Тень императора - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 23

Северные мастера шили из рыбьей кожи паруса для лодок, обтягивали ею шалаши, вставляли в окна вместо пластинок слюды и бычьего пузыря. Делали из неё рукавицы, рыбачьи и охотничьи плащи, фартуки и сумочки для рукоделия. С легких берестяных лодок — оморочек — ловили они в северных притоках Светыни и других реках ленка, кету и муксуна, кожа которых шла на обувь и рукавицы. Сомовью кожу использовали для изготовления рабочей одежды, а белую, хорошо поддающуюся окраске сазанью — для праздничных рубах…

— Да-да, — закивал пожилой озерник. — Одежда из рыбьей кожи хороша, и носить её может только мужчина, поразивший машшала в день своей свадьбы. Но выделывать её трудно — это праздничная одежда. К тому же молодежь нынче предпочитает наряжаться в привозные одеяния. Им и табапа плоха, и рыбья кожа недостаточно хороша, а подавай непременно такое, в чем пришлые купцы щеголяют.

Он с осуждением покосился на сидящего напротив мужчину в бледно-желтом саронге.

— Зачем мне заставлять жену выделывать рыбью кожу? Я предпочитаю, чтобы она берегла силы и радовала меня иным образом, — ухмыльнулся тот и спросил у Эвриха: — Правду ли говорят, что Газахлар собирается найти на Спящей деве небесный камень?

— Правда.

— Зря, значит, ноги стопчет. Сколько уж людей пытались залежи этого камня найти, а все тщетно. Осколки мелкие иногда попадаются у подножия горы, но до сих пор никто на них не разжился.

— А у самой воды искать его не пробовали? Слыхал я, будто озеро это потому Голубым и названо, что дно его устлано лазуритом.

— Слыхал я, будто люди в Мванааке на горшках глиняных плавают, да только какой же разумный человек этому поверит? — ответствовал обладатель желтого саронга, осушая бамбуковый стаканчик с шим-шимом во здравие Гурьяма.

Поскольку славословящий молодого мужа пожелал ему быть неутомимым и постоянным, как дующий каждое утро над Голубым озером ветер, Эврих не преминул поинтересоваться, чем объясняют местные жители это явление. И, получив, как обычно, ничего не разъясняющий ответ — мол, такова воля Богов, — вернулся к прерванному разговору.

— Напрасно ты не веришь, что люди могут плавать на горшках. Я сам видел это собственными глазами.

— А я вот не видел ни одного кусочка небесного камня, поднятого со дна Голубого озера! — упрямо заявил собеседник арранта. — Однако с удовольствием бы послушал, как и, главное, зачем обитателям Города Тысячи Храмов плавать на горшках? Ведь у них есть лодки, в которых может поместиться сто человек!

— Плоты из горшков вяжут жители селений, расположенных в верховьях Гвадиары. Там добывают отменную глину: красную — для блюд и плошек, светлую — для кувшинов и черную, из которой получаются особо прочные горшки для готовки. Но кувшины и горшки, хотя и тяжелые, стоят дешево, и возить их в столицу невыгодно. Вот сельские гончары и придумали сплавлять свои изделия по течению, объединяя в плоты локтей по шесть в ширину и по двенадцать в длину.

— Что же это за плот из горшков получится? — недоверчиво перебил арранта пожилой озерник.

— Сначала из бамбуковых стволов вяжется этакая двухслойная решетка, в каждую из ячеек которой устанавливают либо горшок, либо кувшин. Потом эти решетки связывают в один большой плот, — пояснил Эврих. — Полые сосуды придают ему плавучесть, а их тяжесть — остойчивость. Ну и сверху ещё можно какой-нибудь товар нагрузить.

— Хитрецы, однако! — восхитился обладатель желтого саронга.

— Да. От многодневного купания в водах Гвадиары керамика становится только прочнее. На хорошо вымоченный бамбук, из которого связана основа плота, в Мванааке тоже находятся покупатели, а чтобы вернуться домой, плотогоны нанимаются гребцами на купеческие лодки, идущие вверх по течению с товарами. Так что зря ты не верил тем, кто говорил, будто на горшках можно плавать.

— И все ж таки поверь мне, не выстлано дно Голубого озера небесным камнем. А ежели и есть он где-то на вершинах Спящей девы, так до них добираючись, легче легкого шею себе сломать.

Значит, ещё одна легенда оказалась не более чем красивой выдумкой, подумал Эврих, не испытав при этом ни малейшего разочарования. Он, в общем-то, успел свыкнуться с тем, что по-настоящему интересные вещи узнавал там, где не ожидал встретить ничего заслуживающего внимания. Заманчивый блеск сплошь и рядом оказывался сплошным надувательством, а загадки, подобные ветру, постоянно дующему по утрам над Голубым озером, в большинстве своем так и не удавалось разгадать…

Застолье между тем шло своим чередом. Гости, как принято, восхваляли достоинства Гурьяма и его жены, их родичей, близких и друзей. На смену опустевшим блюдам и кувшинам появлялись все новые и новые. Разговоры сделались громче; шим-шим — крепкий напиток, очень способствующий развязыванию языков и изготовляемый как из риса, так и из сорго, лился рекой, гости заедали его всевозможными кушаньями из рыбы, среди которых наибольшим успехом пользовался приготовленной молодой женой джал — тилапия, фаршированная земляными орехами, вываренными в кокосовом молоке; вяленые лягушки, муравьиные яйца и коровий послед.

Подвыпивший пожилой сосед принялся рассказывать Эвриху историю о водяных девах, живущих будто бы в озере, лежащем у подножия Слоновьих гор, но тут к ним подошел Джинлык, появление коего вызвало почему-то среди собравшихся оживленные перешептывания. Застольники, перестав болтать, провожали его взглядами, и аррант приготовился к тому, что сейчас с ним сыграют какую-нибудь безобидную шутку, как это водится на свадьбах.

— Эврих, тебе, как заморскому гостю, впервые удостоившемуся чести попасть на свадьбу озерников, Гурьям посылает особое блюдо, — провозгласил Джинлык. В левой руке у него была плетенная из тростника тарелочка, с которой он поднял двумя пальцами сине-зеленого жука, размерами с ноготь и, продемонстрировав присутствующим, бросил в наполненный шим-шимом стаканчик из мутного стекла. — Это нотх. Тебе надобно выпить шим-шим, одновременно разгрызя его.

Глядя на то, как жук поводит усиками и сучит лапками, силясь выбраться из шим-шима, аррант ощутил легкое недомогание, что, вероятно, отобразилось на его лице.

— Нотх, съеденный с наилучшими пожеланиями, принесет тебе удачу в делах. Кроме того, это довольно вкусно, — тихо добавил Джинлык.

Эврих затравленно оглянулся по сторонам. Нет, судя по лицам присутствующих, это была не шутка. На него смотрели выжидающе-торжественно и дружелюбно, хотя и с некоторым сомнением.

— Ну, давай же! — шепотом поторопил его Джинлык. — Ни один аррант такого ещё не пробовал! Да не забудь поблагодарить Гурьяма и пожелать ему долгих лет и многочисленного потомства.

— О, Великий Дух, не покинь меня! — пробормотал Эврих. Громко произнес слова благодарности, пожелал Гурьяму дожить до рождения прапра-правнуков, которых, разумеется, будет не меньше сотни, и поднес стакан к губам.

Джинлык забрался на лежащий близ берега валун, прозванный озорниками Змеиной головой, и сделал Эвриху знак следовать за собой. В голове у арранта слегка шумело от выпитого шим-шима, и движения были несколько замедленными, но, конечно же, он не мог упустить возможность поглядеть, как действует «владычное слово» его приятеля, коему якобы повинуются все окрестные крокодилы.

Вскарабкавшись вслед за Джинлыком на Змеиную голову, он окинул озаренную лучами заходящего солнца поверхность озера, над которой кружили летучие мыши.

— Ну? — спросил аррант. Вспомнил Волкодава с его чудесным Мышом, улыбнулся и решил, что, даже если ни один крокодил на призыв озерника не явится, все равно он не зря пришел сюда. Вечером Голубое озеро было столь же восхитительным, как и утром. Может статься, даже ещё более прекрасным и уж во всяком случае более таинственным.

— А брусок соли? Ты помнишь наш уговор?

— Ты же знаешь, у меня не было возможности сходить в мой шатер. Скажи свое владычное слово, и, если оно подействует, мы тотчас отправимся за солью, — пообещал Эврих.

Джинлык приложил ладони ко рту, запрокинул голову и гортанно крикнул: