Путь Эвриха - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 58

— За время, проведенное в Матибу-Тагале, тебе так и не удалось разузнать, что стало с Атэнаань? Наверно, об этом не стоит вспоминать, но кажется, ты был безутешен именно из-за ее исчезновения? — спросил Сюрг намеренно небрежно и потянулся за ломтиком вяленой дыни.

— Я ничего не узнал о ней. Да, честно сказать, и не особенно старался. Захваченные в Фухэе девушки были распроданы во все концы Вечной Степи еще до нашего возвращения в город, и отыскать Атэнаань было так же невозможно, как вычерпать море. Попробуй этого вина. Если хочешь, я велю разогреть для тебя фасолевый суп.

— Благодарю, но мне не хочется есть. Вино же и впрямь великолепно. Значит, ты не нашел Атэнаань… А я ведь сделал для Иккитань гранатовую варку.

— Вот как? — произнес Батар равнодушно. — Правда ли, что Энеруги намерен еще раз попробовать вторгнуться в Саккарем?

— Об этом тебе лучше знать. Ты ведь вхож во дворец, а простому сотнику откуда могут быть ведомы намерения Хозяина Степи? Но разве тебе не интересно знать, как Иккитань отнеслась к моему подарку?

— Полагаю, она не очень ему обрадовалась. Однако к чему ворошить прошлое? Я стараюсь не вспоминать о нашем возвращении в Фухэй, и если ты не возражаешь…

— Но, дорогой мой, я и не вспоминаю! Я только хотел рассказать тебе о своем сватовстве! Ты советовал мне бросить эту затею и был совершенно прав. Иккитань, оказывается, и не собиралась выходить за меня замуж. Когда я попытался пристыдить ее, напомнив ею же сказанные слова, заявила, что все это была шутка.

— Этого следовало ожидать…

— А следовало ли мне ожидать, что слуги Баритен-кая палками выгонят меня со двора? Следовало ли мне ожидать, что он выдаст свою дочь за полутысячника «медногрудых» и получит бронзовую пайзу Хурманчака? Из разорения Фухэя он, едва ли не единственный, сумел извлечь для себя выгоду! Он по дешевке скупал дома и лавки, жирел на нашей беде, а дочь его ублажала вонючего степняка! Быть может, того самого, который убил твоего Харэватати или моих родителей! — Лицо Сюрга исказила ярость, от показного спокойствия не осталось и следа.

Батар опустил глаза, на скулах у него выступили красные пятна, а от поднимавшейся из глубин души ненависти к испоганившим его родной город кочевникам, казалось, вот-вот перехватит дыхание.

— Проще всего, конечно, если не простить, то хотя бы забыть! И тебе это, возможно, удалось! — шипел Сюрг, приподнимаясь с циновки и нависая над заставленным закусками столом, разделявшим бывших приятелей. — Но я не мог ни простить, ни забыть! Ибо ты уехал, а Фухэй продолжал агонизировать на моих глазах! И Баритенкай при этом процветал! Его корабли отправлялись в Саккарем, чтобы продавать то, что он скупил по грабительским ценам или просто захватил в покинутых хозяевами домах. Да-да, кое-кто считал его благодетелем, поскольку он помог бежать в Саккарем нескольким сотням фухэйцев, позволив спрятать их на своих кораблях. Но известно ли тебе, что эти люди отдали ему за это все, чем владели? Он помог им не из жалости и не из милосердия! Он и тут преследовал свою выгоду! А те, кто не мог заплатить… Тех его слуги гнали со двора, как и меня, палками! Кое-кому он, впрочем, соглашался помочь бесплатно. Атанай с женой могли бы уплыть на его корабле, если бы отдали ему в рабство своего сына. Чигурган тоже мог бы…

— Я этого не знал. Стало быть, поэтому ты и выдал Баритенкая нангу «медногрудых»?

— Баритенкая, его зятя и других степняков, которые помогали ему грабить своих несчастных соплеменников.

— И за это тебя сделали сотником?

— Я не искал этой должности. Но, поразмыслив, решил, что она не худшая в этом подлом мире, где вольготно себя чувствуют лишь убийцы, мерзавцы и богатей. Я хотел отомстить и отомстил: Баритенкаю и его пособникам переломали хребты.

— А Иккитань? Что сделали с ней?

— Не знаю. — Сотник с лязгом сомкнул челюсти, а затем, внезапно решившись, пожал плечами и произнес: — Нет, вру, знаю. Ее выставили на продажу вместе со всем оставшимся после Баритенкая добром. Я купил ее и намеревался скормить древесным крабам, но она так старалась загладить свою вину… Кроме спеси и ладного тела, у нее не было ничего: ни чести, ни гордости. Если бы она вела себя иначе, я бы ее простил, но… Потом я отдал трусливую шлюху моей сотне. — Сюрг рассмеялся неестественным дребезжащим смехом. — Жаль, ты не видел, каким фокусам эта лживая сука научилась всего за несколько дней! И, все же она им надоела, и они отправили ее на невольничий рынок вместе с другими женщинами, захваченными около Врат…

— Но ведь ты любил ее! Как ты мог?..

— Э-э-э! Говорят, от ненависти до любви один шаг, однако и от любви до ненависти — не больше. А нам ли с тобой не знать, что такое ненависть?

— Ненависть… Жажда мщения… Я думал, это единственное, что нам осталось… — пробормотал Батар, глядя прямо перед собой невидящими глазами. — Но одной ненависти недостаточно для жизни, она слишком иссушает душу. И если жертва превращается в палача…

— О чем ты бормочешь? Разве не ради мести ты перебрался в Матибу-Тагал? Не для этого проник во дворец? Кстати, ты уверен, что нас никто не слышит? Кто-нибудь в твоем доме понимает наш язык? — внезапно насторожился Сюрг.

— Нет, можешь говорить совершенно спокойно. — Батар поднес к губам чашу и, обнаружив, что уже успел осушить ее, хрипло рассмеялся: — Ты упомянул о ненависти, которая нас объединяет, так не пора ли перейти к делу? Ведь не для того ты ожидал меня у выхода из дворца, чтобы рассказать о судьбе Баритенкая и его, дочери?

— Нет, не для того, — глухо подтвердил Сюрг. — Я искал тебя, чтобы сказать, каким образом ты можешь отомстить Энеруги. Тебе известно, что Хозяин Степи — женщина? Я вижу, для тебя это не новость? Вот и отлично! Человек этот, не важно, мужчина он или женщина, виновен в гибели несчетного числа людей, в разграблении Фухэя и других приморских городов. И у меня есть средство, благодаря которому ты можешь убить его, сохранив при этом собственную жизнь.

— Что же это за средство? — спросил Батар после непродолжительного молчания.

13

Известие о том, что табунщики схватили и привезли в становище первую жену Фукукана, застало Атэнаань врасплох и повергло в смятение. Девушка постаралась убедить себя, что Кузутаг ошибся: супруге нанга кокуров нечего было делать в Вечной Степи. Она, без сомнения, находится сейчас в захваченном Тамганом Соколином гнезде, а Кузутаг, обознавшись, притащил в становище похожую на нее степнячку. Это какое-то недоразумение. Тайтэки незачем убегать от разгромившего сегванов мужа. То есть она могла решиться на это, только если все еще любила Фукукана и надеялась, что тот не устоит перед ее чарами. Но это же невозможно! Трудно поверить, что она осмелилась на такой поступок после того, как родила сына нангу кокуров!

Не находя себе места от волнения, Атэнаань послала Дэрикэ разузнать о том, что говорят в становище, а сама склонилась над раскроенной овечьей шкурой, однако мысли ее были далеки от начатой работы. Если бы под рукой оказалась фасоль, при помощи которой фухэйские женщины пытались предугадать будущее, она бы погадала. Скорее ради того, чтобы чем-то себя занять, нежели надеясь узнать свою судьбу, ибо, в отличие от настоящих гадалок, ни разу еще не сумела сделать ни одного верного предсказания.

Да что там предсказания! Она настолько перетрусила и переволновалась, что не знала даже, как следует вести себя, когда Фукукан с Буршасом, отправившиеся проследить за отправкой скота в Матибу-Тагал, вернутся в становище. Требовать ли казни неверной жены, просить Фукукана отпустить ее с миром или сделать вид, что ей нет дела до того, как собирается он поступить с Тайтэки? А может быть, она должна приказать умертвить пленницу немедленно, не дожидаясь возвращения мужа? Будучи супругой нанга, она, наверно, могла отдать его людям такой приказ, другой вопрос, выполнят ли они его? Она бы на их месте с исполнением подобного распоряжения не торопилась.