Рауль, или Искатель приключений. Книга 1 - де Монтепен Ксавье. Страница 64
Рауль задавал себе эти отчаянные вопросы и не мог ответить на них.
Прошло два месяца. Кавалер продал обеих лошадей, свою и Жака, и ничтожная сумма, вырученная из этой двойной продажи, послужила на удовлетворение издержек господина и слуги, потому что Рауль, несмотря на нищету, увеличивавшуюся с каждым днем, не думал расставаться со своим товарищем, пока мог дать ему кусок хлеба.
Настал день, когда последняя золотая монета была разменяна. Через три дня исчезли и остальные двадцать четыре су. Господин и слуга скоро почувствовали голод. К вечеру Рауль был очень бледен. Жак украл на кухне хлеб и принес ему.
– Спасибо, мой милый, – сказал кавалер. – Я не дотронусь до этого.
– Отчего?
– Оттого, что бесполезно продолжать на несколько часов жизнь, которая тяготит меня и от которой я освобожусь…
– Вы хотите умереть? – перебил Жак с испугом.
– Хочу, потому что это необходимо…
– О! Боже мой! Боже мой! Кавалер! Имейте же мужество!
– Я имел его, но теперь не имею!
– Ждите! Надейтесь!
Рауль пожал плечами.
– Чего ждать? На что надеяться? – вскричал он. – Положим, что я соглашусь прожить еще сегодня, но разве ты не видишь, что в тот день, когда тебе не удастся ничего украсть, нам все-таки придется умереть с голоду?.. Нет!.. Нет!.. лучше покончить скорее…
Жак залился слезами.
– Итак, вы меня бросаете! – прошептал он среди судорожных рыданий.
– Сожалею, мой бедный Жак, – сказал Рауль, – но, говоря откровенно, ты ничего не потеряешь от моей смерти… тебе хуже не будет… Расставшись со мною, ты без труда найдешь себе место, если не очень хорошее, то по крайней мере такое, где будут кормить тебя каждый день…
Рыдания молодого слуги удвоились. Его привязанность к своему господину походила на фанатизм.
Рауль встал, надел шляпу, подошел к Жаку и протянул ему руку.
– Прощай, мой бедный Жак! – сказал он.
Жак схватил руку молодого человека, уцепился за нее и покрыл поцелуями. Рауль старался вырваться. Жак сопротивлялся.
– Прощай, – повторил Рауль.
– Вы уходите? – вскричал Жак, забыв от горя, что приличие запрещало ему расспрашивать своего господина.
– Да, ухожу…
– Куда?
– Сам не знаю…
– Я пойду с вами…
– Нет.
– Я хочу…
– А я запрещаю!
– Кавалер, прошу вас, умоляю на коленях! Позвольте мне идти с вами…
– Нет! Нет! Нет!
– Отчего!
– Оттого, что я не хочу! Полагаю, что этой причины достаточно!
– В таком случае я пойду за вами без позволения…
– Как! Несмотря на мое приказание?
– Несмотря ни на что!..
– Разве я тебе уже не господин?..
– Нет, когда вы хотите лишить себя жизни, а мне приказываете остаться здесь!..
– Жак! – вскричал Рауль с гневом.
– О! – продолжал Жак, – сердитесь сколько хотите! Прибейте меня, мне это все равно! Но если вы не убьете меня на месте, я пойду за вами непременно… Я так хочу…
– А! Ты хочешь?
– Да, хочу.
– Ну! Так ступай же!..
И Рауль, схватив Жака за плечи, но не причиняя ему ни малейшей боли, бросил его на кровать. Пока Жак, оглушенный падением, старался встать, молодой человек бросился из комнаты, запер дверь на ключ, быстро сбежал с лестницы и очутился на улице. В это время было около девяти часов вечера.
В ту эпоху, когда происходили описываемые нами происшествия, Париж не был, как ныне, волшебным и светлым городом, который, при наступлении ночи, увенчивает чело свое миллионами огней и при свете газа кажется еще ослепительнее, чем при солнечных лучах. Нет, в то время, едва только наступал вечер, Париж засыпал в грязи своих дурно вымощенных улиц, погруженных в темноту почти сплошную. Во-первых, тогда не знали другой системы освещения, кроме очень небольшого числа фонарей; во-вторых, эти фонари зажигались только тогда, когда не было луны. О! То было блаженное время для воров и влюбленных. Поэтому и те и другие, смело можем утверждать, потешались вдоволь.
Рауль сказал Жаку совершенную правду: действительно, он сам не понимал, куда шел. Ему хотелось покончить с жизнью… Но он еще не знал, какое средство выберет для исполнения своего ужасного намерения.
Молодой человек машинально дошел до бульвара. говорим машинально потому, что он шел почти как автомат; ни мысль, ни воля не руководили его неверными шагами. Вечер был прекрасный, небо чистое, воздух теплый и приятный. На бульварах шумела веселая толпа. Шарманщик увеселял прохожих звуками своей нестройной музыки и своим напыщенным красноречием. Фокусники привлекали зевак к своему столику, освещенному четырьмя сальными огарками. В кабаках смеялись, пели, обнимались, танцевали и ели. Портшезы и экипажи мелькали на мостовой. Шум был ужасный, но исполненный увлечения и веселости.
Это зрелище было неприятно для Рауля. Понятно, что в том физическом и нравственном расположении духа, в каком он находился, подобное зрелище могло только еще более растравить кровавые и болезненные раны его сердца. Ему казалось, что все эти люди богаты и веселы, что они оскорбляют своим счастьем его нищету и печаль. Одно мгновение ему пришло на мысль подойти к первому встречному, вызвать его и получить на дуэли смерть, которой он искал, но его остановила другая мысль. Он мог напасть на такого противника, который ранит его, но не убьет, и тогда новое страдание прибавится к тем, которые он уже терпит. Итак, Рауль отказался от этого первого плана.
Он сошел с бульвара на улицу Монмартр, дошел до Нового Моста и остановился, облокотясь па парапет и смотря на реку, в которой отсвечивалось, как в зеркале, небо, сверкавшее звездами. Несколько дней тому назад шли сильные дожди. Река наполнилась чрезмерно, вода текла быстро, разбиваясь об арки моста с тихим рокотом.
– Да! – прошептал Рауль. – Случай привел меня сюда, или скорее сама судьба!.. Тут сон! Тут забвение! Тут спокойствие!.. О! Режинальд!.. О! Мой благородный отец!.. Еще минута, и я соединюсь с тобою! Еще минута, и я скажу тебе все, что я выстрадал с того дня, как ты оставил меня на земле одного!..
Сделав это краткое воззвание к памяти приемного отца, Рауль осмотрелся кругом, опасаясь, чтобы кто-нибудь не помешал ему исполнить его гибельное намерение. Мимо него прошло несколько пьяных солдат, шатаясь и напевая куплеты чересчур веселого содержания. Рауль подождал. Вдруг послышался громкий хохот, прерываемый звучными поцелуями. Это были гризетки, прогуливавшиеся со своими возлюбленными. Рауль отвернулся и снова начал ждать. Наконец он остался один. Тогда, положив свою шляпу возле тумбы и не снимая платья и шпаги, взобрался он на парапет и бросился в Сену, волны которой, на секунду раздавшиеся при его падении, безмолвно сомкнулись над ним.
XXIII. Ночь в Сене
«Кончено! – подумал Рауль в ту минуту, когда почувствовал себя обвитым движущимися складками своего ледяного савана. – Кончено! Я умираю».
Падение молодого человека было так сильно, что тело его рассекло воду до самого дна, и он стукнулся ногами о песчаный грунт, составлявший ложе реки. Все наши читатели, которым знакомо плавание, поймут без труда, что тело, коснувшись дна, всплыло на поверхность почти так же быстро, как спустилось, и Рауль в несколько секунд очутился на поверхности воды.
В тех главах, где говорилось о детстве кавалера, мы уже сказали, что Рауль умел превосходно плавать. Сила привычки была в нем так велика, что и теперь, сам того не сознавая, он начал плыть. Это продолжалось две или три минуты. Наконец Рауль заметил, что он спасается против воли, потому что приближался к берегу с чрезвычайной быстротой. Не этого хотел молодой человек: он бросился в Сену за тем, чтобы утопиться, и хотел утопиться добросовестно. Вследствие этого он скрестил руки, опустил ноги и начал тонуть. Пока молодой человек сохранял присутствие духа, он все погружался на глубину, но когда он начал терять сознание, и именно в ту минуту, когда вода стала душить его, инстинкт самосохранения одержал верх, и кавалер снова принялся плыть. Однако на этот раз он плыл уже не так свободно, как прежде, потому что силы его истощились в борьбе с самим собою. Впрочем, эта борьба уже не возобновлялась более: Рауль понимал теперь, что смерть от утопления – смерть ужасная, и говорил себе, что во сто раз лучше вонзить нож в сердце или пустить пулю в лоб.