Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 73

— Ну, любезный, так ты и не надумал рискнуть монеткой-другой, поставив на карликов или на мибу? — напомнил о себе Амаша, которому явно хотелось заставить арранта сделать то, чему противилась вся его сущность, что вызывало в душе его гнев и омерзение.

— Я не любитель спорить и биться об заклад, но если уж ты так настаиваешь… Полагаю, победителями выйдут мибу.

Эврих старался не смотреть на сцену, и это не укрылось от внимательно наблюдавшего за ним Амаши, удивленно приподнявшего состоящую из нескольких крохотных волосинок бровь и вежливо поинтересовавшегося:

— Какую же ставку сочтешь ты для себя не слишком обременительной?

— Мне приглянулось одно из твоих колец. То, что с изумрудом, — уточнил Эврих, с удовольствием глядя на то, как открывается у Душегуба рот. — Газахлар оценивает собрание моих лекарских трактатов и снадобий в триста цвангов. Я готов поставить его против твоего колечка, камень которого прекрасно гармонирует с цветом моих глаз.

— Гхэм! — Амаша издал неопределенный горловой звук, Газахлар зашипел, как готовящаяся к броску кобра, и Эврих ощутил на душе удивительную легкость и приятность, подумав, что общение со шкодливым Тартунгом, безжалостно терроризировавшим обитателей «Мраморного логова» с момента своего появления в особняке, не прошло для него даром. В последнее время он стал относиться к жизни слишком серьезно, а это едва ли пристало простому смертному. К тому же ему представился отличный случай последовать совету щеголеватого Фелиция Тертца, с глубокомысленным видом утверждавшего, что, «ежели желаешь знать волю Богов Небесной Горы, а равно и всех прочих, дай им возможность ее проявить».

Прежде смысл этой фразы как-то ускользал от Эвриха, предпочитавшего полагаться на собственные силы, но теперь он вынужден был признать, что человек, надумавший вверить свою судьбу в руки Всеблагого Отца Созидателя, здорово упрощает и облегчает свое существование. В решении свалить на другого одолевающие тебя заботы определенно есть своя прелесть. Во всяком случае, прелесть новизны, уточнил Эврих, наблюдая за гаммой чувств, последовательно отражавшихся на лице Амаши.

Изумление, возмущение, понимание того, что его провели и поставили в глупое положение, досада и, наконец, решимость во что бы то ни стало завершить начатое дело, преобразив одутловатый лик Душегуба, вновь исчезли под маской азартного и не слишком умного игрока.

— Вот это по-нашенски! Спорить так спорить! — притворно восхитился он, и заулыбался, выдавливая из себя кудахчущий смех, и даже потянулся, вроде бы собираясь поощрительно похлопать Эвриха по колену, но пронзительные, змеиные глаза оставались по-прежнему холодными и злыми. — Однако же зачем тебе мой перстень? Лучше, пожалуй, я против твоих писулек и склянок, хоть и ни к чему они мне вовсе, полновесные цванги поставлю. Золотишко-то, оно и накормит, и напоит, и в постель к красивой девке уложит! А с перстенька моего какая тебе польза? Да и не стоит он, право же, трехсот монет…

— Конечно не стоит, — согласился Эврих. — Но ведь и я не для прибытка спорю. Ну, решай, готов или нет перстеньком рискнуть? А то, гляди, скоро уж и бою конец.

— Добро. — Амаша протянул арранту мягкую короткопалую ладонь. — Газахлар, ты свидетель нашего уговора.

Хозяин «Мраморного логова» кивнул с таким видом, будто пари его ничуть не заинтересовало, и уставился на сцену, где кружили девять ярко разодетых и раскрашенных, издали похожих на танцоров воинов.

Представив кипящие в Газахларовой душе гнев и ярость, Эврих ухмыльнулся и мысленно потер руки от удовольствия. Он поставил на кон то, чем не владел, и, в чью бы пользу ни решился спор, окажется в выигрыше. Сомнительном, прямо скажем, выигрыше, но, имея дело с Душегубом, на лучшее рассчитывать не приходится.

Если его тюки перейдут к Амаше, он сегодня, самое позднее завтра сбежит из-под опеки Газахларовых телохранителей и забьется до времени в какую-нибудь щель в приречном районе, где сыскать его будет мудрено не только бывшему хозяину, но и людям Амаши. Ну а коли улыбнется ему удача и завладеет он очаровательным, но совершенно никчемушным и даже могущим повредить его здоровью перстеньком, ход будет за Амашей и Газахларом.

И все же в легкомысленном, вызывающем, чреватом неприятностями и к тому же отдающем мальчишеством поступке его имелся скрытый смысл, который, хотелось бы верить, до поры не будет угадан ни Душегубом, ни хозяином «Мраморного логова». Заключался он в том, что в нынешнем своем положении Эврих исчерпал все доступные способы покинуть Город Тысячи Храмов и ему надобно было искать какие-то новые возможности, которые могли открыться лишь с изменением его положения в здешнем обществе. Удрав из «Мраморного логова», он попробовал бы связаться с контрабандистами, которые, судя по наличию в лавках Мванааке кое-каких товаров, ухитрялись заниматься своим ремеслом невзирая на запреты Кешо. Будучи же представлен императору, а того лучше — сделавшись императорским лекарем, он расширил бы круг знакомств и в конце концов отыскал какого-нибудь высокопоставленного чиновника, рискнувшего за солидное вознаграждение способствовать его бегству с южного континента. Второй путь — более рискованный — позволял, однако, надеяться, что ему удастся выбраться из столицы со всем своим бесценным грузом, и Эврих предпочел бы избрать именно его. Но для этого трое мибу должны были победить шестерых пепонго, а происходящее на сцене внушало серьезные сомнения в подобном исходе затянувшегося боя.

Никогда прежде Эвриху не доводилось видеть столь странной схватки, которая, если забыть о неизбежности кровавого финала, действительно сильно смахивала на театральное представление. Вооруженные длинными тяжелыми копьями мибу были в одних белых набедренных повязках, но при этом ярко разрисованные тела их украшало огромное количество аляповатых ожерелий, ручных и ножных браслетов, а головы венчали плетенные из ремней шапочки, над коими реяли высокие курчавые перья рабуи, похожие на кучевые облачка или же на горы взбитого крема. Карлики в алых плащах, с маленькими круглыми щитами и короткими метательными дубинками, вырезанными из железного дерева, выглядели на их фоне расшалившимися детьми, но мало кого из сидящих в театре могла обмануть их кажущаяся безобидность и беспомощность.

Устроители кровавого зрелища были прекрасно осведомлены о возможностях выпускаемых на сцену бойцов и позаботились о том, чтобы силы противников оказались равными. Лучшим доказательством этому было то, что к тому моменту, когда Эврих заставил себя взглянуть на сражавшихся, один из мибу был убит, а двое пепонго корчились на залитом кровью песке. Оставшиеся на ногах бойцы, получив легкие ранения, продолжали плести затейливый рисунок боя, вникнув в который аррант понял, что пигмеи начинают все более активно теснить мибу, успешно используя дубинки своих тяжелораненых товарищей.

Лишенные щитов, являвшихся, в действительности, неотъемлемой частью их вооружения, мибу могли только увертываться от пущенных в них метательных снарядов и медленно, шаг за шагом отступали, позволяя тем самым пепонго вновь и вновь поднимать и пускать в ход свои смертоносные дубинки, которые те кидали с завидной точностью и силой. Пассивность мибу неизбежно должна была привести к тому, что рано или поздно один из них не успеет уйти из-под удара метко брошенной дубинки, после чего жить им останется считанные мгновения.

Сознавая это, они изо всех сил пытались устоять на месте и все же вынуждены были отступать, пританцовывая, раскачиваясь из стороны в сторону в рваном, постоянно меняющемся ритме, дабы сбить с толку следующих за ними по пятам и ловящих каждое неверное движение пепонго. К удивлению Эвриха и возмущению зрителей, мибу не пробовали атаковать и почти не делали ответных выпадов, словно смирившись с ожидавшей их смертью.

Впрочем, это-то как раз аррант мог понять. Припомнив заповедь пастыря Непры о том, что лучше быть обиженным, чем обидчиком, он, рассудив, что, очень может статься, поступил бы на месте мибу точно так же, перестал следить за поединком, исход которого был, похоже, предрешен, но истошные вопли зрителей вскоре оторвали его от размышлений, каким способом и когда лучше всего избавиться от опеки Газахларовых телохранителей.