Ванесса - Арсан Эммануэль. Страница 21

Он открутил от переносного телевизора ручку, вытащил из нее короткий металлический стержень, похожий на обычный разъем, и подошел к мозаичному панно на стене офиса.

Незрин коснулся левой ладонью какой-то точки, на вид совершенно неотличимой от остальной мозаики.

И тут же рядом с местом, к которому он приложил руку, загорелось яркое круглое пятнышко размером с булавочную головку.

Правой рукой Незрин вставил туда металлический стерженек, который мягко погрузился в стену и исчез, словно растворился.

Светящееся пятнышко исчезло. Сейчас мозаика выглядела так, будто ничего не произошло.

Незрин снова приложил руку к стене — на этот раз к месту, куда он вставил металлический стержень.

Одновременно он негромко произнес звуковой код на языке, которого не узнал бы ни один человек на Земле. Потому что ни в нашем веке, ни в древности никто не говорил и не писал на этом языке.

Стена бесшумно повернулась на невидимых петлях. Под мозаикой оказалась стальная плита, толстая, как дверь в хранилище банка.

По открывшемуся коридору Незрин вошел в потайную комнату. Как только он шагнул внутрь, автоматически зажегся свет и заработал кондиционер.

Стальная плита стала на место, надежно закрыв вход в тайник. Не обращая внимания на сложные электронные устройства, которыми была начинена комната, Незрин удобно расположился в кресле, обитом коричневым велюром, перед панелью со множеством кнопок и переключателей. Он по памяти набрал на клавиатуре длинный ряд цифр, которые тут же высвечивались на дисплее.

Через несколько секунд в динамике раздался мелодичный гудок, потом еще один…

Незрин нажал кнопку выключателя, и цифры на табло погасли. Он набрал новый номер и задумался, откинувшись в кресле.

На этот раз ждать пришлось больше — минут пять-шесть.

— Надеюсь, в это время никто уже не работает, — пробормотал он.

И тут же, улыбнувшись, уточнил:

— Когда я говорю «работает», подразумеваю «трахается»… Ох уж этот Селим! И в его возрасте… Тишину нарушил щелчок динамика.

— Да! Слушаю вас, — произнес голос с характерными пьемонтскими интонациями.

— Добрый вечер, дорогой друг! — на чистейшем тосканском диалекте отозвался Незрин.

— Надеюсь, ваше правительство нас не подслушивает?

— Нет. Ни мое, ни ваше.

Это была не шутливая завязка беседы, а обычная для этих людей мера предосторожности.

В их разговоре не должно оставаться места для сомнений и ошибок.

— Помнишь парня, который уволился из твоей фирмы пару лет назад? — спросил Незрин. — Он занимался половой жизнью крыс или чем-то в этом роде.

— Я его уволил, потому что больше не нуждался в его услугах.

— Ты не хотел бы чем-нибудь вознаградить его за хлопоты? — предложил Незрин.

— Я не собираюсь ни делать этому парню подарки, ни вредить ему, — последовал холодный ответ. — Сейчас я жарю совсем другую рыбу.

— А как у него дела с женой? — невозмутимо спросил Незрин. — С какой еще женой?

— Послушайте, уважаемый, вы не заболели? Или, может быть, я нечаянно разбудил вас? Я говорю о дочери Уолтера Мауро.

— Я не могу проверять все идиотские сплетни на нашем полуострове.

Незрин вздохнул достаточно громко, чтобы услышал его далекий собеседник.

— Не забывайте, Джанни, может настать день, когда я вам снова понадоблюсь.

Наступила недолгая пауза, потом раздался усиленный динамиком голос:

— Что вы хотите?

— Чтобы вы прислали мне маленькую девочку Мауро, — спокойно ответил Незрин.

— Прислал?

— Да, в самом прямом смысле этого слова: чтобы ее доставили ко мне.

— Для вашего личного пользования?

— Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не делать таких предположений.

— Тогда зачем она вам понадобилась? Мне очень жаль, Незрин, но из-за такого похищения поднимется страшная шумиха. И без того вся Италия взбудоражена.

— Отлично. Значит, такое мелкое происшествие пройдет незамеченным. Похищение припишут правым, или «Красным бригадам», или кому-нибудь еще. Исполнителям заплатят во время переезда, если это их устроит. Разумеется, при условии, что они будут вести себя как джентльмены и проведут операцию в добрых старых традициях — не оставляя никаких следов.

Прежде чем ответить, невидимый собеседник Незрина снова задумался.

— Уточните, пожалуйста, друг мой. Вы хотели бы получить ее живой или мертвой?

— Что? — возмутился Незрин. — Ну конечно, живой! И здоровой. Вы задаете странные вопросы, Джанни. Вы что, принимаете меня за убийцу?

— Ваши соотечественники бывают еще непонятливее меня. У вас короткая память, Незрин! Если бы — сами знаете когда — ваши люди вели себя более осмотрительно, сейчас я был бы президентом своей страны.

Незрин ответил с улыбкой, которую почти увидел его собеседник:

— Может быть, хорошо, что вы избрали иной путь, который позволил вам обрести реальную власть.

— Кому вы собираетесь передать запись нашего разговора? — небрежно спросил голос.

— Я ничего не записывал. В данный момент меня интересуете не вы, Джанни. Меня беспокоит один из ваших основных конкурентов.

— Я уже догадался. Но могу вас заверить — он едва ли много даст за девчонку Мауро.

— Это я себе представляю. Хотя он очень заинтересован в ее муже… Итак, я могу на вас рассчитывать?

— Посмотрим.

— Спасибо. До свидания, Джанни!

Незрин Адли не заметил, когда в Каире забрезжил рассвет. Он по-прежнему сидел в своей бронированной комнате, глядя невидящими глазами поверх лампочек и кнопок на панели управления. Он был погружен в глубокие размышления. Незрин так и не лег спать, пока не понял истинный смысл вопроса, который сам себе задал.

Часть II

ПУСТЫНЯ БЕЗ МИРАЖЕЙ

Глава первая

В ОБЪЕЗД ПО ПРЯМОЙ

Что касается пирамид, — заявил Гвидо, когда их «лендровер» проехал Гизу, — то я захочу их еще раз увидев, когда они перевернутся и будут стоять макушками вниз. Пока эти хваленые коробки с костями стоят на своих основаниях, они будут оставаться не более, чем приманкой для туристов.

Ванесса даже не улыбнулась. После выезда из Каира никто из них не произнес ни слова. Каждый был погружен в свои невеселые мысли. Поводом к первой серьезной размолвке стали дорожные сборы. Наверное, истинной причиной ссоры было то, что они слишком рано встали, а вовсе не идейные разногласия по поводу того, какой багаж брать в пустыню.

«Как бы то ни было, — думал Гвидо, — с этой ссорой пора кончать».

И поскольку его шутка не развеселила спутницу, он решил идти напрямую.

— Мы с тобой почти ни в чем не соглашаемся, — сказал он. — Мы совершенно разные люди. Как же мы можем любить друг друга?

— Я люблю тебя именно потому, что ты так отличаешься от меня, — сразу оттаяла Вана. — Если бы ты был мной, разве я могла бы тебя любить?

Гвидо попытался уточнить вопрос.

— Ты восхищаешься свободой и равенством между полами, классами, расами. Стоило бы развить эту мысль и согласиться, что различия между отдельными людьми тоже нужно признавать и уважать.

— Если бы все человеческие существа рождались одинаковыми, — ответила Вана, — не было бы нужды бороться за равенство. Любовь — это путь к свободе, который мы должны избрать, потому что природа так создала мужчин и женщин, что они не способны понять друг друга.

— Но ты считаешь, что им это все-таки удастся? — Они уже могут прислушиваться друг к другу, когда им этого хочется. А это нелегко — в нашем мире столько шума! А шум ужасно раздражает.

Гвидо взял ее за руку — скорее по-дружески, чем в знак примирения.

— Мне повезло, что я тебя встретил, — сказал он. — Извини, но у меня слишком плохой характер.

Вана наконец улыбнулась.

— Припоминаешь американский бестселлер «История любви», в котором читателя пичкают жвачкой вроде «Любовь никогда не заставляет человека извиняться»? Ведь на деле все наоборот. Люди лучше всего понимают, что такое любовь, когда один из них просит прощения, а другой прощает.