Imprimatur - Мональди Рита. Страница 82

– Все равно непонятно. Ведь Дульчибени уже немолод, довольно грузен и начинает задыхаться, стоит ему поговорить. Как же ему удается всякую ночь подтягиваться на веревке, чтобы из одной галереи попасть в другую? – совсем сник Атто, стоило ему вспомнить об этой веревке, которая его самого доканывала что ни ночь.

Я рассказал Атто и о том, о чем недавно узнал от отца Робледы, – будто немолодой г-н из Марша принадлежит к янсенистам. А также об уничтожающем суждении Дульчибени по поводу шпионской деятельности иезуитов, а заодно и о его вдохновенном монологе против кровосмесительных браков, уже столетие как заключающихся между правящими европейскими династиями. При этом я подчеркнул, что подобная практика заключения браков настолько его задевала, что он даже вслух, во время воображаемого разговора с женщиной, перед зеркалом, пожелал победы турок в Вене: якобы немного свежей и неиспорченной крови не помешает коронованным особым

– Речь, pardon, монолог и впрямь типично янсенистский. Вo всяком случае, частично, – задумавшись и нахмурив лоб, прокомментировал Мелани. – Однако желать Европе турецкого засилья, чтобы отомстить Бурбонам и Габсбургам, – все же это, на мой взгляд, слишком даже для самого фанатичного из последователей Янсения. Как бы то ни было, – добавил Атто, – то, что ты рассказал о книгах Галена, – еще один повод наведаться к Тиракорде. Дульчибени будет там этой ночью.

Шестая ночь С 16 НА 17 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

Как обычно, мы дождались, пока все постояльцы, включая Кристофано, окончательно затихли в своих комнатах ввиду наступления ночи, и спустились в подземные меандры [152]. Путь до площади Навона, где у нас было назначено свидание с двумя компаньонами, искателями нетленных сокровищ, прошел без сучка без задоринки. Однако стоило нам приблизиться к ним, как на Атто посыпался град упреков и требований, не обошлось и без оживленной дискуссии.

Наши новые знакомцы жаловались, что из-за всех этих историй, в которые мы их втянули, они не смогли уделить должного внимания своим привычным занятиям. К тому же по моей вине испорчена часть ценнейшего материала, который они старательно накапливали, а я обрушил на себя в первую нашу встречу. Верилось в это с трудом, и потому для пущей убедительности Джакконио размахивал перед носом аббата огромной зловонной костью, которая якобы попортилась именно в тот раз. Возможно, лишь для того, чтобы не видеть более этого страшного фетиша, аббат почел за лучшее уступить:

– Будь по-вашему. Но больше не желаю ничего слышать о ваших затруднениях.

С этими словами он выгреб из кармана горсть монет и протянул Джакконио. Тот жадно завладел ими, ободрав руку дающего.

– Не выношу этих двоих, – с миной гадливости потирая саднящую ладонь, прошептал Мелани.

– Гр-бр-мр-фр, – принялся вслух подсчитывать добычу Джакконио, перекладывая монеты из одной руки в другую.

– Итожит, – подмигнул мне Угонио. – О, это такой нумизмат!

– Гр-бр-мр-фр, – довольно забурчал Джакконио, ссыпая мелочь в грязную засаленную суму.

Послышался звон, видимо, монет набралось уже немало.

– В конце концов эти два чудовища – ценные помощнику, – поделился со мной Мелани чуть позже, когда Угонио и Джакконио растворились во тьме. – Эта блевотная штука, которую Джакконио совал мне под нос, – просто кость из мясной лавки. А ты говоришь реликвии… Порой не стоит перегибать палку и лучше заплатить. Не то чего доброго наживем себе врагов. Помни: в Риме стоит добиваться победы, но не полной. Этот святой город чтит тех, кто преуспел, одновременно радуясь их неудачам.

Получив вознаграждение, неустрашимые подземные жители передали Атто то, в чем у нас была нужда: дубликаты ключей от каретного сарая Тиракорды, а также от кухни. Мы легко проникли к папскому лекарю, рассчитывая, что в столь поздний час, кроме него самого, бодрствующего в ожидании гостя, все остальные обитатели дома спят.

Миновали кухню, заброшенную спальню, прихожую, а далее пробирались в потемках, ориентируясь по памяти и благодаря слабому лунному свету, проникающему в окна. Затем ступили на винтовую лестницу, залитую приятным светом больших свечей, которые прошлой ночью Атто пришлось задуть, Дабы можно было беспрепятственно выбраться из дома; далее прошли мимо небольшой гостиной между этажами, где нашим глазам вновь во всем великолепии предстали предметы и произведения искусства, коими мы любовались накануне. И вот уже второй этаж. Тьма и тишина полные, но дверь открыта. Мы с аббатом заговорщически перемигнулись: как же, вот-вот переступим порог… чуть ли не инициации. Я ощутил прилив беззаветной, хоть и глупой отваги. Прошлой ночью нам все сошло с рук, отчего бы и этой ночью не быть тому же?

И тут в сенях раздались три удара в дверь. Кто-то пришел Мы вновь бросились к лестнице и поднялись в небольшую комнату, отведенную под библиотеку между вторым и третьим этажом.

Звук шагов донесся сверху, затем снизу: кто-то шаркающей походкой пошел открывать дверь. Мы снова оказались меж двух огней. Атто собрался было задуть свечу (что было рискованно, поскольку могло пробудить нешуточные подозрения у хозяев дома), когда послышался голос Тиракорды:

– Я открою, Парадиза.

Судя по отзвуку шагов, он спустился по лестнице, пересек сени и открыл входную дверь. Раздался радостный возглас хозяина. Посетитель молчал.

– В тиши пропить, – как-то особенно оживленно заговорил Тиракорда, закрывая дверь, и вдруг закончил совершенно неожиданно: – Пришить типов!

У нас с Атто затряслись поджилки.

– Простите, Джованни, я сегодня не в духе. За мной следили, пришлось идти кружным путем.

– Проходите, дорогой друг, будьте как дома.

Прилепившись, словно две улитки, к стене, мы с Атто боялись пошевелиться. Несмотря на краткость и угрожающий характер диалога, который мы услышали, сомнений не было: голос пришедшего принадлежал Дульчибени.

Тиракорда повел друга на второй этаж. Голоса удалились, стукнула дверь. Слегка опомнившись, мы спустились на второй этаж и оказались в большой комнате. Так о многом хотелось расспросить Атто, но молчание было нашей единственной надеждой на спасение.

Комната, в которой мы затаились, была заставлена мебелью и в числе прочего двумя кроватями под балдахинами. Голоса двух собеседников доходили до нас приглушенные расстоянием. Каким-то чудом мне посчастливилось не налететь на сундук.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я с ужасом увидел прямо перед собой два перекошенных гневом лица. Кто-то подстроил-таки нам засаду! Прошло несколько секунд, прежде чем до меня дошло, что это два бюста – один медный, другой каменный. Они были водружены на пьедесталы высотой с мой рост. Рядом таращили свои пустые глазницы гипсовый Геркулес и гладиатор.

Свернув налево, мы оказались, судя по длинной веренице сдвинутых стульев, в комнате ожидания, затем вступили в следующую, более просторную и совсем темную. Голоса хозяина и его гостя доносились из следующей комнаты. С превеликими предосторожностями приблизились мы к незапертой, лишь прикрытой двери. Сквозь щель проникала узкая полоска света. И вновь мы услышали нечто престранное:

– В тиши пропить, пришить типов, – отчеканил Тиракорда, в точности повторив слова, которыми он встретил Дульчибени.

– Типов пришить, пришить типов, – повторил Дульчибени.

– Вот-вот. Обдумайте на досуге. Не это ли является причиной вашего появления у меня?

Лекарь встал и, шаркая ногами, двинулся куда-то влево, исчезнув из поля нашего зрения. Дульчибени сидел к нам спиной.

Комната освещалась двумя толстыми восковыми свечами, покрытыми золотой краской, стоящими на столе, за которым расположились собеседники. Великолепие обстановки наполнило меня удивлением и восхищением. Рядом со свечой стояла посеребренная затейливая корзиночка с восковыми фруктами. Горели свечи и в двух массивных канделябрах, один из которых был установлен на столике из сандалового дерева, а другой – на верху секретера черного дерева с карнизами и гербами из позолоченной меди. Стены были затянуты дорогим атласом малинового цвета; повсюду развешаны полотна с различными приятными для глаз сюжетами – с животными, цветами, людьми. Я узнал Мадонну с младенцем, оплакивание Христа, благовещение святого Себастьяна и вроде бы Ессе Homo.