Пленники вечности - Морозов Дмитрий Витальевич. Страница 8
Кестлер устало посмотрел на сбитого с толку рыцаря.
— Ваша голова и впрямь более привычна к шлему, а не к государственному мышлению, Фелькензам. Как и у многих потомков славных рыцарских родов, увы! То не вина ваша, а беда… Царь Иоанн — жестокий и дальновидный политик. Мне доподлинно известно, что он сознательно изображает слабость центральной власти и собственную немочь, дабы выяснить, кто одобряет его западную политику, а кто против нее. Не пройдет и нескольких недель, как в Москве полетят головы тех, кто в безумии своем хотел давлением на «больного» государя двинуть полки на завоевание южных земель. А потом, под командованием молодых воевод орда вновь хлынет с востока, сметая все на своем пути.
— Мы достойно встретим ее! — запальчиво воскликнул Фелькензам. — Даст Дева Тевтонская — так на стенах отбитой Нарвы!
— Прежде чем положить половину войска под пушечными ядрами нарвского гарнизона, — проворчал Кестлер, — следует очистить от мелких отрядов московитов наши фланги. Рыцари не могут воевать без обозов и снабжения, а летучие отряды казаков превратят наши тылы в хаос.
— Так дайте мне войско! Через пятнадцать дней в лапах царя варваров останется только Нарва! Весть о поражении рингенского отряда и воинства Репнина очень скоро докатится до этих мелких гарнизонов, они будут деморализованы…
— А вот тут сказывается ваше полное… — Кестлер проглотил вертевшееся на губах оскорбление, — … непонимание обстановки. Европеец, узнав о том, что в его стране смута, основная армия куда-то делась, а соседи разбиты, действительно, впадет в черную меланхолию, граничащую с трусостью и малодушием. А русские, верьте моему опыту, сделаются злее. До этого они воевали с ленцой, думая, как бы остаться в живых и вернуться к своим женам и детям. А вот когда они окажутся обитателями островков в море ливонских рыцарей, тут-то все демоны ада, населяющие темные уголки их варварских душ, возьмут бразды правления в свои руки! Загнанный в угол московит, лишенный надежды, еды и подмоги — во сто крат опаснее сытого.
Фелькензам пробормотал что-то, теребя кинжальные ножны. Потом поднял вверх задумчивое лицо.
— Действительно, — сказал он, — по мере того, как уменьшался тот отряд, который я принял за основные силы Репнина, они дрались все ожесточеннее. Будь на их месте ландскнехты — с каждым днем отступления с противником на плечах они теряли бы остатки воинского духа и дисциплины.
— Вот видите, благородный рыцарь, и вы находите правоту в моих словах. К сожалению, вся бездна разверзшейся передо мной правды вам недоступна. — Кестлер локтем отодвинул карту, та съехала на пол и осталась лежать, не нужная никому. — Рингенский гарнизон верил, что его спасет от гибели Репнин, но дрался отчаянно, нанеся нам серьезные потери. Подошедший следом отряд не надеялся уже ни на что — и произвел буквально опустошение в наших рядах. А что будет с этими разбросанными там и сям шайками? Они врастут в землю и камень, превратятся в огонь и пламя. Не будет ни пленных, ни освобожденных городов и замков. Только пылающие развалины и груды мертвых тел. А потом — Нарва!.. Десятки пушек, перевезенных сюда из Ивангорода, сильный гарнизон, пиратская флотилия на реке, близость к ведущим на Новгород дорогам. Ее нам не взять, Фелькензам.
— Пусть так, — признал очевидное пылкий рыцарь. — Но мы встретим рать московитов не в глуби собственных земель, а на границе, и дадим бой. Давно сталь рыцарских мечей не сталкивалась в открытом полевом сражении с варварскими саблями!
— Отчего же давно, — жестко сказал магистр, — а как же Грюневальд? Ляхи, литвины, русские и татары, втоптавшие в грязь наше войско в том сражении, доказали всему миру, что век рыцарства уходит.
— Он никогда не уйдет на покой, если живы…
— Такие, как вы, Фелькензам.
Кестлер усмотрел на своего собеседника глазами мудрого старика, созерцающего, как мальчик впервые в жизни пытается проверить, что прочнее — его дух и тело, или броня окружающего мира.
— Мелкие победы дадут нам некоторый шанс, — минутная слабость покинула железного магистра, и он вновь рассуждал о делах великих. — Запад даст деньги, нужные на наемников, корабли и пушки. Поляки и литвины не кинутся делить наши земли, а станут наблюдать за противоборством Ордена и Московии. Но нам следует зарубить себе на носу…
Тут он погрозил Фелькензаму кулаком:
— Близко к Нарве не подходить! Иначе весь мир поймет, что русские утвердились на Балтике, а мы бессильны. Да и противоборства в чистом поле с армией Курбского мы не выдержим…
— Да почему, прах меня разбери! — не удержался рыцарь. — Преимущество этих варваров состоит в пищалях и пушках? Отлично! Не станем же дожидаться, когда они закидают нас ядрами в наших собственных замках! Пушки заряжаются медленно, всадники в броне скачут быстро! Таранного удара рыцарской конницы в чистом поле не выдержит ни одна армия в мире!
— Вздор! — Кестлер, обозленный тем, что прерван поток его мыслей, едва и сам не сорвался на крик.
— Во время Грюневальдского сражения, которое было угодно помянуть магистру, — сказал Фелькензам, — рыцари домчались до польских и литовских пушек раньше, чем те успели сделать второй выстрел, и вытоптали их начисто, а потом уже взялись за татар и смоленские полки. Если бы не разбойничья тактика князя Витовта… да еще и отсутствие пехоты — история пошла бы совсем по-другому, А сейчас у нас есть пехота! Ландскнехты, пикинеры и арбалетчики вполне могут противостоять стрельцам, дать возможность рыцарям перестроиться и нанести не один, а два, три, сколько нужно таранных ударов!
— Вы видели гуляй-город, Фелькензам? — участливо спросил Кестлер.
Рыцарь на миг замолчал.
— Только слышал, — признался он. — Какие-то доски на полозьях или колесах? Этим не остановить рыцарей!
— А вы знаете, — тем же тоном продолжал магистр, — что пушки сейчас совсем не те, что были во время Грюневальда?
— Тогда они не убили и сотой части атакующих, — пожал плечами упорный тевтонский паладин, — сейчас будет несколько хуже, я полагаю. Но все одно — дело решат удары копий и мечей!
— Если бы ангелы небесные вселили в мою душу ту же уверенность, что вселили в вас… — Кестлер надолго замолчал, а потом продолжил: — Я буду думать. Ясно только одно — вы рветесь в бой, а мир и Ливония не простят мне любого неверного шага.
Поняв, что разговор окончен, Фелькензам откланялся и вышел вон.
Больше всего он был недоволен тем обстоятельством, что магистр отозвал его из авангарда в тот самый момент, когда рыцарь уже настиг ускользающий Черногкрылый Легион.
Рыцари, к немалому изумлению Шона, казаков и черкесов, повернули назад, к Рингену. Причем в то время, как могли шутя раздавить русских.
Немало удивились и затаившиеся в лесу назгул и Дрель, когда мимо них потянулись понурые ватаги кнехтов и рыцарские ватаги.
— Если Владыка Мелькор хочет кого-то наказать, — заметил ангмарец, — то он лишает его разума. Кажется, ливонцы сильно прогневили Вечную Тьму.
— Да просто поняли, что без больших жертв им с Легионом не совладать. Толку с этой победы — шиш, а умирать никто не хочет за просто так, — ответила эльфийка.
Ангмарец вздохнул.
— Большие потери? Да затоптали бы они наших. Еще пара километров — и дальше ровное поле. Там с «консервами» не побьешься. Тут что-то другое.
— Не преуменьшай силу Легиона, злыдень!
— А ты — не преувеличивай. Ну, хватит трепаться, уже и обоз германский прошел. Айда к своим. Дурацкая и ненужная у нас с тобой разведка вышла.
— А так и бывает на настоящей войне, — уверенно сказала Дрель, выбираясь на большак. — Только фильмы снимают об удачных моментах, а рутину оставляют за кадром.
Глава 3. Гретхен
В небольшом тевтонском городке, который пока миновала разразившаяся над всей Ливонией военная гроза, был трактир без названия. В нем останавливались курьеры магистра с важными пакетами, зашитыми за обшлага золоченных камзолов, оруженосцы рыцарей с любовными письмами своих сеньоров, засунутыми за голенища сапог, невзрачные личности, шныряющие из города в город по указу могущественной Фемы. Иногда здесь гостили паломники из далеких франкских или генуэзских земель, ватаги наемников, идущих под знамена Кестлера или бегущие из-под оных, поджав хвосты.