Дорога дорог - Мороз Игорь. Страница 20

– Я не думаю, чтобы наш «охотник» знал, где находятся сейчас его товарищи. – Бергол скользнул по северянину равнодушным взглядом.

Ага! После первого же обмена репликами Владыки Исфатеи и Донгама у Мгала создалось впечатление, что участь его уже решена Берголом и привели его сюда не затем, чтобы получить какие-то сведения, а для чего-то совсем иного.

– Не имею ни малейшего представления о том, где могут быть сейчас мои товарищи, – подтвердил северянин, нисколько не лукавя. – Только из вашего разговора я и узнал, что им удалось благополучно покинуть храм Дарителя Жизни.

Бергол и обезьянолицый понимающе переглянулись.

– И все же я хотел бы допросить пленника по-своему, – сообщил Донгам, поглядывая на свои ухоженные ногти. – Судьба кристалла и Жезла Силы важнее старых предрассудков.

– Имейте в виду, что, если бы ему нужна была тайна святилища, он не стал бы пытаться выручить Чаг, – вмешалась младшая дочь Бергола, не промолвившая до этого ни слова, и Мгал в первый раз посмотрел на нее с невольной симпатией.

Высокая, крепкого сложения, девушка эта унаследовала внешность матери, считавшейся в свое время одной из красивейших женщин города. Правильный овал лица, точеный носик, длинные брови, маленький чувственный рот и голубые глаза, столь нехарактерные для жителей юга, ничем не напоминали черты Бергола, что и послужило основанием для распространения слухов о том, что Владыка Исфатеи вовсе не является ее отцом. Слухов тем более упорных, что супруга Бергола уже много лет была в немилости и проживала у своих родичей в отдаленном поместье, находившемся ближе к Кундалагу, чем к Исфатее.

– Да, да, он не стал бы выручать принцессу Чаг, я уже приводил мастеру Донгаму этот довод. К тому же монеты Маронды никто у ювелиров в последнее время не спрашивал, я навел справки, – вступил в разговор еще один советник с опухшим, словно искусанным осами, лицом.

– Ну, это еще ни о чем не говорит. Ювелиры ваши – народ тертый.

– Позволено ли мне будет узнать, почему мастер Донгам просил стянуть городских стражников к храму именно в тот день, когда в святилище проникли злоумышленники? – вкрадчиво спросила младшая из принцесс, и Мгалу показалось, что во взгляде ее, украдкой брошенном на него, мелькнуло сочувствие. – Была ли столь сильная тревога за кристалл внушена мастеру Донгаму Небесным Отцом, или, обращаясь к Владыке Исфатеи с просьбой выслать стражников и окружить святилище гвардейцами, он руководствовался сведениями из других источников?

– Батигар! – одернул дочь Бергол, и та кротко опустила густые ресницы под его свирепым взглядом.

«Жабья слюна! – внутренне ахнул Мгал. – Да ведь если девчонка права и Заруг связан с этим светловолосым… Тут идет какая-то тайная возня, смысл которой я уловить не могу, но и без того ясно, что, похитив кристалл, мы так здорово расшевелили это болото, что зашипел разом весь гадюшник! Ай да Менгер!»

– Отдайте его мне, и к утру все станет ясно, – терпеливо повторил Донгам.

– Он хотел спасти меня от рыкарей, – тяжеловесно, ни к кому не обращаясь, сказала Чаг, не отрывая взгляда от ажурной корзинки с фруктами, и вдруг, неожиданно для всех, прерывающимся от бешенства голосом добавила: – А тебя, пыточных дел мастер, я когда-нибудь сама…

В следующий момент Чаг поднялась во весь свой немалый рост и, придерживая тяжелый меч у бедра, широким шагом двинулась из зала.

– Кхе-гм!.. – произнес Бергол и покосился на Донгама, продолжавшего с безмятежным видом разглядывать свои ногти. – Прошу извинить мою дочь, она несколько погорячилась. Однако я не могу не считаться с ее чувствами, да и традиция…

– Владыки Норгона и Манна тоже пренебрегали мудрыми советами. Это были богатые и гордые люди. Где теперь их гордость, где богатство? Где они сами?

Слова Донгама повисли в тишине, только мухи и пчелы продолжали беспечально жужжать, кружа над фруктами, бессовестно пользуясь тем, что веера застыли в руках окаменевших людей.

«Норгон, Манн?.. Ба, да уж не о захваченных ли Белым Братством городах упомянул светловолосый?» – Мысли Мгала неслись вскачь, ему даже померещилось, что он улавливает какие-то тайные пружины этого странного разговора, который, видимо, неспроста затеял при нем Владыка Исфатеи. Но зачем, для чего? За кого он его принимает?..

Бергол между тем потянулся к ажурной корзинке с фруктами, выбрал громадную грушу и вонзил в нее зубы. Сладкий сок потек по его жирным волосатым пальцам, унизанным драгоценными перстнями. Некоторое время в зале слышалось лишь смачное чавканье Владыки Исфатеи, потом наконец прозвучали слова, подводящие итог бессвязному, на взгляд непосвященного, разговору:

– О чем, собственно, спор, мастер Донгам? Бери моих гвардейцев, а если надо, то и городских стражников прихвати и перетряси с ними всю Исфатею, вместе с окрестностями. Найдешь кристалл – будет твоим, мне он уже вот где сидит. – Бергол провел ребром ладони по горлу. – Но охотника этого я тебе не отдам. Во-первых, за него просят мои дочери, а во-вторых, я не желаю нарушать традиции. Уже много десятилетий в городе не казнили и не пытали в открытую ни одного человека, и, я надеюсь, мое правление не будет исключением.

Владыка Исфатеи поглядел в неподвижное, словно маска, лицо Донгама и закончил с усмешкой на устах.

– Охотника этого, так же как и других преступивших наши законы, мы отправим в недра Гангози. Пусть испытают судьбу. Надеюсь, тебя это устроит, мастер Донгам?

– Вполне, – с поклоном согласился странный советник. И вновь почудилось Мгалу в его бесстрастном голосе что-то снисходительное, как будто взрослый сделал вид, что не видит, как малыш жульничает при игре в камешки.

– Благодари Владыку Исфатеи за великую милость, охотник! – громко и с видимым облегчением возгласил косоглазый юноша, делая северянину знак поклониться.

Мгал пожал плечами:

– Я плохо знаю ваши обычаи, но все же благодарю Владыку Исфатеи за то, что он, как вы считаете, милостиво отнесся ко мне.

Косоглазый постучал двузубой вилкой о кубок; услышав за спиной скрип открывающейся двери и тяжкую поступь стражи, Мгал отвернулся от стола.

Он был уже на пороге, когда ушей его достиг полнозвучный голос принцессы Батигар:

– Охотник, если хочешь спасти голову, не обнажай меч в недрах Гангози!

Глава третья

Осужденные

1

После мрака тюремной камеры свет солнечного дня показался Мгалу нестерпимо ярким. Глаза его слезились, ноги слегка тряслись от голода, и он не мог как следует рассмотреть своих товарищей по несчастью, пока стража вела их по людным, залитым солнцем улицам на базарную площадь. Здесь, под специально установленным навесом, им позволили перевести дух, дали воды, свежих лепешек и горячего бульона, после чего всех пятерых вывели на высокий помост, с которого глашатаи объявляли обычно городские указы, и зачитали приговор.

Двух грабителей храмов – Плосконосого и Вислоухого, настоящие свои имена они назвать отказались; рыкаря Готоро, причастного к похищению принцессы Чаг; Дагни – женщину, убившую в припадке ревности своего мужа, и Мгала-северянина, проникшего в родовое святилище Амаргеев, Городской совет присудил к смертной казни. Однако Владыка Исфатеи – да продлит Небесный Отец дни его жизни! – заменил казнь через отсечение головы отправкой осужденных в недра Гангози, где, проявив чудеса храбрости в борьбе с кротолюдами, мерзкими тварями, постоянно нападающими на рудокопов в старых серебряных шахтах, они могут завоевать себе жизнь и свободу. Если Небесный Отец будет милостив к преступникам и позволит им выбраться из недр Гангози, совершенное ими зло предадут забвению, а сами они вольны будут беспрепятственно идти в любом выбранном направлении, но возвращение в Исфатею запрещено им под страхом безотлагательной казни, отмене не подлежащей.

В то время как толпа у помоста громкими криками выражала свой восторг по поводу мягкосердечного решения Владыки Исфатеи, Мгал, в голове которого после непродолжительного отдыха и угощения, приготовленного сердобольными горожанами, немного прояснилось, оглядел своих мрачно молчавших товарищей. Внешность Вислоухого и Плосконосого соответствовала их прозвищам, это были типичные громилы, готовые не задумываясь зарезать родную мать. Готоро – плечистый малый лет тридцати с небольшим – производил впечатление простодушного деревенского парня, и северянину показалось, что прежде он действительно видел его среди рыкарей. Дагни – молодая женщина с фигурой борца и руками молотобойца – мало чем отличалась от большинства женщин Исфатеи, вынужденных заниматься тяжелым трудом, и, глядя на ее флегматичное лицо, Мгал подумал, что надо было, верно, приложить немало усилий и изобретательности, чтобы разбудить ревность в этом ко всему безучастном существе, которое столь рано превратилось в покорное вьючное животное.