Человек, который вышел из моря - Монфрейд Анри де. Страница 22

– Я, возможно, нарушу сейчас свой профессиональный долг, но моя совесть не позволяет мне больше молчать, ибо я опасаюсь, что невольно стал сообщником гнусного преступления. Вначале я думал о государственных соображениях, но теперь понимаю, что речь идет о личной мести, и тот факт, что ее орудием был избран подлый убийца, которого вы разоблачили, заставляет меня опасаться худшего. Когда прибегают к услугам таких типов, чья способность пойти на любые злодеяния известна всем, это означает, что кто-то готов их к этим злодеяниям подтолкнуть. Все средства будут хороши, и когда я вспоминаю о коварстве Ломбарди, то прихожу в ужас от того, что так долго молчал… Короче, факты таковы, может быть, они прояснят вам ситуацию – только бы не было поздно!.. Заведомо необъяснимая враждебность губернатора Аликса и его невероятная предвзятость, проявленная в вашем деле с транзитом, на мой взгляд, связаны со странным маневром, в котором важнейшую роль сыграл Жозеф Эйбу. Прежде чем изложить его суть, позвольте мне задать вам один вопрос. Эйбу передал или продал вам бланки с официальной печатью из канцелярии губернатора?

– Он мне их передал, но можно сказать, почти продал. Я попросил его получить от местных властей письмо, удостоверяющее, что закон от июня 1887 года до сих пор действует. Я мог бы и сам обратиться с такой просьбой в канцелярию, но он отговорил меня, опасаясь, что тогда этот закон будет отменен особым указом. Вместо письма он прислал мне два чистых бланка с печатями. Когда я вернул их ему по приезде в Джибути, он заявил, что якобы неправильно меня понял. На другой день Эйбу принес мне требуемое письмо с неразборчивой подписью.

– Теперь понятно. Итак, произошло вот что: Жозеф, очевидно, после встречи с вами навестил Ломбарди (тогда временно исполняющего обязанности прокурора Республики), чтобы уведомить последнего о поручении, которое вы ему дали. Тогда-то и было решено отослать вам бланки с печатью губернатора, по-видимому, с тем, чтобы побудить вас самостоятельно их заполнить и подписать, то есть совершить подлог… Ломбарди вызвал меня вместе с Аликсом (в тот момент он еще не был временно исполняющим обязанности губернатора). Он взял нас в свидетели отправки этих бланков, на которых Аликс собственноручно поставил печати в канцелярии. Чтобы проще было доказать подделку, были использованы красные чернила, тогда как печати обычно имеют черный цвет. Таким образом, вас могли обвинить в том, что вы украли печать и потом проставили ее чернилами, которыми в канцелярии не пользуются. Как объяснил Ломбарди, требовалось установить: говорит Жозеф правду или лжет. Вопрос был бы решен либо вашим ответом на это письмо, либо вашим молчанием, а оно, как известно, знак согласия… Со своей стороны, я не понимал тогда, какое значение могли иметь эти проштампованные бланки. Даже если вы действительно попросили их достать, то главное – как вы собирались ими распорядиться. Но хотя способ проверки показался мне странным, я подписал протокол, и письмо было доставлено на почту самим Аликсом… Итак, через несколько дней после этого Эйбу пришел к Ломбарди и показал чек на тысячу франков, который, по его словам, являлся вознаграждением за передачу необходимых документов. С другой стороны, они видели, как вы беседовали с ним, что полностью подтверждало обвинение, выдвинутое Жозефом против вас.

Выслушав признания Азенора, я понял игру Жозефа: он доказал, что бланки с печатью находятся у меня в руках и что я намерен совершить подлог, ответственность за который теперь полностью ложится на меня. Не исключено даже, что такой ход был ему подсказан.

Я осознал всю серьезность своего положения. Я глупейшим образом попался в ловушку, и мысль о том, что Ломбарди может завладеть письмом, оставшимся в Дармштадте, приводила меня в ужас. Если это произойдет, я пропал, и с тем большей вероятностью, что к его услугам способный на все свидетель – Жозеф. Подобный тип не остановится ни перед чем и при этом присягнет на Библии, перед Богом белых людей, который к тому же для него чужой Бог…

Из-за его подлости и коварства я обрекал всех своих близких на бесчестие, ибо теперь я не сомневался, что у правосудия Джибути нет иной цели, как отправить меня на каторгу.

И в голове у меня мгновенно созрел план: сперва надо наказать мерзавца. Я уничтожу его, предварительно зачитав ему смертный приговор, чтобы он понимал, за что его наказывают. Что бы там ни случилось, я не мог позволить Эйбу праздновать победу, и эта мысль, как ни одна другая до сих пор, с необыкновенной отчетливостью укоренилась в моем сознании. В определенном смысле я был во власти некоей высшей силы, которой повиновался, словно гипнозу.

Ничто теперь не могло заставить меня изменить решение.

XXI

Прежде чем продолжить рассказ, мне представляется необходимым поделиться с читателем сведениями о Жозефе Эйбу, которые я узнал позднее. На мысль о том, что он убийца мадемуазель Вольф, меня навели сперва рассказ суданца и распоротая дамская сумочка, обнаруженная на острове. А найденный браслет, который негодяй помог приобрести своей жертве, уже не оставил у меня никаких сомнений.

Думается, сейчас самое время приподнять завесу таинственности над драмой, произошедшей на «Воклюзе», и изложить события в том виде, в каком я смог восстановить их несколько позже.

Жозеф Эйбу, как мы теперь знаем, тайно сел на «Воклюз» с поручением разоблачить меня в Суэце. Но ему было известно, что мадемуазель Вольф слывет очень богатой особой. Он слышал разговоры о ее драгоценностях, оцениваемых в несколько миллионов, и крупных суммах, выданных ей банком перед отплытием. Девушку считали немного не в себе, и однажды Жозеф услышал, как главный врач госпиталя, сидя за аперитивом, когда речь зашла о предстоящем отъезде мадемуазель Вольф на «Воклюзе», обронил фразу, которая поразила воображение Эйбу и, возможно, навела его на преступные мысли:

– В приступе истерики ей ничего не стоит прыгнуть за борт.

Вот почему господин де ла Уссардьер решил сопровождать девушку, чтобы, как говорил он, не упускать ее из виду. Но кто знает, не желал ли он втайне избавления от своих страхов, которые мог принести ему ее безумный поступок?

Смешавшись с толпой кули-кочегаров, заполнивших баржу, Жозеф Эйбу проник на пароход, но внимания к себе не привлек. Только Ломбарди знал об этом; а серинж, получивший деньги за свое молчание, позволил Эйбу прошмыгнуть на нижнюю палубу к чернокожим кочегарам.

Тут он чувствовал себя защищенным от опасностей, которые могли бы возникнуть в том случае, если бы исчезновение богатой пассажирки повлекло за собой расследование. Он полагал, что сможет спрятаться, когда начнутся допросы персонала, а серинж, несущий ответственность за его незаконное пребывание на судне, сделает все, чтобы в этом ему помочь. В подобных случаях чернокожие кочегары всегда помогают друг другу из расовой солидарности и из страха перед серинжем, который обладает над этими беднягами безграничной властью восточного деспота.

Все не только платят ему подать из своего жалованья, но и занимают у него деньги, и тот, кто вызовет неудовольствие серинжа, никогда не сможет наняться ни на одно судно.

«Воклюз» был грузопассажирским судном, поэтому пассажиров на нем плыло немного. После одиннадцати часов вечера палуба пустела.

Агата рано удалилась к себе в каюту, однако стояла такая жара, что в два часа утра, одетая в пижаму, она поднялась на палубу. Вахтенный ее заметил, но эта одинокая прогулка не насторожила его, поскольку она объяснялась духотой.

В задней части палубы наружный трап был всего лишь приподнят вдоль борта до горизонтального уровня, и потому, являясь как бы продолжением решетчатого настила, он в виде узкого балкона нависал над водой на высоте нескольких метров. Агата облокотилась о железный поручень трапа. Ее забавляло, что она таким образом возвышается над морем, наблюдая за тем, как бежит у нее под ногами вдоль корпуса судна фосфоресцирующая вода.