Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 88

«Ага, стало быть, она признает, что даже ей не найти Ульчи, пока сбежавшая с ним из храма Мбо Мбелек Мутамак не соизволит подать о себе весточку», — подумал Газах л ар, радуясь тому, что не сказал Кешо о рождении близнецов. Пользы бы это не принесло, а запутывать еще больше не было решительно никакого смысла.

— Если ты будешь настолько глупа, чтобы отказаться от мужа-императора, Кешо сделает все возможное, дабы разыскать Хутама. Он не остановится ни перед чем, включая пытки, которым подвергнет несговорчивую супругу Таанрета. И либо будет воспитывать моего внука, объявив себя регентом юного императора, либо, ежели, несмотря ни на что, не сумеет отыскать Хутама, не мудрствуя лукаво, провозгласит себя новым императором. В последнем случае клан Леопарда перестанет существовать точно так же, как и клан Огня.

— Дошлые вы с Кешо ребята. Из тех, что в кулаке цыпленка из яйца выведут.

Газахлар пожал плечами и снова принялся задумчиво жевать кишмиш. Главное было сделано. Он изложил дочери свой взгляд на существующее положение дел, и теперь только от ее здравомыслия зависело, как будут развиваться дальнейшие события. Дурой ее не назвал бы даже злейший враг — каковых у нее, кстати сказать, нет, — и, значит, принятие ею единственно верного решения является всего лишь вопросом времени. А оно пока что у них с Кешо было. Ибо, если голова у змеи отрублена, кого заботит, что тело ее продолжает извиваться?

— Насколько мне известно, мой муж был оглушен, а не убит на устроенном тобой пиршестве, — произнесла Ильяс после бесконечно долгого молчания.

— Да, это так, — нехотя подтвердил Газахлар, в очередной раз убеждаясь, что обитатели «Мраморного логова» не оставляют его дочь своими заботами.

— Я выйду замуж за Кешо, и Нганья вернет Хутама во дворец. Но при одном условии. Мой муж должен быть выпущен на свободу целым и невредимым.

— Это невозможно, — буркнул Газахлар, сутулясь и недобрым словом поминая Кешо, распорядившегося во что бы то ни стало взять Таанрета живым, «дабы ему можно было задать несколько весьма важных для судеб империи вопросов». Знает он, какие вопросы задает этот мясник-самоучка в дворцовых застенках и насколько не интересуют его какие бы то ни было ответы на них.

— Напротив, очень даже возможно. Ибо это единственное, но непременное условие. Пусть я буду дочерью предателя — с этим уже ничего не поделаешь, однако сама я до сих пор никого не предавала и начинать с собственного мужа не намерена.

— Ты уже предала желтоглазого, пожалев в моем присутствии о том, что вышла за него замуж. И снова предашь, став женой Кешо и передав в его руки Хутама, — жестко сказал хозяин «Мраморного логова», поднимаясь с кресла. — Жизнь наша, хочешь ты того или нет, состоит из малых и больших предательств и подлостей, которые принято называть «компромиссами», «целесообразным выбором», «избранием наименьшего зла» и прочими мудреными словесами, способными обмануть либо недоумков, либо тех, кто изо всех сил желает быть обманутым.

— Не будем препираться и попусту сотрясать воздух. Мне безразлично, какие клятвы вы с Кешо возьмете с моего мужа, дабы он не помешал вам править империей. Однако, пока я не буду уверена, что он свободен…

— Вай-ваг! Что за детские бредни?! Неужели, будь ты на месте Кешо, у тебя достало бы глупости отпустить своего соперника? — возмутился Газахлар, сознавая, что Ильяс закусила удила и, что бы он теперь ни говорил, какие бы доводы ни приводил, будет стоять на своем. — Ты же уверяла меня, что не можешь терпеть желтоглазого! А теперь готова принять мучительную смерть из-за дурацкого своего упрямства!

— Я… Понимаешь, па, я все-таки еще люблю его… — Ильяс закрыла лицо ладонями и, после недолгого молчания, чуть слышно прошептала: — Но даже если бы не любила… Я не могу предать отца моих сыновей.

— А он? Он ведь услал одного из них в храм Мбо Мбелек! Он перетрахал половину дворцовых девок, пока ты таскала в своем чреве его отпрысков!.. — Газахлар вцепился железными пальцами в плечо Ильяс. — Дочь, не дури! Ты не простолюдинка и должна понять, что на чьей арбе едешь, того и песенку пой! Мы с тобой влезли в арбу Кешо, и не след ныне оглядываться на прошлое…

Он говорил и говорил, но с тем же успехом мог произносить свои пламенные, проникновенные речи перед выкинутой на берег рыбиной, которая тоже в ответ лишь трепыхалась бы и всхлипывала, с шумом втягивая воздух, коего ей мучительно не хватало.

Совершая ежедневную прогулку по императорским садам, Ильяс с замиранием сердца ожидала начала наводнения. Несколько раз в течение ее жизни северный ветер принимался гнать воды Гвадиары вспять, отчего приречные районы столицы уподоблялись гигантскому болоту. Люди гибли десятками, иногда сотнями. Жрецы всех без исключения Богов утверждали, что бедствие это ниспослано жителям Мванааке за грехи их. Вот только страдали почему-то от разливов Гвадиары преимущественно кварталы бедноты, а для обитателей особняков, стоящих на Рассветных и Закатных Холмах, они превращались в занимательнейшие зрелища. Осознание несправедливости происходящего пришло к Ильяс на двенадцатом году жизни, и с тех самых пор она втайне от всех страшилась, что когда-нибудь Великий Дух, преисполнившись гнева, решит исправить упущение и вознесет равнины, а горы низринет, превратив в дно морское. Либо нашлет такую волну, которая слизнет с лица земли и особняки Небожителей, и императорский дворец, трусливо вскарабкавшиеся на вершины приречных холмов.

Упоминания о подобных бедствиях часто встречались в сказках и легендах, и, быть может наслушавшись их, юная форани просыпалась в испарине и с криком на устах вскакивала на кровати, к которой — нет-нет, ей это не привиделось подступали воды разгневанной Гвадиары. Теперь же она с нетерпением ждала окончания сезона дождей, и стоило ей закрыть глаза, как перед ней возникало видение мутных, яростно ревущих волн, под которыми скрывается императорский дворец, ставший для Ильяс олицетворением всего подлого, низменного и греховного…

Но и ветер с моря не оправдал ее надежд. Долгожданный, он заставил шушукаться и шелестеть кустарник, оборвал красно-желтую листву с оплетающих перголы, беседки и галереи виноградных лоз, покачал скрипучие пальмы, похожие на исполинских знаменосцев, подающих перистыми листьями-флагами сигналы рыбачьим и торговым судам. Взбаламутил и без того мутные и нечистые воды Гвадиары и затих. Умчался, проклятый, в дальние края, и совсем стало тошно жить в знойном, гнетущем, вызывающем испарину по всему телу мареве.

Ильяс осторожно выглянула из беседки и отыскала глазами стражников, приставленных сопровождать ее во время прогулок по императорским садам. Они, как обычно, уселись на скамью подле статуи Амгуна-Солнцевращателя и, сделав по глотку из предусмотрительно захваченной калебасы, начали лениво метать кости, дабы скоротать время ожидания.

«Играйте, голуби! Пейте, развлекайтесь и веселитесь впрок, ибо не скоро вам теперь представится такая возможность!» — прошипела форани и, опустившись на четвереньки, поползла к обвитой плющом галерее, ведущей на третью террасу садов.

Она не желала зла именно этим стражникам, но и раскаяния по поводу ожидавшего их за ее побег наказания не испытывала. Точно так же, как не испытывала ни волнения, ни радости от сознания того, что очень скоро окажется далеко-далеко от Города Тысячи Храмов, императорского дворца, занятого подготовкой к свадебным торжествам Кешо, и дважды предавшего ее отца. Ведь и сама она тогда станет предательницей, оставив во дворце крохотного Хутама, так доверчиво тянувшего к ней свои пухленькие ручки и невнятно, но счастливо ворковавшего и гукавшего при виде матери…

— Стоп! А ну-ка прекрати! — приказала себе Ильяс. — Ничего плохого с твоим крошкой не случится! Он нужен Кешо, и потому тот будет беречь его как зеницу ока…

Око, возникшее перед внутренним взором Ильяс, было, однако, не тускло-черным, как у Кешо, а золотым — Таанретовым. И это было поистине ужасно. Думать об этом тоже не следовало. Думать надобно было о Нганье, ждущей ее в условленном месте у ограды императорских садов, и об Усугласе, купившем для них места на судне, отплывающем нынешним вечером в Кидоту. Последнем, быть может, судне, отправляющемся из Мванааке в Кидоту, о близкой войне с которой во дворце говорят как о деле решенном. Зачем закладывать верфи, расширять рудники и усовершенствовать оборудование шахт, если можно попросту ограбить богатого соседа, пополнив тем самым быстро пустеющую казну, снискав себе немеркнущую славу и к тому же походя заткнув глотки всем недовольным? О, как прав был Таанрет, говоря, что Кешо не склонен обременять себя поисками сложных путей!