Imprimatur - Мональди Рита. Страница 50

Тут со скрипом открылась дверь (видимо, я недостаточно плотно закрыл ее), я успел увидеть чью-то тень, вскочил и бросился к двери. Выглянув в коридор, приметил силуэт Девизе с гитарой в руках.

– В чем дело? Вы не даете мне спать! – возмутился я. – Да и Кристофано запретил расхаживать повсюду.

– Взгляни сюда, – проговорил он, указав на пол.

Только тогда я заметил, что ступаю по дорожке из крошечных кристалликов, чье поскрипывание сопровождало меня с тех пор, как я встал. Я дотронулся до пола.

– Вроде бы соль, – высказал предположение Девизе. Я поднес кристаллик ко рту.

– И правда соль, – опечалился я, – но кто ее рассыпал?

– А не…

В тот же миг он протянул мне свою гитару, и его последние слова потерялись в ночной тиши.

– Что вы сказали?

– Дарю ее тебе, – хохотнув, произнес он, – раз уж тебе нравится, как я играю.

Я был тронут. И вообразил, что способен извлекать приятные звуки и даже нежные мелодии, коснувшись тугих струн. «Почему бы не приступить сразу к исполнению того незабываемого рондо? Стоит попробовать прямо в его присутствии, пусть я и навлеку на себя его насмешки», – подумал я. Левой рукой я взялся за гриф, а правой испытал упругость струн инструмента, так ценимого самим королем Франции. И тут кто-то стал трясти меня за плечо.

– Он пришел проведать тебя, – проговорил Девизе.

Роскошный кот тигровой окраски с зелеными глазами терся о мою щиколотку, выпрашивая пищи. Это отчего-то еще больше расстроило меня. Если кот проник на наш постоялый двор, подумалось мне, значит, существует какое-то сообщение с внешним миром, о котором мы с аббатом пока не знаем. Я поднял глаза, чтобы поделиться мыслями с Девизе, но он исчез. Кто-то легко тряс меня за плечо.

– Тебе следовало бы запираться.

Открыв глаза, я увидел, что лежу на своей постели, а надо мной стоит Кристофано и, как всегда, просит заняться приготовлением ужина. Я с сожалением встал и поплелся в кухню.

На скорую руку прибравшись, я сварил суп: сердцевинки артишоков и горошек в бульоне из сушеной рыбы, заправил его лучшим растительным маслом, а кроме того, соорудил рулеты из тунца, начиненные салатом-латуком, отрезал добрый ломоть сыра и наполнил кувшин вином, разбавленным водой. Как я себе и обещал, обильно сдобрил все это корицей. Пока я разносил ужин по комнатам, Кристофано из ложечки кормил Бедфорда.

Своего дорогого хозяина я потчевал собственноручно, после чего у меня возникла непреодолимая потребность вдохнуть свежего воздуха. От долгих дней, проведенных взаперти, по преимуществу в кухне, где дверь была заколочена, окна забраны решеткой, а воздух наполнен чадом, у меня теснило в груди. Я поднялся к себе и, приоткрыв окно, выглянул наружу: был конец лета, день выдался солнечный, на улице ни души. Приставленный к нам часовой мирно спал. Я оперся о подоконник и сделал глубокий вдох.

– Рано или поздно туркам придется столкнуться с самыми могущественными государями Европы.

– Ой ли? С кем же?

– Ну, к примеру, с тем же Наихристианнейшим королем.

– В таком случае им представится возможность, ни от кого не таясь, пожать друг другу руки.

Оживленные, хотя из предосторожности и приглушенные голоса, принадлежали Бреноцци и Стилоне Приазо, соседям по комнатам третьего этажа, простенок между которыми был весьма невелик. Я выглянул: новоиспеченные Пирам и Фисба [103] изобрели простой способ общения в обход нашего строгого лекаря. Наделенные неспокойным и пытливым нравом, любители поболтать как могли удовлетворяли свою непобедимую потребность обменяться мнениями по поводу того, что не давало им покоя.

Я задумался, будет ли прилично воспользоваться неожиданной возможностью разузнать побольше об этих необычных личностях, одна из которых была к тому же беглецом. Может, что-то пригодится и для того непростого расследования, которое с моей помощью ведет аббат Мелани.

– Людовик XIV – заклятый враг христианского мира. Вот я вам задам турок! – прогремел вдруг Бреноцци. – Ведь известно, что в Вене решается судьба христиан. Все государи обязаны помогать городу. Так нет же, король Франции заартачился. И, уверяю вас, это не случайно, о нет! Далеко не случайно.

За последние месяцы мне в общих чертах довелось узнать – из болтовни на улицах, от постояльцев, – что наш понтифик Иннокентий XI приложил огромные усилия для создания Священной лиги, чьей целью была борьба с турками. На его призыв тотчас откликнулся польский король и послал сорок тысяч солдат на подмогу тем шестидесяти тысячам, которые император собрал в Вене перед тем, как самому позорно покинуть город. Доблестный герцог Лотарингский также присоединился к крестовому походу против неверных с одиннадцатью тысячами баварских солдат. На стороне турок выступили куруцы – венгерские еретики, нарушившие перемирие с императором и державшие в страхе безоружное население долины между Будапештом и Веной. И это не считая услуги, которую османам могла оказать чума, уже объявившаяся среди осажденных, и без того ослабленных красной дизентерией.

Помощь Парижа решающим образом сказалась бы на соотношении сил. Но, увы, Людовик XIV не пожелал предпринять что-либо в этом направлении.

– Позор да и только, – согласился с собеседником Стилоне Приазо. – Самый могущественный властитель Европы, а Думает только о себе: что ни день, то новая вылазка в Лотарингию, в Эльзас…

– А когда недостает силы, пускает в ход подкуп. Это всем естно – он покупает других королей, к примеру, увальня Карла Английского.

– Какая низость! Вероятно, вы правы: христианские государи больше боятся Францию, чем турок.

– Вот именно! Лучше уж Магомет, чем французы. Эти вы пустили тысячу пушечных ядер по Генуе только за то, что она не приветствовала их суда, – молвил Бреноцци, наверняка наслаждаясь безутешным выражением лица, которое, я думаю появилось у неаполитанца.

Стилоне, со своей стороны, высказал ряд интересных замечаний.

Я осторожно свесился из окна, пытаясь разглядеть их. Увлекшись животрепещущей темой, оба обрели былую жизненную силу, утраченную в одиноком сидении по своим комнатам, а страсть к политике заставила их забыть об угрозе чумы. Да ведь то же происходило и с прочими постояльцами, когда мой к ним визит или визит Кристофано развязывал им языки, вызывая на откровения.

– Вильгельм Оранский, хотя и постоянно нуждается в деньгах, – единственный из европейских монархов, кто дал окорот французам, у которых много денег, и навязал им Нимвегенский мир [104], – произнес Стилоне Приазо.

И снова всплыло имя Вильгельма Оранского, уже слышанное мною в бредовых речах Бедфорда и растолкованное вслед за тем Атто Мелани. Этот благородный неимущий Давид, чья слава рука об руку шла с молвой о его долгах, как магнит притягивал меня к себе.

– До тех пор, покуда не будет удовлетворено желание Наихристианнейшего короля одержать верх над всем и вся, мира в Европе не жди. А знаете, когда это произойдет? Когда императорская корона засияет на голове француза.

– Вы хотите сказать, корона Священной Римской империи?

– Это же очевидно! Стать императором – вот его цель. Заполучить корону, которую Карл из династии Габсбургов похитил у Франциска I, своего предка, благодаря финансовым махинациям.

– Кажется, подкупив курфюрстов…

– Память вас не подводит. Не подкупи их тогда Карл, ныне императором был бы француз. Людовик намерен отобрать корону и тем самым отомстить Габсбургам. Оттого-то нашествие турок и на руку Франции: пока те осаждают Вену, империя ослабевает на Востоке, а Франция простирается далее на запад. – Верно подмечено! Политика выкручивания рук. – Вот именно.

Далее Бреноцци пояснил, что, когда Иннокентий XI призвал европейские державы объединиться против турок, Людовик XIV, старший сын католической церкви, отказался войти в этот союз, невзирая на уговоры других христианских королей. Хуже того: он навязал императору гнусный договор, по которому гарантировал сохранение нейтралитета в обмен на признание всех несправедливо добытых им территорий французскими.