Город грешных желаний - Арсеньева Елена. Страница 37

– Вы правы, прекрасная синьора. Совершенно правы: безнадежно опоздало сие письмо, и нам ничего уже не исправить. Более того – все попытки что-либо сделать тщетны, ибо человека, который к нам едет, не проймешь ничем.

– Вы знаете его? – подал голос отец Амедео, которого начала бить дрожь.

– Знаю, – кивнул отец Балтазар. – Его имя – Джироламо Ла Конти. О, это особенный человек! Главная и определяющая черта его натуры – злоба. Он зол со всех сторон и только зол. В душе его живет только одно влечение – вредить всему, что может чувствовать вред, отравлять своим прикосновением все, до чего он дотрагивается!

У отца Амедео громко стукнули зубы от ужаса, а Цецилия кивнула:

– Да, я знаю таких людей. Они обычно не имеют ни страстей, ни пороков, которые, за недостатком лучших свойств, смягчают или, вернее, разбавляют жестокость натуры. В их душах нет ни скупости, ни тщеславия, ни сладострастия, ни…

Короткое, отчаянное рыдание отца Амедео заставило ее замолчать. А отец Балтазар… расхохотался. Впрочем, это был невеселый смех.

– Моя дорогая Цецилия, – вздохнул он, – вы ошибаетесь. Джироламо Ла Конти вовсе не такой оплот благочестия, каким вы пытаетесь его провозгласить. Это распутник из распутников, чревоугодник из чревоугодников, мздоимец, человек без чести и совести…

– Мздоимец? – встрепенулся отец Бертуччио, настоятель монастыря Сан-Дзаккария. Бертуччио, как всем было известно, получил свою должность с помощью огромной взятки. – Это интересно…

– Распутник? – прищурилась мать Антония, аббатиса обители Санта-Мария-Глориоза-деи-Феррари, монахини которой вели негласное соперничество с сестрами аббатства Мизерикордия по количеству и качеству любовных историй. – Это еще интереснее!

– Увы, господа, оставьте напрасные надежды, – покачал головой отец Балтазар. – Вы забыли мои слова: Джироламо злодей из злодеев и подлец из подлецов. Он переспит со всеми сестрами, которые станут строить ему глазки, и изнасилует остальных. Он охотно будет жрать в Великий пост жареную свинину. Он опустошит ваши сундуки, принимая взятки… а потом отправит в Рим донесение, где будет достоверно изложено то, о чем умолчал бы самый алчный чиновник, получивший за свое молчание соответствующую мзду. Поэтому лучше не тратиться на Джироламо – это бессмысленно!

– Но ведь мы можем обвинить его самого в распутстве и вымогательстве! – запальчиво вскричала мать Антония. – Мол, сумма, которую ему дали, не устроила Джироламо, вот он и обвинил нас, вот и отправил письмо, безусловно, лживое…

– Нам не поверят, – покачал головою отец Балтазар. – Поверят ему.

– Это еще почему?! – взвилась неуемная Антония, но Балтазар заставил ее окаменеть своей следующей фразой:

– Джироламо Ла Конти – племянник папы. Сын его любимой сестры Лавренции. Более того, ходят слухи, что в молодости… словом, она была не только сестрой… так что вполне может быть… ну, вы понимаете. Поэтому я повторяю: нам не поверят.

Отец Амедео застонал, мать Антония сквозь зубы процедила пару крепких словечек, которые восхитили бы какого-нибудь баркайоло; отец Винченцо из обители Санта-Мария-дель-Орто пробормотал сокрушенно: «Sursum corda! Sursum corda!» [33] – а Цецилия… Цецилия промолчала.

…Она слишком хорошо знала отца Балтазара (он был одним из ее постоянных любовников, хотя Цецилия обычно избегала священников: ей не нравилось заниматься любовью с мужчинами, у которых плешивые макушки [34]), чтобы не понять: этот хитрец не станет собирать столько людей, чтобы предаваться с ними пустым стенаниям: все, мол, бесполезно, остается только в петлю или с камнем на шее в канал. Она знала: Балтазар приберегает какой-то сюрприз… и наконец поймала его лукавую улыбку и услышала вроде бы равнодушное:

– Я забыл упомянуть, что Джироламо Ла Конти совершенно неграмотен.

– И что? – простонал отец Амедео, а Цецилия, которая была женщиной сообразительной, от его тупоумия вспылила:

– Да то! Значит, у него есть секретарь, который будет писать донесения в Рим! Значит, нам предстоит прибрать к рукам этого секретаря!

– Браво, Цецилия! Браво! – воскликнул отец Балтазар, бросив на нее взгляд, исполненный искренней любви и восхищения. – Хотя, должен сказать, Гвидо Орландини – довольно крепкий орешек. Весьма умен! Весьма образован! Доктор обоих прав – обладает специальными знаниями в области канонического и римского права, ему разрешено преподавать, он является одновременно теологом и юристом.

– Орландини?! – задумчиво проговорила Цецилия. – Я слышала эту фамилию.

– Да, он родом из Венеции, – кивнул отец Балтазар. – И здесь, в Венеции, у него был брат, преуспевающий торговец. Я попытался через верных людей найти подходы к этому синьору Марко, но, увы, смог узнать только, что около двух лет назад он исчез при весьма загадочных обстоятельствах. Он где-то в Венеции, как мне кажется, но тщательно скрывается, и только иногда его торговые партнеры получают от него указания, как распорядиться тем или иным товаром или деньгами. Странный, непонятный тип!

Цецилия, которая кое-что слышала об этом «странном типе», с трудом сдержалась, чтобы не поведать собравшимся о том, как однажды, пятнадцать лет назад… Но сейчас это не имело значения: Марко все равно пропал!

– Итак, брат Гвидо, – продолжал отец Балтазар. – Этот еще похлеще своего патрона! Неподкупен, строго блюдет церковные обеты…

– Ох, воля ваша, – ехидно протянула мать Антония, – но я отношусь с большим недоверием к людям добродетельным и называю их лицемерами. Уж лучше такие, как Джироламо: они не лгут!

– Замолчи! – вдруг рявкнула Цецилия, терпение которой наконец иссякло. – Сколько можно тратить время на пустую болтовню?! Давайте наконец решим, что делать! Говорите, отец Балтазар, говорите скорее и, ради всего святого, не отвлекайтесь на словесные перепалки!

Против ожидания, мать Антония смолчала. А может быть, она была так возмущена, что подавилась собственным возмущением. Во всяком случае, отец Балтазар поспешил воспользоваться воцарившейся тишиной и торопливо заговорил:

– Итак, донесение в Ватикан будет составлять брат Гвидо. Предположим, он напишет не ту гнусь, которую изольет на нас Джироламо, а совсем другой текст: мол, все спокойно в монастырях прекрасной Венеции, здесь царит всеобщее благочестие. Конечно, иногда монахи украдкой приемлют скоромное во время постов, но это единственный грех, который нам удалось обнаружить. Ну и тому подобное.

Мать Антония открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Отец Балтазар послал ей успокаивающую улыбку:

– Вы правы, дорогая Антония. Донесение – это одно, а вот что случится, когда Джироламо вернется в Ватикан?! Я могу только молить Всевышнего, чьим промыслом мы все живы, чтобы Джироламо в Ватикан не вернулся. Разумеется, тут мы постараемся помочь господу… Но это потом. На подготовку и осуществление сего у нас еще будет время. Пока первейшая задача – совращение святого Гвидо!

Цецилия невольно расхохоталась, а потом, спохватившись, что сама же нарушила свой запрет, виновато прикрыла рот ладонью.

Ох, до чего же полегчало у нее на душе, когда сделалось ясно, как действовать дальше! Ну, умница Балтазар. Замечательно придумано! А слова «совращение святого Гвидо» навели ее на еще более замечательную выдумку. Однако она никому об этом не скажет, кроме… кроме той, кому предстоит это осуществить. А пока послушаем, что говорят другие.

– А кого он предпочитает? – сразу перешел к делу заметно оживившийся Амедео.

– Поскольку пока что он хранил обет целомудрия, это никому не ведомо. Однако в противоестественных пристрастиях замечен не был, с мальчиками и козами не сношался! – сурово ответил отец Балтазар. Он ненавидел содомитов, лесбиянок и прочих извращенцев, обожал простые, естественные отношения с прекрасными дамами, но обычно держал свои pro et contra [35] при себе, понимая, что мужские монастыри калечат человеческое естество. Сейчас сорвалось… впрочем, Амедео не способен обижаться надолго! И отец Балтазар продолжал: