Высокая ставка - Монтечино Марсель. Страница 96

Это был уже вызов, подрыв престижа местного босса, и, чтобы разрядить обстановку, Зунига выложил на стол фотографию.

— Он?

В следующий момент снимок уже оказался в толстых коричневых пальцах Ромо. Он поставил его перед собой на расстоянии вытянутой руки и принялся внимательно разглядывать.

Ко всем своим прочим качествам он был еще и тщеславен, чтобы носить очки.

— Возможно, — буркнул Ромо после некоторого молчания, кладя фотографию на стол. Это была вырезка из журнала, отпечатанная на плотной глянцевой бумаге. — Возможно, точно не знаю. Но если это он, — Ромо взглянул на Зунигу, — значит, сбрил бороду.

Индеец еще что-то достал из кейса. Оказалось, это водительские права, выданные в Луизиане. Он протянул их Ромо.

— Теперь взгляните на эту фотографию. Она сделана до того, как он отрастил бороду.

Адольфо Ромо впился глазами в снимок.

— Да, это он.

Магеллан наклонился к нему.

— Вы уверены? Наш босс не простит нам в подобном деле ошибки.

Внимательно изучив водительские права, Ромо твердо сказал:

— Уверен. Это тот самый парень. — Он по складам прочитал значившееся на карточке имя: Саль-ва-то-ре де А-мо-ре.

— А сейчас как его зовут? — поинтересовался Зунига.

Ромо хохотнул:

— Эрик Христианстед. Так он говорит. — Ромо постучал костяшками пальцев по водительским правам. — Только он больше похож на Саль-ва-то-ре де А-мо-ре.

— Но по документам он Христианстед?

— Документы ему выправили мои ребята. За хорошие деньги. Но водительские права на имя Христианстеда подлинные. Однажды ночью я нашел их в машине и убедился в этом.

— Где он живет? — Магеллан вскочил с места и нервно зашагал по комнате. В подобных ситуациях он всегда приходил в сильное возбуждение. Ромо чуть шею себе не свернул, следя за ним взглядом и вертя во все стороны головой.

— Живет на берегу в хибаре с одной проституткой, которая раньше работала на меня. Шлюха, надо сказать, никудышная, чуть что — начинает реветь. Я по-быстрому отделался от нее. Так она теперь горничная в отеле.

— А давно он здесь ошивается? — поинтересовался Зунига.

— Кажется, с марта. Тогда я и заметил его. «Джип» у него классный. Глаз не оторвешь. Ярко-красного цвета. Припаркован возле этих жалких хибар на Плайя-Перро. Всю жизнь о таком мечтал. Потому, собственно, и обратил внимание на этого парня. Гринго. Поселился у бывшей проститутки на Дог-Бич [24], и вдруг такой роскошный новенький «джип»! — Он быстро перевел взгляд с Магеллана на Зунигу. — Ведь подозрительно, а? Ну и стал я за ним следить. А тут шеф на прошлой неделе звонит, спрашивает о человеке, приметы его говорит, я, само собой, подумал о нем.

— И много он отвалил за фальшивые документы? — снова спросил Зунига.

В глазах Ромо мелькнули алчные огоньки.

— Двадцать стодолларовых купюр. Ничего себе! Да? Ну, думаю, надо сесть ему на хвост. А уж когда шеф позвонил на прошлой неделе и сказал, чтобы я...

— Он живет вдвоем с проституткой? — перебил его Магеллан, приложив к виску запотевшую бутылку виски, которую достал из мини-бара.

— Нет. У нее две дочки. Маленькие девочки. Светловолосые. Потаскухе, видно, нравятся гринго.

— Эй, значит, и ты ей понравишься, — сказал Магеллан Зуниге-индейцу и улыбнулся. Впервые за все время.

Зунига метнул в сторону Магеллана взгляд, полный презрения и ненависти, и повернулся к Ромо.

— А оружия он не купил вместе с документами?

Ромо покачал головой.

— А чем он занимается? Есть у него постоянная работа?

Ромо пожал плечами: мол, станет он интересоваться всякими проходимцами. Делать ему, что ли, нечего?

— Пьет. Пьет и нюхает кокаин. Целыми днями сидит на берегу и смотрит на волны. Словом, типичный бездельник, хиппи. А то садится в «джип» и катит куда-нибудь подальше, где ни души не встретишь, раздевается и голый бегает по песку.

Магеллан и Зунига переглянулись.

— Он что, чокнутый? — Зунига сунул в рот шоколадный батончик. — Сумасшедший?

— Нет, гринго все бегают, знаете, ну como se dice... jog. — Последнее слово он произнес по-английски, и означало оно «бегать трусцой». — Только он почему-то раздевается догола.

— И когда же он бегает? Днем или ночью?

— Во второй половине дня, ближе к вечеру. Заодно наблюдает, как солнце погружается в океан.

Разговор прекратился. Мужчины переглянулись, и каждый отдался собственным мыслям. Но продолжалось это недолго. Словно по команде, они подняли головы, Магеллан извлек из мини-холодильника еще одну бутылку богемского пива, а Зунига спросил:

— Чем он еще занимается?

— Напивается в здешнем баре до чертиков, потом на пианино играет.

— Он что, пианист? — спросил Магеллан, потягивая пиво и глядя через раздвижные двери балкона на взморье.

— Да, — многозначительно произнес Ромо, кивнув головой. — Прекрасно играет. Я люблю его слушать.

Магеллан хихикнул и с презрительной усмешкой повернулся к толстяку.

— И часто он бывает в баре? — снова вступил в разговор Зунига. — По каким дням?

Ромо так высоко вскинул плечи, что расстегнулась рубашка, обнажив жирную коричневую грудь, густо заросшую волосами.

— Трудно сказать, по каким именно дням. Но всегда поздно, за полночь. Приходит и пьет. А когда Гектор, штатный пианист, отдыхает, играет вместо него.

Зунига откинулся на спинку стула и опять переглянулся с Магелланом. Ромо в замешательстве спросил:

— Ну что, это он?

Зунига скатал из обертки шоколадного батончика плотный шарик и осторожно положил в пепельницу.

— Не исключено.

Ромо широко улыбнулся, обнажив плотный ряд золотых зубов.

— Шеф должен быть мною доволен. Ничто мимо меня не пройдет.

Пусть Ромо похваляется, им это до фонаря. Главное — дело. И Зунига сказал:

— Нужна машина...

Ромо не дал ему договорить:

— Берите мой «кадиллак». Самая лучшая машина в Сан-Лукасе.

— И самая приметная, идиот, — не выдержав, рассмеялся Магеллан.

Ромо явно обиделся, и Зунига поспешил загладить неловкость:

— Нам нужен автомобиль попроще, самый что ни на есть заурядный... Не новый и не очень старый, что-нибудь среднее. Comprende? [25]

— А как насчет оружия? Могу снабдить...

Зунига наклонился к Ромо и, коснувшись его сверкавшей бриллиантом руки, тихо, но строго сказал:

— Послушайте, Адольфо, не задавайте нам, пожалуйста, никаких вопросов. Ясно? Пожалуйста. Понадобится нам что-нибудь — скажем. Вы должны исполнять любую нашу просьбу точно и по возможности быстро... И смотрите не промахнитесь, а то придется доложить шефу в Мехико. И тогда снова пришлют двоих вроде нас, тоже на поиски, но уже не пианиста, а кого-то другого. Вам ясно, что я имею в виду, Адольфо Ромо?

Тот поспешно кивнул:

— Да, да.

— Итак, — спокойно, словно уговаривая ребенка, продолжал Зунига, — вы не задаете нам никаких вопросов, не обсуждаете в присутствии женщин дела, находите простенький автомобиль и ставите его на гостиничной парковке еще до наступления темноты. Пока это все. А сейчас оставьте нас одних.

Ромо тупо кивал, а когда до него наконец дошло, вскочил на ноги и стал неловко пятиться назад, что-то бормоча себе под нос, — он явно не привык выслушивать подобные приказы.

Суровым проницательным взглядом индейца Зунига смотрел вслед огромному сутулому Ромо, вместо того чтобы, как это положено, проводить связного к выходу: Но уж очень хотелось поставить на место этого жирного тупицу, который с первой же минуты их встречи в аэропорту повел себя как настоящий игрок.

Прежде чем покинуть номер, перепуганный насмерть Ромо поспешил заверить индейца и его напарника:

— Ровно через час машина будет ждать на стоянке.

— Ну и кретин, — заметил Магеллан, когда за Ромо захлопнулась дверь. — Неужели это шеф его сюда назначил?

— Он долго не продержится, — заявил Зунига. — В следующий раз, когда мы приедем, его здесь уже не будет.