Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 79

Так он, разумеется, и умрет. Но будет это еще очень и очень нескоро, ибо далеко ему до Верхней Аррантиады, а нынче находится он от нее дальше, чем когда-либо.

Эврих не дрогнул, ощутив на плечах сомкнувшиеся по знаку Аканумы руки Безликих. Болью отозвался в сердце крик рванувшегося ему на подмогу Тартунга, тотчас же скрученного служителями Мбо Мбелек. «Раб да последует за своим господином» — удобная формулировка, позволяющая избавиться от ненужного свидетеля. Ну что ж, поделом мальчишке, в другой раз не станет у него под ногами путаться. Ежели только этот «другой раз» будет. Но висящий у пояса кошель и сияющий на безымянном пальце его левой руки золотой перстень с огромным плоским изумрудом не может не привлечь внимания Аканумы. Особенно перстень.

Ну так и есть, слава Всеблагому Отцу Созидателю, Богам Небесной Горы и, конечно же, Мбо Мбелек, не лишившему Просвещенного и Угодного ему настоятеля здравого смысла и некоторой алчности.

Тартунг и Аканума с одинаковым недоумением взирали на безмятежного арранта, который если и питал какие-то иллюзии и недопонимал чего-то с великого перепуга, уж теперь-то, когда с плеча его сорвали сумку, с пальца — перстень, а с пояса — кошель и кинжал, должен был сообразить, что Курносая уже протянула к нему свои костлявые лапы. Нет, не сообразил! Совсем, видать, разум отшибло! Тартунг грязно выругался и плюнул под ноги Эвриху. Настоятель знаком велел Безликому подать ему кольцо с изумрудом. Покрутил его перед глазами, полюбовался отсветами факелов в чудесном камне, и тут заглянувший в Эврихов кошель жрец издал приглушенный вскрик и поспешил к Акануме, зажав в ладони овальную серебряную бляшку. Тот самый чингак, который приведет арранта в камеру пыток, ежели попали они сюда с Тартунгом стараниями огорченного проигранным спором Амаши, или же поможет им уберечься от каменной глотки Мбо Мбелек. Мальчишка и в том и в другом случае выскочит сухим из воды, хотя нельзя исключать и третий вариант, при воплощении коего в жизнь Неизъяснимое Божественное начало получит-таки свои жертвы, а чингак, выдаваемый агентам имперского сыска, отправится в храмовую сокровищницу.

Невозмутимое до сих пор лицо Аканумы исказила гримаса разочарования. На высоком лбу вздулась вертикальная жила, и Эврих догадался, что первое предположение — о причастности ко всему происходящему Душегуба — отпадает. Значит, камера пыток ему не грозит, и это уже недурственно…

— Как попала к тебе эта безделушка, чужестранец? — сдавленным от досады голосом спросил настоятель храма.

По виду его нетрудно было понять, что победу праздновать рано, но Эврих ведь и не надеялся, что Аканума отпустит их, едва узрев Душегубов чингак.

— Птичка в клюве принесла.

Он хорошо представлял ход мыслей настоятеля, колеблющегося между желанием принести их с Тартунгом в жертву и попросту вышвырнуть из храма, дабы не провоцировать Амашу на ответные действия.

— Каким образом ты, чужестранец, — Просвещенный и Угодный голосом выделил последнее слово, — сподобился заслужить доверие Душегуба? И зачем пожаловал в храм Неизъяснимого? Чего тебе надобно от скромных служителей Мбо Мбелек?

— А ты брось меня в глотку своего Бога, тогда и получишь ответы на все интересующие вопросы. Либо от своего бессмертного покровителя, либо в дворцовых подвалах, — ядовито уточнил аррант. — Хотя заплечных дел мастера предпочитают сами задавать вопросы и вряд ли изменят своим привычкам даже ради тебя.

— Ты мне угрожаешь?

— Да нет, скорее размышляю вслух. Накатила со страху болтливость. Случается, знаешь ли. — Эврих напрягся и отправил настоятелю мысленный посыл: алая волна боли, хруст выходящих из суставов костей, зубовный скрежет и затопляющий душу ужас перед мощнорукими молодцами в замызганных кожаных фартуках.

— Люди поговаривают, ты не только лекарь, по и колдун. Сознайся, как тебе удалось охмурить Душегуба?

Что-то в неподвижном лице Аканумы дрогнуло и едва уловимо начало меняться. Ментальный посыл достиг его и подтолкнул мысли в нужном направлении. Страх уже начал свое разъедающее душу действие, и, ежели этот процесс слегка подтолкнуть…

— Зачем мне охмурять Амашу? Я просто поделился с ним кое-какими сведениями, собранными мною для моего трактата.

— Какими такими сведениями может располагать чужеземец? Вчерашний раб, жалкий лекаришка, бабник и выпивоха? — проскрежетал настоятель храма, сжимая кулаки и надвигаясь на арранта с таким видом, будто намерен собственными руками свернуть ему шею, вырвать язык, разодрать в клочья.

— Сведениями столь интересными и важными, что почтенный Амаша подарил мне за них снятый с собственной руки перстень. Тот самый, который тебе так приглянулся.

Аканума уставился на все еще зажатый в руке перстень с таким видом, будто это была готовая укусить его ядовитая гадина. Один из Безликих неслышно приблизился к нему и начал что-то почтительно нашептывать. «Ага! — мысленно потер руки Эврих. — Детинушка видел колечко на руке Душегуба и спешит сообщить об этом отцу настоятелю. Очень своевременно!»

Он ободряюще подмигнул изумленному до глубины души Тартунгу, начавшему наконец понимать, что господин его — тот самый еж, коего ударом кулака не прикончить, и подобрался, дабы отправить новый ментальный посыл. Серьезно повлиять на решение, зревшее в Аканумовои голове, он, понятное дело, не мог, но чуть-чуть подтолкнуть, качнуть в желаемую сторону был вполне в состоянии.

Эврих представил садящуюся на чашу чутких, используемых ювелирами весов бабочку и, стиснув зубы, отправил посыл: боль, страх, захлебывающиеся крики о помощи…

Обычно он применял Тилорнову науку для того, чтобы облегчать человеческие страдания, но в случае нужды готов был использовать ее и в качестве оружия. Пришельцу со звезд это пришлось бы не по душе, да и самому Эвриху не слишком-то нравилось, однако еще меньше его прельщала перспектива сгинуть вместе с Тартунгом в каменной глотке Мбо Мбелек.

А ну-ка еще раз! Боль. Страх. Скрежет зубовный. Крики пытаемых…

Лицо Аканумы начало плавиться, глаза беспокойно забегали, и он хрипло приказал Безликим:

— Отпустите их. Я хочу задать этому чужеземцу несколько вопросов наедине. И возьми ты свой проклятый перстень! — Он сунул его Эвриху с таким видом, будто тот жег ему руку.

«Дело сдвинулось с мертвой точки, дальше будет легче!» — подбодрил себя аррант, подумав, что рассказ о Зале Уст Божьих займет не последнее место в его описаниях достопримечательностей Города Тысячи Храмов.

— Теперь ты пожалуешься Амаше на Нгардмая? Или сам будешь убивать гада, из-за которого нас едва не принесли в жертву Неизъяснимому? — спросил Тартунг, когда они свернули с улицы Оракулов на улицу Мечников.

— Нгардмай тут вовсе ни при чем. Это проделки Мфано и его коллег. А Душегуб, да будет тебе известно, даже не подозревает, что у меня находится чингак одного из его доверенных людей, — устало сказал Эврих и в нескольких словах поведал разинувшему от удивления рот мальчишке о том, как попал к нему чингак Амаши.

— Вот это да! — Тартунг остановился посреди пустынной, залитой лунным светом улицы и уставился на арранта так, словно впервые увидел. — Так ты все врал этому Акануме? И если бы он нас в Уста Божьи отправил, никто бы ничего не узнал и на дыбу его не поволок?

— Ни в коем разе. Сгнили бы наши косточки на дне колодца, а Просвещенный и Угодный Неизъяснимому жил бы себе поживал, горя не зная, — подтвердил Эврих, высматривая, где бы выпить стаканчик пальмового вина. В глотке у него пересохло, ноги гудели и противно подрагивали, да и чему удивляться: денек выдался нелегкий, а во рту с утра маковой росинки не было.

— Ну ты даешь! Тихоня, тихоня, а такую штуку удрал, что только держись! Рассказать кому — не поверят!

Преисполнившийся восторга мальчишка скакал вокруг арранта веселым щенком, и не тревожили его, похоже, ни сломанные ребра, ни ошпаренный бок. «Зажило как на собаке, — с завистью подумал Эврих. — И все-то ему хиханьки да хаханьки. А Мфано-то с коллегами на этом не остановятся, и Амаша едва ли в покое оставит. Тут не прыгать от радости — слезы горькие лить впору. Особенно ежели учесть, что Газахлара я в Тор-Богазе здорово разочаровал и он, надобно думать, тоже не прочь меня со света сжить».