Путь Эвриха - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 52

Почувствовав внезапно, что силы покидают ее, Кари отпустила халат Эвриха и опустилась на корточки, уткнув лицо в колени. Шулдэ склонила к ней свою огромную голову, обнюхивая волосы девушки и ласково фыркая, словно хотела утешить и ободрить.

— О Великий Дух, есть ли что-нибудь на свете прекраснее и отвратительнее женщин? — пробормотал ар-рант, осматриваясь по сторонам в поисках мало-мальски пригодного для ночлега местечка. — Нет, шатры и юрты не поставлены в ожидании дорогих гостей, придется нам, видно, провести эту ночь под открытым небом. Охохонюшки! И за что посылают мне боги эти испытания? Был бы здесь друг Волкодав, он бы и с хамба-сами разобрался, и девку эту бешеную приструнил. Не сыскал я на нее вовремя управы, а теперь клацай всю ночь зубами! Да еще ведь и дождь пойдет, чует мое сердце…

Проснувшись, Кари не сразу поняла, где она находится, и, только высвободив голову из-под овчины и окинув опухшими от слез глазами залитую хмурым предрассветным светом степь, припомнила события вчерашнего дня. Понаблюдала некоторое время за пасущимися неподалеку лошадьми — Шулдэ хромала пуще прежнего — под седлом еще долго ходить не сможет — и вновь натянула на голову теплый плащ. Прислушалась к мерному дыханию спавшего бок о бок с ней Эвриха и подумала, что отдала бы десять лет жизни за то, чтобы остаться с ним вдвоем на день, два, три, забыв об Алиар, Тайтэки, Нитэки, хамбасах и разъездах Хурманчака. Но забыть нельзя было ни о чем, да никто и не предлагал ей столь соблазнительную сделку…

Нарочито грубо растолкав засоню-арранта, Кари известила его о том, что Шулдэ придется отпустить и скакать дальше на одной лошади, пока не отыщут они табунщиков, готовых продать хотя бы какого-нибудь коня. А лучше двух или трех, поскольку, не имея лошадей, они, даже отыскав становище хамбасов, помочь Тайтэки с Алиар не сумеют.

— Разумно. Вот бы об этом вчера вечером подумать, не пришлось бы нынче драгоценное время терять! — проворчал Эврих и до конца завтрака не вымолвил больше ни слова. Навьючил на своего коня одеяла запасные плащи и сумку с остатками еды, после чего так же не произнеся ни слова, помог девушке усесться перед ним в седло.

Говорить с Кари он решительно не желал, и первую половину дня они скакали молча, причем скачка эта измучила девушку не меньше, чем Эврихову клячу, которая под тяжестью двух седоков тащилась так, будто каждый шаг ее был последним на этом скорбном пути. По мнению Кари, бедному животному приходилось даже легче, чем ей. По крайней мере Эврих всю дорогу не дышал ему в затылок и не обнимал его за талию. О понятное дело, седло не было рассчитано на двоих и делал это аррант без всякого тайного умысла. И это-то и было самым ужасным!

Девушка чувствовала, как от каждого Эврихова прикосновения щеки ее наливаются огнем, а руки слабеют, но лекаря-улигэрчи это ничуть не трогало. Она едва могла дышать, ее кидало то в жар, то в холод, а бесчувственный чужак как ни в чем не бывало вертел головой, любуясь унылым степным пейзажем, и насвистывал что-то сквозь зубы — сочинял новую песню. Она трепетала и вздрагивала, стоило ему чуть пошевелиться, несмотря на все старания взять себя в руки, а этот… этот — да лишат его Боги Покровители мужского достоинства! — даже не пытался притиснуть или погладить ее, как поступил бы на его месте любой степняк, любой сегван, любой мужчина, коего не лягнул в детстве пониже живота, повыше колен дикий осел.

Ой-е! Она простила бы ему эту отвратительную холодность, если бы не слышала, как стонала в его объятиях бесстыдница Алиар! Она бы поняла его сдержанность, будь эта круглоглазая сука поблизости — в конце концов ей первой пришло в голову водрузить на себя полоумного арранта и, дабы избежать скандала, он вполне мог прикинуться равнодушным. Но ведь ничто и никто не мешал ему, как бы невзначай, обла-пать ее, прижаться губами к шее или щеке!..

Кари ощущала, что присутствие и случайные при-сновения Эвриха сводят ее с ума. Она и не подозревала что может столь страстно желать близости с каким то мужчиной, а этого девушка хотела так, что почти чабыла об оставленной в степи Шулдэ, о товарках, которым грозила мучительная казнь, и о том, что совсем недавно люто ненавидела сладкоречивого арранта. То есть она и сейчас продолжала ненавидеть его, и ненавидела даже больше, чем прежде! И все же только он мог утолить снедавшую ее жажду любви, только он мог утишить невыносимый жар, волнами разбегавшийся от низа живота по всему ее телу!

Безусловно это было наваждение, потому что никому кроме Канахара, пока тот еще не выгнал ее с супружеского ложа, она не позволяла прикасаться к себе и после проведенных с кунсом лет была уверена, что как-нибудь обойдется без мужчины. Уже одно то, что Эврих спал с Алиар, должно было заставить Кари выкинуть его из головы, а вместо этого она сохла по сладкоголосому улигэрчи, как какая-нибудь наивная девчонка, не желавшая видеть, что избранник не стоит и мизинца на ее руке.

Изводясь из-за близости арранта, в подбородок которого то и дело упиралась ее макушка, Кари в то же время сознавала, что думать сейчас надобно не о чувствах, а о том, как бы отыскать табунщиков, которые согласятся продать им лошадей и подскажут, в каком направлении находится становище хамбасов. Если бы она ехала на собственной лошади, ей бы, конечно, было легче держать себя в руках, но, как назло, за полдня им не попалось ни единого человека: холмы и поросшие тальником, дубами и вязами распадки были безлюдны насколько хватало глаз. К тому же конь Эвриха брел все медленнее и поглядывал на своих седоков столь скорбными глазами, что пора было дать ему заслуженный отдых, — потеря этого одра была бы последним, крущительным ударом судьбы.

— Не нравятся мне эти тучи. Со вчерашнего дня по небу ползают. Начнется дождь — и плакали наши поиски, — произнесла Кари, чтобы привлечь к себе внимание арранта и прервать затянувшееся молчание.

Эврих промолчал, и девушка раздраженно обернулась к нему:

— Ты не слышишь? Я говорю, вот-вот ливень начнется!

— Слышу.

— Тогда почему не отвечаешь?

— Ты уверена, что Фукукан расправится с Тайтэки и Алиар без промедления, как только они попадут к нему в руки?

— Нет, — ответила Кари после недолгого молчания. — Скорее всего нанг устроит из этого целое представление. Созовет всех пастухов и табунщиков, дабы могли они насладиться редким зрелищем. Закатит пир, испросив предварительно позволения у шамана, который после камланий выберет наиболее подходящий для этого день. Женщины племени должны надолго запомнить столь поучительный урок, и спешить Фукукан не будет. Предвкушение мести слаще самого наказания виновных, и я думаю, трое-четверо суток у нас в запасе есть.

— Потому-то ты и спешила как можно скорее покинуть табунщиков-хамбасов? — спросил Эврих, и девушка поняла, что на языке у него вертится много самых разных слов, которые не доставят ей ни малейшего удовольствия. Чувствам своим, однако, аррант воли не дал и сухо сказал единственное, что имело отношение к нынешнему их положению: — Надо искать укрытие от дождя. Не хватало нам только какую-нибудь хворь подцепить. Ливень будет нешуточный.

Он мог бы добавить, что, пойдет дождь или нет, заморенной кляче все равно необходим отдых, но не стал отдавливать Кари и без того кровоточащую мозоль. Девушка кивнула, стукнулась затылком о подбородок Эвриха и ощутила, что щеки ее наливаются багрянцем. Благодарности к арранту она не испытывала — чуткость его раздражала и представлялась ей худшим упреком, чем все ругательства, которые он мог обрушить на ее склоненную голову. Кроме того, она опасалась, что этот человек догадается, как будоражит ей кровь одним своим присутствием. Кари казалось, что скажи он слово, потяни руку — и она ляжет в нее, словно спелый плод.

Чтому надо было положить конец, и чем скорее, тем ттучше — даже сквозь одежду она чувствовала, как волнуют ее соприкосновения с его телом. Дальше так продолжаться не может, она этого просто не вынесет!