Ванесса - Арсан Эммануэль. Страница 32

— Это все? — спросил Гвидо. — Теперь она замужем?

— Ты с ума сошел! Ведь жених еще не появлялся.

— Я уже ничему не удивляюсь. Судя по тому, что пришлось видеть и слышать, свадьба без жениха была бы здесь вполне естественна. К кому была обращена оратория? К древнему божеству?

— Нет, к нынешнему. К последней девственнице.

— Понятно, — кивнул Гвидо. — С каждым замужеством в мире исчезает частичка невинности. Вот почему так плакали флейты. — И, помолчав, спросил: — Ты уверена, что божественное обязательно должно быть девственным?

— Слава Богу, к смертным это не имеет отношения.

— Да уж, — рассмеялся Гвидо. — Если бы свадебная церемония не могла обойтись без невинности, люди давно бы вымерли.

— Эти священные строки и не пахнут целомудрием.

— В чем же их смысл?

— Вот то, что я услышала от женщин, готовивших Илитис к обряду.

Есть два входа в твой замок. Не стыдись, открой первый. Впусти супруга в свое лоно. Но есть еще одна, потайная дверь. За нею ночь, полная любви. Стань своему мужу братом — Распахни ее.

— Что ж, аборигены Сиваха очень современны.

— Этим строкам пять тысячелетий.

— По-моему, самое время перекусить, — сказал стоявший рядом мужчина.

— Это идея! — одобрил Гвидо. — Хорошо бы еще что-нибудь выпить, — итальянец прикусил губу. А вдруг его слова осквернили чистоту обряда?

И вообще, «выпить» и «пить чай» — это разные вещи. Он успокоился, когда стали разносить пиво и сладкое розовое вино, от которого трудно было оторваться.

— Чем же сейчас занята невеста? — обратился Гвидо к незнакомцу, который, видимо, решил взять их с Ваной под свою опеку.

— Она перебрасывается скабрезными шутками с подружками.

— А где жених?

— Ждут, пока протрезвеет. Ему понадобится много времени, чтобы привести себя в порядок.

Шутливый прогноз мужчины оказался пророческим — ожидание затянулось до поздней ночи. Когда будущий супруг был наконец готов к исполнению своей роли, многие гости были уже в таком же состоянии, как он сам несколько часов назад.

— Если это веселье затянется, — проговорил заплетающимся языком Мехди Яссерит, — будет слишком темно, чтобы разглядеть пятна на простыне — от крови они или от вина. Это все подстроил негодник Айаддин, чтобы покрыть доченьку. Хотя все знают, что двенадцать из своих пятнадцати лет она махается, как ослица.

— Ты спутал, старина, — добродушно возразил Гвидо. — Айаддин — отец жениха.

Мехди сделал какой-то загадочный жест, словно не находя слов для выражения какой-то глубокой мысли, и рухнул на руки итальянцу. Гвидо бережно уложил его в колючие кусты, растущие неподалеку, и отправился на поиски Ваны. Он и не заметил, когда девушка ускользнула. На полпути его застиг невероятный грохот барабанов.

— Сейчас самый торжественный момент? — спросил Гвидо у соседа. Но у того рот был забит лукумом, и он промычал в ответ что-то невразумительное. Людское море заволновалось и неожиданно выбросило итальянца прямо к помосту.

Там выяснилась причина суматохи. Шум, суета, тяжесть украшений и обилие поглощенных пирожных сделали свое дело — невесте стало плохо.

Девушку привели в чувство, и она безучастно наблюдала за приготовлениями, хотя ее они касались больше, чем окружающих. Прежде всего ее усадили на высокий стул, потом водрузили на голову корону в форме усеченного конуса, отчего невеста стала казаться гораздо выше. Конус закрепили на голове длинными эмалированными заколками. На хрупкую шею надели четыре гирлянды цветов: из красного и белого жасмина с кружащим голову запахом, из цветов гардении и из розовато-лиловых и желтых орхидей. Нижняя часть лица полностью утонула в цветах.

— Она погибнет от удушья, не познав любви! — жалостливо воскликнул Гвидо.

Но никого, казалось, не волновала судьба юной жертвы. На нее продолжали громоздить все более тяжелые и объемные ритуальные украшения. Колени несчастной дрогнули под тяжестью золотого подноса, на который поставили в строго определенном порядке глиняные и стеклянные фигурки животных: сову, льва, козла, змей, скорпионов, кота, собаку, верблюда, морского конька, жуков и крыс. За ними последовали хлеб, долька чеснока, семена, кувшины с маслом и вином. Поверх змеи, служившей поясом, талию невесты обмотали несколькими витками пеньковой веревки, которая еще больше подчеркивала ее стройность. Тут Гвидо окончательно утвердился в мысли, что малышка вот-вот задохнется.

На плечи ей установили что-то вроде тяжелого деревянного коромысла с двумя бронзовыми чашами — одна с семенами, другая с шерстью ягненка.

В руках она держала деревянный скипетр и железную цепь. На лодыжки надели деревянный и металлический браслеты. Босые ступни намазали грязью.

На корону посадили огромную живую птицу, которая тут же вцепилась в нее когтями. Это был священный черный орел с металлически поблескивающим клювом. Он постоянно расправлял крылья и порывался взлететь.

Вперед выступил Кхалед Айаддин. В правой руке он держал кривой кинжал с рукоятью из слоновой кости и вращал его над головой, точно турок ятаган. Когда Айаддин опустил оружие, все ахнули. Острие кинжала распороло тонкую ткань, даже не коснувшись кожи девушки. На обнаженное тело упал луч яркого электрического света.

Крепкие маленькие груди девушки оставались зажатыми между ожерельем и высоким поясом.

«Орлу, пожалуй, трудно удержаться, чтобы не склевать такие ягодки», — подумал Гвидо.

Вновь зазвучали рожки, и появился жених, одетый в простое красное платье, сшитое наподобие тоги. Его несли на деревянных носилках, украшенных по краю железными фигурками. Носильщики, по-видимому, одногодки жениха, одетые в голубые туники, опустили носилки у ног Илитис.

— Таха. Таха! — неистовствовала толпа. Затем последовали непонятные выкрики, судя по тону, игривого или даже непристойного характера.

Юноша наклонился, стер руками грязь с ног невесты и освободил ее лодыжки: тонкий деревянный браслет раскрошил пальцами, а серебряный растягивал до тех пор, пока тот не сломался; взял с колен возлюбленной тяжелый поднос и опустил на помост рядом с Илитис. Он снял с плеч девушки коромысло, пригибавшее ее хрупкое тело к земле, развязал на талии веревку и расстегнул змеевидный пояс. Потом сорвал с ее шеи гирлянды цветов и снял роскошное ожерелье.

Илитис спустилась с помоста и стояла перед женихом, расправив плечи и гордо подняв голову. На ней осталась только разрезанная до пояса белая туника. Орел расправил над молодыми огромные крылья.

Таха схватил края разреза и рванул материю. Обнажился гладкий живот, темный треугольник лобка и, наконец, ноги. Невеста вручила ему скипетр и цепь. Плавным движением подняла руки к головному убору.

Священная птица, почувствовав свободу, взлетела с диким клекотом, которому тут же начало вторить тысячеголосое людское эхо. Свет погас. Наступила тишина.

Когда медленно, одна за другой, лампы снова зажглись, молодоженов уже не было.

Измученный Гвидо, протрезвевший Мехди, невозмутимая Вана и вконец расслабившийся Кхалед сидели на траве и пили лимонад. Каждый думал о только что завершившемся ритуале.

Вдруг над ними склонился чей-то гордый профиль.

«Орел прилетел», — сонно подумал Гвидо.

— Это мой друг Андреотти, инженер, — сказал Кхалед, подняв голову. Потом повернулся и указал Гвидо на тонкое горбоносое лицо.

— Селим эль-Фаттах.

Застигнутый врасплох, Гвидо сделал несколько безуспешных попыток проснуться и встать на ноги. Когда это удалось, он увидел перед собой высокого изможденного человека, которого называли губернатором. Гвидо припомнил, как легко и непринужденно губернатор вел себя с гостями, и улыбнулся:

— Чао!

Гвидо взглянул на Вану. Она смотрела на отца спокойно, и в глазах ее невозможно было прочесть ни волнения, ни радости.

Селим сказал Айаддину:

— Когда я буду жениться на своей дочери, мы устроим такой же праздник.

Он наклонился к девушке: