Сердце горца - Монинг Карен Мари. Страница 79

Его медленные уверенные движения словно задевали в ней какие-то таинственные струны, о которых она никогда раньше не подозревала, и всеми мышцами своего тела она снова устремлялась ему навстречу, крепко прижимаясь и дрожа, и, когда ее настиг оргазм, она поняла, что это ощущение не может сравниться ни с чем другим, – это был взрыв, вспышка так глубоко внутри нее и настолько сокрушительная, что из ее уст вырвался непроизвольный крик.

– Дьявол! – проревел Адам, напрягаясь всем телом. Он сжал ее бедра руками, пытаясь отстраниться, выйти, но было уже поздно; ощущая под собой ее трепещущее тело, он не мог больше сдерживаться и разразился спермой прямо в нее.

Несколько часов спустя Адам лежал опершись на локоть и смотрел на Габриель, размышляя над тем, в чем заключается секрет красоты.

Похоже, он начинал понимать. Дело не в симметричности черт лица и не в идеальности форм. Дело в уникальности. В том, чего нет ни у кого другого, а есть только у этого человека. Возможно, такой нос, как у Габриель, был у тысячи других людей, но только на ее лице он так гармонировал с ее глазами, ее скулами и волосами. И только ее нос так ярко подчеркивал выражение ее лица, так мило морщился, когда она улыбалась, и так надменно раздувал ноздри, когда она злилась.

Этой ночью Адам увидел множество выражений на ее лице. Он видел, как она просит ласки, как сгорает от желания. Ее глаза дико сверкали, когда она выгибалась и вздрагивала под ним. Видел, как она мягко, ласково поддается ему, стоя на коленях и локтях перед огромным, во весь рост, зеркалом в их будуаре, в то время как он берет ее сзади. Видел, как ее золотисто-зеленые глаза прищуриваются и вспыхивают, как у кошки, когда она мурлычет от удовольствия. Видел, как раскачиваются ее полные груди, когда его большие яички ритмично шлепают по ее ягодицам и бедрам. Видел, как Габби наблюдает за тем, как он проделывает с ней все это. Он видел, какой она была отстраненной и растерянной, когда он лизал ее, упивался ею, снова и снова доводя до экстаза. И даже заметил, что она выглядела почти испуганной, когда он выжал из нее еще одно трепетное содрогание.

Если бы Адам обладал всей своей силой, он мог бы облегчить болезненность ее первого раза; он и так остановился только потому, что больше она бы не выдержала. Затем он развел огонь в камине и пошел в кухню за едой, сообразив, что они пропустили обед. Вообще-то, обед был уже много, много часов назад.

В мрачной, темной кухне он наткнулся на Дэгьюса, который таскал мороженое из морозильника. Младший из близнецов Келтаров окинул его внимательным взглядом, рассмеялся и сказал:

– Думаю, мы не увидим вас в ближайшие несколько дней, или я ошибаюсь, старик?

– Вы увидите меня ближе к Люгнассаду, – ответил Адам с дьявольской ухмылкой. – И перестань называть меня стариком. Я же не называю тебя юнцом! Зови меня Адам. Просто Адам.

– Ну ладно, Адам, – согласился Дэгьюс.

Когда Адам босиком поднимался по холодным ступенькам замка, направляясь в спальню и неся поднос, ломившийся от еды, его человеческое тело совершило такое, чего он даже не мог предположить. Он почувствовал острую боль в груди и чуть не уронил поднос. Ему пришлось остановиться и опереться о балюстраду, хватая ртом воздух, пока боль не прошла. Он вдруг подумал: как хорошо, что скоро ему придется распрощаться со своим человеческим телом, потому как с тем телом, которое дала ему Эобил, что-то было явно не в порядке.

К тому времени как он вернулся в спальню, Габби уже видела десятый сон, бессильно откинувшись на кровати, и ее обнаженное тело блестело при тусклом свете камина. Адам посмотрел на ее спутанные светлые волосы, на невероятно соблазнительную кожу, на прекрасные формы, покоившиеся на серебристых шелковистых простынях, – и заметил, что от всего этого исходило трепещущее, смертное, золотистое сияние.

«Господи, как она прекрасна!» – с восхищением подумал Адам, стоя у края кровати и глядя на свою спящую возлюбленную. Он провел подушечкой пальца по плотной выпуклости ее соска. Даже во сне ее тело отозвалось и розовый сосок затвердел. Изрекая проклятия, Адам заставил себя опустить руку и отойти на шаг, иначе он бы снова начал ласкать ее сосок, покусывая так, как, он заметил, ей нравилось. И он бы сделал ей больно, а ему этого не хотелось.

Габби отдалась ему со всей чистотой безмерной страсти, которая, он чувствовал, таилась в ней. Весь свой пыл, свой огонь она направила на него – несдержанно, открыто, раскованно, и он наслаждался этим огнем, впитывал его, купался в нем. С ней он смог почувствовать то, чего не чувствовал раньше. То, над чем он мог размышлять веками и все же не разгадать.

«И в благодарность за это ты лишишь ее души?»

Он отогнал, отбросил от себя эту мысль. А что – ведь человеческие тела обременены сознанием? «Взамен души я дам ей бессмертие».

«Ты предоставишь ей выбор? Ты ей скажешь об этом?»

«Ни за что на свете», – безмолвно возразил он.

Если Габриель должна была стать его личным Эдемом, в нем не будет никакого древа познания. Адам прекрасно помнил, что случилось с его тезкой. Когда человек узнавал что-то новое, его навсегда изгоняли из Рая.

Он не станет смотреть, как Габриель О'Каллаген будет умирать. Он уже видел смерть слишком многих людей. Теперь Габби принадлежала ему. Она сделала свой выбор. Она пришла к нему, приняла его. Только мужчина гораздо более благородный, чем он, мог бы отпустить ее туда, куда он не сможет за ней последовать.

Дэгьюс улыбнулся, пробираясь по коридорам темного замка с пинтой тающего мороженого в руке. Он пристрастился к современному лакомству. Ему нравилось дразнить кожу Хло прохладным кремом, а потом обжигать ее своими жаркими поцелуями, слизывать крем с ее губ, сосков, с гибкой впадинки между бедер.

Они могли заниматься любовью часами. Казалось, желание застыло в воздухе, и в замке царил дух романтики. Ночной бриз навевал мысли о сексе, и Дэгьюс был этому рад. Потому что если кому-то и требовались исцеляющие женские ласки, так это Адаму.

С тех пор как Дэгьюсом овладели души драгаров, он сильно изменился, и осознать эти изменения ему самому не всегда удавалось. Он систематически сортировал огромное количество знаний, которые они оставили в его голове, и отбирал то, что можно было использовать на благо.