Изумрудные глаза - Моран Дэниел. Страница 40

Сама гостиная оказалась настолько огромной, что ее нельзя было сразу окинуть взглядом. Лишь через несколько минут обстановка раздробилась на отдельные предметы. Тогда и появилась возможность составить общее представление об этом удивительном пространстве, вознесенном под самые облака. В центре одной из двух сплошных стен – той, что была обита золотистой тканью с орнаментом, – висело что-то округлое с удлиненной частью. Карл не сразу сообразил, что это музыкальный инструмент и что он называется электрической гитарой. Если его догадка верна, то этот предмет был далек от того, что Кастанаверас ожидал увидеть. Он полагал, что на стену обычно вывешивают что-либо ценное, какую-нибудь редкость. Гитара же явно побывала в употреблении, более того, ее не раз ремонтировали. Лак с округлых боков стерся, гриф явно захватан, местами с него сошла черная краска, металлические накладки едва заметны. Бросались в глаза механические повреждения на инструменте: царапины, вмятая, а кое-где и пробитая поверхность. Создавалось впечатление, что этой штукой пользовались одновременно и как музыкальным инструментом, и как дубинкой.

Как только Карл устроился в кресле напротив хозяина, тот поинтересовался:

– Я вижу, вас заинтересовал мой топор? Вы когда-нибудь видели что-нибудь похожее?

Рядом со столиком стоял робот, однако Чандлер сам налил чай гостю и себе.

Карл взял чашку, отпил:

– Нет, мсье Чандлер. Это электрическая гитара, не так ли?

Чандлер удивленно вскинул брови:

– Карл, вы удивляете меня. Я и подумать не мог, что кто-то еще способен узнать мою старушку. Неужели кому-то еще приходит в голову слушать песни, исполняемые под электрическую гитару и записанные в мое время? И вообще исполняемые под любой род гитары. – Он некоторое время смотрел в чашку, затем перевел взгляд на гостя и неожиданно воскликнул: – Долой электрические тюрьмы! Долой, долой, долой!..

Карл удивленно уставился на него:

– Что?

Чандлер засмеялся. Карл совсем смешался, он и подумать не мог, что когда-нибудь ему посчастливится увидеть, как хохочет Чандлер. От этого смеха мороз продирал по коже. А Чандлер продолжал веселиться.

– "Корова стояла у микрофона в клубе..." – неожиданно пропел он.

– У микрофона?! – не удержался от вопроса Карл. – Он же в ухе?..

– Стояла рядом со мной, Карл. Стояла у микрофона и читала стихи. Тогда микрофон был на палке. Во-от на такой длинной палке. – Чандлер замолчал и после паузы спросил: – Что-нибудь понял?

– О, конечно, – кивнул Карл и тут же добавил: – Нет, мсье.

– У микрофона на палке. На длинной такой трубе... – задумчиво продолжил Чандлер. – Помню ли я людей, собиравшихся в клубе? Они все были неуклюжи, как коровы. Итак, это животное стояло у микрофона и громко мычало. В полном смысле слова корова и в полном смысле слова мычала о необъятных зеленых лугах. О том, как неодолим их зов, о неизбывной тоске... – Он неожиданно принялся бить кулаками по столешнице, при этом встряхивал головой и вопил: – Долой электронные тюрьмы! Долой электронную музыку! Долой – и все тут! – Успокоившись, сделал глоток и вдруг по­мрачнел. – Проклятая синтетика, черт ее побери!

Карл боялся пошевелиться. Наконец отважился высказать свое мнение:

– С помощью синтезатора можно создавать неплохую музыку.

Чандлер пожал плечами:

– Это дело вкуса. Моему отцу было около сорока, когда я появился на свет. Он умер в две тысячи одиннадцатом году, ему тогда стукнуло восемьдесят. Он всю жизнь был уверен, что после того, как не стало Элвиса, хорошей музыки просто не может быть.

– Кого не стало?

Рука Чандлера дернулась. Чай пролился на стол.

– Элвиса Пресли.

– Простите, но я о нем даже не слышал. Он кто, певец?

Лицо Чандлера по-прежнему оставалось напряженно-угрюмым, однако внутреннее настроение изменилось. Карл отчетливо почувствовал это.

– А ты слышал о Вуди Гатри?

– Нет.

– О Брюсе Спрингстине? О Бобе Дилане? О Джинис Джоплин?

– Ни об одном из них, – признался Карл. Эта беседа все сильнее занимала его.

– Фрэнк Синатра? Карл обрадовался:

– О-о, это имя мне знакомо! Он был актером. Еще до появления сенсаблей.

– Значит, ты знаешь Мэрилин Монро, Богарта, Джеймса Дина. Как насчет «Битлз»?

– Об этих слышал, только не уверен, чем они занимались.

Чандлер, как бы принимая ответ, кивнул, отпил чай.

– Генри Форд?

– Изобретатель наземного автомобиля. С колесами. Основатель поточного производства.

– Не совсем так, но уже ближе к истине. Кое-какие базовые понятия у тебя все-таки есть. – Чандлер перевел взгляд на гитару. – Надеюсь, она еще в рабочем состоянии? – спросил он, обращаясь сам к себе.

Карл допил чай, откинулся на спинку.

– Как называют вас ваши друзья? – спросил телепат. Хозяин вздохнул:

– Трудный вопрос. Почти все обращаются ко мне мсье Чандлер. Те, кто знает меня немного лучше, называют мистер Чандлер, потому что им известно, что я не выношу этих французских галантностей. Когда я был моложе, мои друзья называли меня Парнем Себе На Уме. Так и говорили: «Этот Ф. К. себе на уме». – Он замолчал, вздохнул, а затем добавил: – Вся штука в том, что теперь этого никто не понимает, а объяснить в двух словах, что значит «себе на уме» и почему я «себе на уме», невозможно. Так же как древние двухмерные фильмы – их сразу не поймешь. А сейчас... Сейчас у меня нет друзей, только коллеги по бизнесу.

– Наверное, тяжко быть самым богатым человеком в Солнечной системе, – сухо заметил Карл.

– Чепуха! Мне просто повезло. Он выпрямился. В комнате сгустились сумерки, но хозяин не спешил включать свет.

– Мама называет меня Фрэнки, – сказал он глухо. Карл не смог скрыть изумления:

– Ваша мать еще жива?

– Да. Она сейчас в своей комнате, где-то на этом этаже. К сожалению, совсем одряхлела. Называй меня Фрэнк.

– Фрэнк, я не могу выразить, как благодарен за приглашение. Хотя бы за то, что имел возможность постоять у этих окон. Меня не волнует, с какой целью вы позвали меня, пусть даже это больше относилось к Дженни. Я понимаю, без меня было как-то неудобно.

Он жестом остановил пытавшегося что-то возразить Чандлера, заговорил быстро, горячо:

– Мне все равно. Но есть между нами что-то такое – некая, что ли, недосказанность, о которой я не могу умолчать. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что люди, с которыми приходится общаться, полагают, что мне все известно о них. Мол, я их вижу насквозь, со всем, что у них есть хорошего и дурного, потому что я, видите ли, умею читать мысли. Это уже стало своего рода аксиомой. Они обычно реагируют на это двумя разными способами. Либо, едва сдерживая бешенство, потихоньку начинают сходить с ума в моем присутствии, либо же назойливо пытаются выяснить, что мне о них известно. Очень часто это что-то вроде исповеди, а роль исповедника мне отвратительна. Я этим не занимаюсь. Они начинают рассказывать мне о том, в чем никогда бы не отважились признаться другому, похожему на них человеку. Они уверены, что я все равно уже обо всем проведал, и считают, что безопаснее самим вывалить весь мусор, который таится в подвалах сознания.

Чандлер чуть заметно усмехнулся, попытался возразить, но Карл и на этот раз жестом остановил его.

– Это все неправда! Вернее, это все не так. Я даже не касаюсь чужих сознаний. Не стараюсь не касаться, а именно не касаюсь! А если такое и случается, для меня просто пытка знакомиться с содержимым чужих моз­гов. – Он выразительно постучал себя пальцем по голове. – Это действительно жуть. Поверьте, я не знаю, какие проблемы мучают вас сейчас, почему вы пригласили меня или Дженни со мной.

Карл замолчал, отдышался.

– Если вы хотите что-то сообщить мне, говорите вслух. Я выслушаю. Я чертовски хороший слушатель.

– Мм... думаю, так оно и есть. – Чандлер усмехнулся. Неожиданно прежнее хищное выражение вновь появилось на его лице. – Я не нуждаюсь в отеческом утешении, тем более со стороны человека втрое моложе меня. Благодарю покорно. Нагуляли аппетит?