Благородство ни при чем - Монро Люси. Страница 11

И однажды вечером, когда он ее поцеловал, она прижалась к нему в бездумной потребности быть любимой.

И, даже совершенно не будучи искушенной в языке тела, она узнала признаки, указывавшие на то, что он столь же возбужден, как и она. И Вероника испытала потрясение. Утратив бдительность, она сказала ему то, что никогда не должна была говорить:

– Люби меня, Маркус. Пожалуйста, полюби меня. И тогда она почувствовала его ладони у себя на лице.

Тела их оставались прижатыми друг к другу.

– Открой глаза.

Она повиновалась, хотя делать это ей совсем не хотелось. Спрятаться бы в темноте, за закрытыми веками! Но он не дал ей такой возможности.

Она как-то угадала, что он собирается ей сказать то, что она не захочет услышать. И она оказалась права.

Глаза его стали цвета Карибского моря.

– Это секс, Ронни. Не любовь. Я не верю в те мифы, что придумывают люди, дабы оправдать собственные ошибки. Я предлагаю тебе секс. И черт меня подери, если это будет не самый лучший секс из всего, что у тебя было.

Она в этом не сомневалась. Если бы даже у нее что-то было до Маркуса, то с ним ей будет многократно лучше, чем с любым другим. Она-то верила в любовь и его любила. Альтернативы не было. И поэтому она приняла предложение.

– Я хочу тебя.

Он не стал возобновлять свои сводящие с ума ласки. Он лишь пристально посмотрел ей в глаза.

– Я не ищу постоянных отношений, Ронни. Ты ведь это понимаешь?

Она кивнула, принимая как должное факт, что у их отношений нет будущего.

– Ни прочных уз. Ни обязательств.

Все, что на тот момент имело значение, – это быть с ним, здесь и сейчас.

– Хорошо. – Он улыбнулся, и сразу выражение его лица изменилось – то была маска всепоглощающего мужского вожделения.

Она опасалась, что он разозлится, обнаружив ее невинность, и решит, что она пыталась расставить для него капкан. Но она ошиблась – глаза его широко и удивленно открылись, когда он почувствовал барьер.

Он прекратил движение.

– Детка, ты уверена?

Она знала, что он оставит ее в покое, если она скажет «нет».

Но она не сказала. Она так сильно его хотела, так отчаянно нуждалась в том, чтобы побыть с ним еще хоть немного, настолько устала от одиночества и страха за жизнь сестры, что не могла возразить.

И он вошел в нее до конца, и это было для нее не только слиянием тел, но и духовным единением.

Для нее то, первое, соитие было актом любви, настолько ярким и острым, что все в ней напрягалось при одном воспоминании о нем.

Для Маркуса это был просто секс.

В тот, первый, раз он использовал презерватив, но она сама настояла на том, что будет принимать противозачаточные таблетки. Даже самый тонкий барьер в виде кондома ей мешал. Если ей суждено быть с ним только некоторое время, то пусть он принадлежит ей целиком – без всяких оговорок.

И это решение имело далеко идущие последствия.

Любые средства предохранения могут дать сбой, и она не собиралась казниться по этому поводу.

Сын ее не был случайностью.

Не важно, насколько сильно усложнилась ее жизнь. Она считала ребенка божественным благословением ее любви к Маркусу.

Звук смеха Эрона и напевный голос сестры, болтавшей малышу всякую чепуху, вернули ее к реальности, вытащили из забытья, вызванного недавним общением с Маркусом.

Теперь к ней вернулась способность анализировать, и, проигрывая в памяти их разговор, она попыталась понять, зачем ему понадобилось ее шантажировать. Он был слишком цельной личностью, чтобы прибегать к таким мерам. И уверенность в том, что он человек порядочный, рождала в ней иную убежденность: он никогда не перестанет ее презирать за то, как она поступила с «Си-ай-эс».

Кроме того, уж кто-кто, но не Маркус станет шантажом заманивать женщину к себе в постель. Он так же нуждался в этом, как арабский шейх в импорте песка из пустыни. Так зачем он так поступил?

Не может быть, чтобы он хотел ее как женщину. Или может?

Нелепая мысль. Маркус мог заполучить любую – стоит лишь захотеть. Его внешность – синие глаза, пшеничные волосы, его манера общаться – все это неизменно притягивало к нему особей противоположного пола. То, что он пользуется успехом у женщин, она видела воочию. Взять, к примеру, сегодняшний день, когда она представляла его сотрудницам отдела маркетинга.

Для удовлетворения сексуальных потребностей ему ни к чему тащить в кровать женщину, которую он презирает.

Но он без обиняков сообщил ей, что хочет от нее именно этого.

Что же это может еще означать, если не то, что он ее желает?

Неужели он не нашел иного способа сообщить ей, что хочет восстановить те близкие отношения, что были между ними? Может, он сделал это безотчетно, сам того не желая? Но тогда он хочет ее неосознанно, на уровне инстинкта, что не меняет сути.

Если бы Вероника могла сама себя встряхнуть за шиворот, она бы это сделала.

Полтора года назад она тоже пыталась убедить себя, что стала для Маркуса чем-то большим, чем просто сексуальная партнерша. Теперь она старается внушить себе, что мотивацию его поступка следует искать на чувственном уровне, что она ему небезразлична. Но факты – вещь упрямая. Он не питал к ней серьезных чувств. Ни тогда, ни сейчас.

С пугающей ясностью она осознала, что вернулась на северо-запад не потому, что выросла в этих краях, а из-за того, что здесь жил когда-то Маркус. Она стремилась быть к нему ближе. Она так и не излечилась от привычки гоняться за радугой, от надежды завоевать его доверие и любовь. Вероника презрительно фыркнула. Какая же она идиотка!

Угрозам Маркуса есть простое, понятное, единственное объяснение – месть.

Она уже представляла себе, как он злорадствует по поводу ее согласия переспать с ним, при виде того, как наполняется надеждой и желанием ее сердце. А потом он просто ткнет ее лицом в грязь, да еще и посмеется. На эту тему можно сочинить сколько угодно сценариев – один кошмарнее другого.

Она готова была сказать «да» лишь для того, чтобы положить конец этой пытке как можно скорее, какой бы жалкой ни оказалась развязка. Она хотя бы узнает, каково его представление о возмездии. Что-то подсказывало ей, что если она ответит на его блеф, Маркус, как человек, внутренне порядочный, не посмеет рассказать мистеру Клайну о связанном с ней инциденте в «Си-ай-эс». В конце концов, сделка есть сделка.

Но готова ли она рискнуть быть съеденной заживо только для того, чтобы лишить льва его когтей?

Эллисон поджидала Маркуса Данверса, у которого утром была назначена встреча с Джорджем. Она сидела за столом в приемной, смежной с кабинетом директора, с таким видом, словно и не в его постели проснулась она, счастливая и довольная, всего часа два назад.

Разведенной женщине, успевшей в свои сорок пять стать бабушкой, не часто выпадает удача проснуться утром, уютно свернувшись возле мужчины, который сделал тебя счастливой. Такие вещи в ее возрасте и в ее положении не принимаются как данность.

Джордж Клайн внес в ее жизнь стихию, о существовании которой она знала, но считала навсегда утраченной, когда три года назад от нее ушел муж, влюбившись в свою фигуристую начальницу отдела продаж.

Сексуальность.

Она была существом сексуальным.

И еще она чертовски хорошая секретарша. И Джордж любил в ней обе ипостаси.

Это ей льстило. Такой динамичный и обеспеченный мужчина мог бы выбирать из красоток помоложе, но он избрал ее.

Она улыбнулась ему, когда он вышел из кабинета.

– Данверс еще не пришел?

– Нет, Джордж, еще нет.

Он нахмурился, прищурив светлые глаза:

– Я велел тебе называть меня в офисе мистером Клайном, Эллисон.

У него был пунктик по поводу того, что на работе они должны держаться друг с другом иначе, чем в частной жизни. В «Клайн технолоджи» личные отношения между сотрудниками отнюдь не поощрялись. Джордж верил в силу примера.

Иногда она немного забывалась.

У нее это получалось не нарочно, просто трудно было разделять эти две зоны – рабочую и личную, тем более что и в той и в другой его жизни она играла очень заметную роль.