Записки актрисы - Мордюкова Нонна Викторовна. Страница 21
Дружный смех.
Атаман достал кисет, скрутил цигарку. Встал.
– Цыть! Не затем я вас позвал. Поважнее есть дело.
Все затихли.
– Так, Мешкова, назначаю тебя в гурт на Москву,- обратился он к
Дурке.- Поедешь с делегатами района на получение грамоты нашему колхозу от товарища Калинина. А когда – скажу.
И вот как-то ранним утром атаман стукнул Дурке в окошко.
– Ты одна?
– Одна! С кем же, батько?
– Бери документы – и в правление.
– Якие документы? У меня нема. Паспорт у колхози.
– Метрики, свидетельство о смерти мужика.
Он ушел, а она быстренько сполоснулась, причесалась в момент – и уже на табуретке перед ним в правлении. Тут же и председатель, и парторг.
– Юбка черная есть?
– Есть.
– А кофточка белая?
– Есть, батько, прошвой вышитая.
– Шаль хорошая есть?
– Трошки потертая.
– Жинка моя принесет хорошую.
– Благодарствую.
– Завтра верхи (верхом) двинемся. Коня смирного дам тебе – и в район.
Дурка струхнула от незнания ситуации, но сработало "как все, так и я".
Так мы и жили: не дослушав как следует задания, кидались выполнять.
Приехали в Москву. Целый день они потели в одном из залов
Кремля, зажатые охраной. Ни сесть, ни встать, ни воды выпить.
Колхозы все шли и шли… Выкликали области, районы, деревни, станицы… Наконец наши услышали: "Мировой Октябрь" Кущевского района". Как на подбор, казаки и казачки пошли по ковровой дорожке. Аплодисменты. Красиво прошли, будто пританцовывая.
Взгляды устремлены на лесенку, по которой будут подниматься.
Стали подходить к сцене. Калинин улыбается, ждет, держа грамоту в руке. Поздоровался за ручку со всеми. Его улыбка была мятая и усталая, а наших распирал восторг. Дурка не просто подала руку
Калинину, а и встряхнула ее как следует. В зале негромкий смешок.
– Идите назад,- шипели незнакомые люди.- Возвращайтесь…
Ну, наши с достоинством пошли к лесенке, чтоб спуститься со сцены.
И тут произошел исторический казус, о котором долго потом вспоминали в селе. Дурка подождала, пока все спустятся, и твердой походкой вернулась к центру сцены, минуя Калинина. Все изумленно замерли. А она подняла правую руку и крикнула:
– Товарищи делегаты! От имени нашего колхоза про-си-мо нас обложить хоть каким-нибудь налогом!
Тут она низко поклонилась с особым казачьим шиком: выставила ладонь и дотронулась ею до пола. Выпрямилась, поаплодировала залу и гордо пошла к лестнице. Раздалось несколько неуверенных хлопков. Никто не знал, как реагировать на эту незапланированную выходку. А Дурку окружили "вежливые", взяли под руки и проводили в комнату, где молча пили чай с баранками растерянные станичники.
– Дурка ты, дурка,- ласково оценил Еремей ее поступок.
Так и стала она с тех пор не Шуркой, а Дуркой – уж очень подходило это имя к ее безотказному до дури характеру.
Много лет подряд эту байку про поездку в Москву у нас пересказывали, присочиняли, но из истории своего села не выбросили.
Найдется ли сейчас такой человек, как Дурка, чтоб бежать выполнить наказ, не дослышав, не поняв его содержания?
ВОТ ТАК И ЖИВЕМ
Телефон сегодня раскричался не на шутку. Бывают дни спокойные, а бывают и, наоборот, такие, что, когда стелишь на ночь постель, с надеждой думаешь, что, может, завтра потише будет.
– Нонна! Ты хорошо меня слышишь?- Это Зея, моя подружка из
Тбилиси.- Здравствуй, это я.
– Здравствуй, Зеечка дорогая!
– Завтра подойди к шестому вагону, я послала сулугуни, зелени, винца и пышек.
– Ну зачем? Мы живем нормально. Приспособились. И какая может быть зимою зелень?
– Что?
– Приспособились, говорю. А вы как там? Говорят, у вас с продуктами плохо?
– Да, но мы тоже перестроились, то есть приспособились, и вообще не твое это дело.
Она бросила трубку, а может быть, разъединили. Ох, грузины! Что за люди!
Вспомнилось, как выступала я у них во Дворце культуры. Зал плотно набит зрителями. Концерт идет академически-торжественно.
И вдруг объявляют меня. Я выхожу и чуть не сбиваюсь с намеченного пути к микрофону. Весь зал встал – стулья затрещали, как грома обвал,- зааплодировал. Это получилось быстро и неожиданно. Я стояла в растерянности, сдерживая слезы. Ведь грузин, я приметила, так просто со стула не встанет. Только если перед стариком, перед отцом, матерью. А здесь стояли все – и пожилые, и совсем молодые. Еле-еле остановила зал. Такая теплота шла от зрителей, такой восторг! Это значит, что вожди будут разделять Россию и Грузию, а мы – простые люди – никогда не смиримся с отчуждением, всегда будем родными друг другу.
Потом пошли, положили цветы на могилу Бори Андроникашвили -
Пильняка. Его сынок Сандрик – точный портрет отца.
– Я не Сандрик, я уже Сандро!
Действительно, ведь он уже закончил киноинститут в Тбилиси.
Красивый и по-особенному, по-грузински, добрый.
Не успела погрустить о Грузии и грузинах, как снова звонок телефона.
– Нонночка Викторовна! Здравствуйте! Это Иветта Федоровна.
– Здравствуйте, Иветта!
– Только не отказывайтесь, умоляю!
– Что такое? – бурчу недовольно.
Конечно, мы попали впросак с этой перестройкой. Были какие-то деньги – вырвали из рук, облапошили без спросу. Приходится подрабатывать. Несмотря ни на что, ведь давление мое уже не всегда бывает "на месте", как прежде. Я и сверстники мои стали зависеть от разных атмосферных явлений, магнитных бурь… Бывает и так, что валидол под язык – и на сцену. Смотришь, раздухарилась, разогрелась и будто здорова – отпустило.
Чувствуешь себя семнадцатилетней. Скорей, скорей домой! Там таблетку коринфара – и в койку, чтоб эта нахлынувшая молодость не обернулась чем-то совсем уж плохим. Сколько раз бывало и так
– наутро после подобного омоложения совсем скверно себя чувствуешь. "Последний раз, последний раз,- говорю себе,- больше не поеду, хоть убейте!"
– Вы меня слышите?
– Слышу, слышу! Что там?
– Тут такое! Соревнования!
– Соревнования? А я-то при чем? Соревнования…- Ох, не на ком зло сорвать! Не хочу ничего.- Да я у вас уже была.
– Ой, ой, Нонночка Викторовна, общественность города и слышать не хочет о другой кандидатуре.
– А что надо?
– Как обычно, творческий вечер.
– Для кого?
– Для всех. Молодежь съехалась со всего Советского Союза, то есть Эс-Эн-Гэ. Со всех республик до одной…
– Мне только спорта не хватает!
– Да все будет хорошо, все путем.
Обе замолчали, и она поняла, что я начинаю склоняться к согласию.
– У меня завтра поезд из Грузии, посылку послали, понимаете?
– Утром?
– Да.
– Отлично! Я пошлю нашего водителя в Москву, он переночует там, утром съездите на вокзал. Саша. Вы его знаете. Что ему семьдесят кэмэ!
– Да нет… Зачем так уж?.. Я сама утром съезжу на вокзал.
– Прекрасно. Он подрулит к вам в три. Начало в пять.
– Ладно.
– Миленькая Нонночка Викторовна! Целую вас! До встречи. Тут есть одно предложение… Но – на месте…
– Нет, нет! Хватит, Иветта.
В сердцах положила трубку на рычаг: навыступались мы все бесплатно за всю свою жизнь. А теперь, когда стали платить, сил не всегда хватает.
Утром поплелась на вокзал. Поезд опаздывал. Я нервничала. Но вот он подплывает к перрону, я увидела взмах флажка, будто матрос сигнал "SOS" подавал с корабля. "Шестой вагон",- догадалась.
– Нонна, Нонна!- зычно кричала грузинка.
– Иду, иду!- смеялась я.
– Не суетитесь,- приказала она напирающим пассажирам и встречающим.- Нонна, вот видишь?
Она кряхтя выставила тот еще баул, коробку с нешутейным весом.
Хорошо я с коляской пришла – знаю эти "небольшие посылочки" из
Грузии.
Поцеловала в щеку проводницу, подарила фотографию с автографом, и мы с нею прикрепили посылку к коляске веревкой. Спасибо тем, кто придумал эти каталки – никакой тяжести не чувствуешь, хоть мизинцем вези. Прикрылась темными очками, косынкой во избежание взглядов сочувствующих: "Как, без мужика и без "мерседеса"?!"