Город грешных желаний - Арсеньева Елена. Страница 13

– Но ведь ночью… – нерешительно шепнула Дария, с ужасом оглядываясь на свой вздыбленный топчан.

– Ночью что? – жестко переспросила Цецилия, которой уже до смерти надоела навязанная ей Аретино роль покорной сводни. – Представь, что тебе все это лишь приснилось, тебя мучил кошмар.

– Кошмар? – ахнула Дария. – Конечно, что может быть кошмарнее вот этого?! – Метнувшись к постели, она подняла простыню, на которой расплылись пятна девственной крови, обильно разбавленной мужским семенем. – Мою невинность взял дьявол! Как можно замолить это?!

– Да забудь ты об этом! – не сдержавшись, рявкнула Цецилия. – Забудь! Eсли бы тебя изнасиловал смертный развратник, ты что, тоже в петлю бы полезла? Ничего подобного. Стерла бы коленки в молельне, вот и все!

Она не договорила, с интересом наблюдая, как Дария зажмурилась, видимо, изо всех сил стараясь это представить, но тут слезы снова брызнули из-под ресниц, и она открыла детски-беспомощные глаза, прорыдав:

– Не могу! Не могу такого представить! Ведь вы сказали, что с мужчиной я бы получила удовольствие, мне было бы хоть что вспомнить хорошее, а тут… – И она с отвращением передернула плечами.

Цецилия непременно рассмеялась бы – если бы могла. Но она только головой покачала, вспомнив историю про монахиню, которую изнасиловали трое разбойников, и та, одернув свое рубище, перекрестилась: «Благодарю тебя, боже! Без греха и досыта!» Вот уж правда, что неисповедимы пути твои, господи.

– Ну, если дело только в этом… – протянула она задумчиво, словно с трудом искала ответа, в то время как уже ясно видела, что делать, что говорить, и нужные слова неслись наперегонки. – Надо сделать так, чтобы тебя взял смертный мужчина. Тогда будет считаться, что он разрушил твою девственность, а инкуб и впрямь являлся во сне.

– Будет считаться? – недоверчиво переспросила Дария. – А кем?

– Да нами с тобой, – пожала плечами Цецилия. – Особенно если ты испытаешь удовольствие.

Дария нахмурилась, обдумывая сказанное своей мудрой наставницей.

– И что, для этого годится любой мужчина? – спросила она осторожно.

– Ну уж нет! – оскорбленно фыркнула Цецилия. – Большинство из них думает только о том, как свой блуд почесать, а о женщине не заботится. Это должен быть особенный мужчина, знающий толк в любви.

– В любви?! – потрясенно воскликнула Дария. – Как, разве и это – любовь?!

«Только это и есть любовь!» – едва не воскликнула Цецилия, но боялась, что разрыдается, если молвит хоть слово, а потому просто кивнула.

– А где найти такого мужчину? – деловито спросила Дария, и Цецилия мрачно усмехнулась:

– Предположим, я смогу тебе помочь. У меня есть один знакомый. Он настоящий патриций, из тех, кто вписан в libro d'oro, Золотую книгу, человек почтенный…

– Почтенный? – перебила Дария с едва уловимой ноткой разочарования в голосе. – Но… разве для сего непременно нужны почтенные лета и знатное происхождение?

– Тебе что, баркайоло [17] сюда привести? – сухо осведомилась Цецилия. – Человеку, о котором идет речь, слегка за сорок. Самый раз!

Ей очень хотелось добавить, что за свое патрицианство Аретино заплатил двести или триста дукатов, так что о его знатном происхождении можно говорить только со скрытой усмешкой. Другое дело, что сын сапожника из Ареццо живет так, как не каждый principe [18] может себе позволить! А что до его почтенности, то у Аретино «шест» покрепче и подлиннее, чем у любого баркайоло! Но она не стала вдаваться в столь волнующие подробности, а только уточнила:

– Так ты согласна?

– Что же мне делать? – воздела руки молодая монашка. – Этот грех можно хотя бы замолить! Страшно только, что я совершаю сие по доброй воле, сознательно нарушая обеты, которые принесла господу!

– Ну, моя милая, – пожала плечами Цецилия. – Господу нашему, Иисусу сладчайшему, столько приносят обетов, что он и счет им потерял, наверное. Где ему разглядеть, какой нарушен, а какой нет!

Дария подумала-подумала – и кивнула. А ведь и в самом деле! У бога столько дел, столько людей требуют его присмотра! Может быть, ей повезет, и господь в нужную минутку как раз обратит свой взор на какую-нибудь другую грешницу?..

3. Совращение святой Дарии

Ну и, разумеется, все это было обставлено еще множеством охов, ахов, и рыданий, и причитаний, и проклятий врагу рода человеческого, который… ну и так далее, и в конце концов Цецилия преисполнилась уверенности, что нет ничего более унылого на свете, нежели совращение девственницы. Кое-как угомонив Дарию приказом лечь поспать (нет, разумеется, в другой келье, в другой постели, как же иначе!), она стремглав убежала к себе – и дала волю слезам. Мало того, что Аретино бросил ее ради этой недалекой ломаки, так она еще и должна была устраивать их новые встречи! Больше всего ей хотелось сейчас плюнуть на Дарию, на Аретино, а заодно на все монастырские дела, которые требовали ее неотложного вмешательства. Но слишком многое могло рухнуть, посмей она не угодить Аретино, а потому несчастная аббатиса собралась с силами и открыла свой секретер, где лежали перья и бумага. Вскоре с нарочным в палаццо на Canal Grande [19] было отправлено достаточно пространное послание. Ответ пришел незамедлительно. Цецилия, прочитав и подумав, написала снова. Пьетро снова ответил… Словом, до времени «Ave Maria» [20] Цецилия только и делала, что получала и отправляла письма, и к урочному часу дурное настроение ее достигло своей вершины.

Вдобавок за обедом в трапезной много шумели, а во время дневного сна две послушницы тайком распевали серенаду, которой их научил некий баркайоло. Более того! Цецилия узнала, что парня с завязанными глазами приводили в монастырь, где он тешил пятерых «невест Христовых» всю прошлую ночь, а потом был, также с завязанными глазами, выведен за монастырские стены. Ну и ночка выдалась! Не монастырь, а… а… Цецилия не могла подобрать сравнения, но больше всего она злилась на то, что, оказывается, проспала еще одно замечательное приключение. Девчонки, конечно, поступили чересчур неосторожно: простолюдины болтливы, а вдруг тот баркайоло оказался приметлив? Но главное – это было просто греховное наслаждение плоти без малейших признаков выгоды для монастыря! Ночь с воспитанницей Цецилии Феррари стоила недешево: до пятидесяти дукатов, и очень многие состоятельные люди не колеблясь платили огромные деньги, особенно если за это им дозволялось распутничать в любом уголке монастыря.

Скажем, находились любители переодеться в сутану и изображать священника, принимающего исповедь. Молоденькая монашенка красочно расписывала свои мнимые и действительные грехи, распаляя «священника» до тех пор, пока он не врывался в исповедальню, которая тут же начинала ходить ходуном.

Многие предпочитали предаваться страсти на колокольне (правда, трезвонить среди ночи Цецилия строго запрещала, но на Рождество, Пасху и прочие праздники, требующие ночного колокольного звона, заранее составлялся список желающих заниматься любовью под музыку), в трапезной, в подвалах для наказаний, даже на алтаре! Правда, подобное случалось довольно редко и стоило вчетверо дороже. На памяти Цецилии такое произошло всего однажды, причем участницей действа была сама мать аббатиса. И до сих пор при воспоминании об этом кощунстве у нее мурашки бежали по коже. Все-таки неистовое служение Эросу сочеталось в монастыре со служением Христу, и Цецилии так и не удалось избавиться от некоторых «предрассудков».

Словом, наказания сыпались в тот злосчастный день на монашек как из рога изобилия. И не одной послушнице пришлось отменить ночное свидание, ибо ей предписывалось ночное бдение в непрестанной молитве, а то и с «жестким бичеванием». Возмущения, однако, не последовало – Цецилия держала девиц железной рукою, и многим еще памятна была смерть ослепительно красивой сестры Терезы. Родом она была с Бурано, и ее продала обнищавшая семья. Кружевница она была искуснейшая, что весьма ценилось в монастыре, почти так же, как искусство любви (продажа кружева приносила Цецилии до пятисот дукатов в неделю!), однако наотрез отказывалась нарушить обет целомудрия и принимать мужчин, которые на ее красоту слетались как мухи на мед.

вернуться

17

Так в Венеции называют гондольеров.

вернуться

18

Князь (итал.).

вернуться

19

Большой канал (итал.).

вернуться

20

Час вечерней молитвы в католических монастырях.