Квадрат для покойников - Арно Сергей Игоревич. Страница 59

– Я вспомнил, – проговорил Владимир Иванович, глядя на платок. – Век воли не видать! Это ведь канализация. Понимаете? Городская канализация. Здесь скрывались от полиции убийцы и разбойники…

– Как так "канализация"? – удивился Казимир Платоныч. – А дерьмо тогда где?

– Оно истлело. Ведь эта канализация устроена еще при Петре I. Первая городская канализация. Она прокладывалась глубоко, поэтому ее при последующей прокладке трубопроводов не тронули. Она должна где-то иметь выход.

Николай вспомнил поднятый им сильно помятый лист из старинной книги и не мог не согласиться.

– Значит, нужно искать выход в Неву или в канал какой-нибудь, – сказал Алексей.

– А если… – попробовал возразить Эсстерлис, но карлик неожиданно громко закричал и заметался из стороны в сторону. Он метался в темноте, вызывая панику окружающих, вопя что-то невразумительное. Потом, определив нужное ему направление, бросился во мрак. Эсстерлис, поначалу недоуменно следивший за его действиями, наконец, догадался и посветил в ту сторону, куда кинулся Захарий.

Карлик с криками обеими руками скидывал облепивших сверток с Ильичом крыс. Огромной, радостной, кишащей стаей они набросились на легкую добычу и теперь, давя друг друга, терзали ее. Захарий отшвыривал тела нахальных грызунов, но к ним бежали новые и новые, и карлик не справлялся с этим живым потоком.

– Ко мне! Скорее! – закричал он страшным голосом.

Голодные, рассвирепевшие и одурманенные грядущей поживой крысы мчались к Ильичу со всех сторон, тело его накрывала живая шуба крысиных тел. И странно, и страшно было видеть маленького человека, изо всех сил борющегося с полчищем отвратительных грызунов.

Ему бросился на помощь Эсстерлис с бамбуковой палкой. Крысы весело полетели в разные стороны. Алексей с Николаем тоже побежали на помощь, но раньше, чем они приблизились, самоотверженный карлик схватил тело вождя, поднял над головой и хорошенько тряхнул. Серые тела посыпались в разные стороны. Он тряс тело до тех пор, пока его не покинула последняя крыса. Эсстерлис помогал, с удовольствием сшибая их остатки палкой.

Еще долго шла кровавая потеха. Крыс Захарий и Казимир Платоныч уничтожили во множестве. Правда, руки у Захария были все в укусах и кровоточили, но, войдя в азарт, он этого не замечал. Николай с сотрудником смерти нехотя пинали попадавшихся под ботинок, но головы их оставались холодными. Захарий же с Эсстерлисом разгорячились и остановить их стоило труда. Как ни странно, вождь не пострадал. Он был упакован так плотно, что острым крысиным зубам не удалось добраться до его бесценного тела; зато ковровая дорожка была поедена во многих местах, и через них виднелась белая плоть вождя.

Когда Ильича осматривали и открыли его лицо, Николай снова, как и в "борове", ощутил благоговейный ужас при виде лика всемирно известного человека. Конечно, не совсем таким представлял он Владимира Ильича, но некоторое сходство с картинками и карточками имелось.

– Этак они, волчары, и нас съедят, – Владимир Иванович улыбнулся заискивающе. Он один не принимал в защите Ленина никакого участия и чувствовал себя провинившимся.

Преследовавший их отвратительный запах усилился. Карлик скверно бранился на грызунов и, обследуя распеленованного Ильича, все время озирался кругом, ища врагов глазами. Но оставшиеся в живых после побоища скрылись в норах. Осмотрев тело, Захарий стал его упаковывать.

– Слушай, Казимир, – склонившись над Ильичом, тихо прошептал Захарий. – Только не оборачивайся. Сзади снова этот, со светящимися глазищами. Сейчас резко посвети на него… Ну, давай!

Казимир Платоныч разогнулся и, неожиданно повернувшись, пустил луч света в тоннель. Движение его было быстрым, но реакция существа была еще быстрее, все увидели только, как корявая тень, по которой невозможно было восстановить облик, метнулась в сторону и исчезла. Все произошло в одно мгновение и никто ничего заметить не успел.

– Ух ты! – воскликнул изумленный Захарий. – Шустряк.

Больше на эту тему не говорили.

– Так если это канализационная коммуникация, – оглядываясь, негромко проговорил Казимир Платоныч, – то вход могло завалить.

Эта в общем-то простая мысль не приходила никому в голову, и все задумались. Была в наступившей тишине безвыходность, радость от чудесного спасения вождя мирового пролетариата затуманилась чувством неминуемой близкой смерти. И в этой безмолвной давящей на уши тишине, скрашиваемой лишь шуршанием и попискиванием, они явственно услышали человеческие голоса.

– Мы здесь… – слабеньким голосом позвал незнакомых людей Владимир Иванович. Но тут же осекся и застонал, болезненно перегнувшись в пояснице.

– Тихо, замрите все, – приказал Захарий, еще раз, уже легонько, ткнув Владимира Ивановича в бок.

Погасили фонарь. Прислушавшись, они распознали японскую речь. Захарий приказал всем прижаться к стене насколько возможно и замереть. В темноте, прижавшись спиной к влажной стене, стоять было неприятно. Николай вспомнил искусанные до крови руки Захария и содрогнулся во тьме, но стоял, не шевелясь и сдерживая дыхание. Вскоре из-за поворота появились японцы, вернее, не появились, просто стало очень хорошо слышно их раздраженные голоса. И хотя речи их нерусской было не разобрать, но сразу становилось ясным, что они ругаются между собой и сквернословят. Они брели в полной темноте на ощупь. Иногда кто-нибудь из них спотыкался и падал, разражаясь новыми японскими ругательствами. Почему японо-язычные граждане брели по петровской канализации в темноте, Николаю было непонятно. Совсем близко пройдя мимо прижавшейся к стене компании, японцы удалились.

Дождавшись, когда голоса их стихли, зажгли свет. Без света преследователи были не страшны, но возникал другой вопрос – в какую сторону идти? И вопрос этот в два счета решил Захарий…

– Если оттуда пришли, значит, пойдем в другую сторону.

В другую сторону по однообразной канализационной трубе шли долго. Сырой стоячий воздух подземелья пробирался под одежду, и тело от этого промозглого холода меленько подрагивало, а у Владимира Ивановича, шедшего впереди Николая, слышно лязгали и стучали зубы. Но все переносили невзгоды, неровности, колдобливости пути и холод безропотно. Часов у Николая не было, ему в голову не приходило спросить у кого-нибудь время. Время было здесь одно, очень стойкое, и называлось оно вечностью. За век здесь могло ничего не произойти, разве что повыпадать из стен и потолка десяток кирпичей, да смениться несколько поколений грызунов. Но, в основном, все оставалось по-прежнему. На местном циферблате время исчислялось десятилетиями, и сутки равнялись вечности. И стоило остановиться, замереть, прислушаться (хотя бы на год), чтобы ощутить движение здешнего времени. Но они не останавливались, им было некогда. Они брели в затылок друг за другом, за светом фонарика, за спящим вождем, вперед и вперед – к свету будущего дня… А ждал ли их там день, Николай не знал, он рад был бы увидеть даже ночь; и пусть небо в тучах и дождь льет, но только не эти ужасные своды, из-за которых нужно идти согнувшись. Он уже не обращал внимания на боль в шее и спине, страшнее всего был холод.

Глаза странных существ мерцали то впереди, то сзади.

Канализация была обитаема. Но кто мог жить здесь, под землей? Добрые они или злые? Чего ждать от этих бесшумных существ со светящимися глазами?.. Каждый задавался этим вопросом. Реакция загадочных существ была молниеносной. Стоило, заметив глаза, кинуть в ту сторону луч света, как обитатель канализации, мгновенно метнувшись в сторону, исчезал, словно проходил сквозь стену. И вот уже глаза другого маячат позади…

Наконец, они пришли.

– Вот и пришли, – сказал впереди Эсстерлис.

Дальнейший путь преграждал завал из земли и кирпичей. Захарий присвистнул.

– Может, копанем, – неуверенно предложил Владимир Иванович, но никто не ответил.

Пришлось идти назад. Шансы на то, что удастся найти выход, уменьшались. Каждый думал, что выход, конечно, за тем завалом, и в уме проклинал японцев, загнавших их в древнюю канализацию. Продрогшие, они медленнее прежнего тащились за светом фонаря. И когда дошли до анатомического пособия с выбитыми передними зубами и чёрными глазницами, совсем приуныли.