Христос - Морозов Николай Александрович. Страница 2
Но если эти строки есть место явно астрономическое (а далее я вам приведу и еще целый ряд подобных мест), то, значит, Апокалипсис построен на астрономической канве. Люди, незнакомые с основаниями астрономии, конечно, не могли правильно понимать этих мест и, естественно, должны были приписывать им какое-то таинственное значение, как люди, незнакомые с основаниями элементарной геометрии, неизбежно должны приписывать каббалистическое значение самым простым ее формулам и чертежам.
Но вы спросите меня, каким же образом произошло, что никто из астрономически образованных людей не дал в средние века таких простых объяснений (скорее указаний), и почему эти указания не были сейчас приняты всеми историками и теологами, как очевидные? Каким образом могло произойти, что личные объяснения самого автора Апокалипсиса, который, конечно, понимал свою книгу, могли затеряться среди его сторонников в средние века?
Ответ на такие вопросы дает нам сама история средневековья.
Древний мир с его научным мировоззрением и особенно история первых веков христианства теперь являются отделенными от нас как бы непроницаемой завесой мрачного церковного самодержавия, профильтровавшего в XII—XV веках через огонь своих костров все исторические документы и допустившего до нас лишь те из них, которые были благоприятны господствовавшей церкви, да и то нередко в наполовину подделанном или искаженном до неузнаваемости виде.
В самом начале этого мертвящего периода должны были исчезнуть и все отголоски астрологических толкований Апокалипсиса, несомненно существовавшие до того времени. Припомним только, что «кодекс Юстиниана», приписанный VI веку, приравнивает астрологов к отравителям и приказывает предавать их таким же пыткам и казням, как и этих последних. Написать или сохранить астрологическое толкование на Апокалипсис, уже объявленный, как нас уверяют, на Карфагенском соборе 397 г. боговдохновенной, пророческой книгой, это было бы в XII — XV веках прямо отправиться на плаху или на костер…
Потом наступил, наконец, рассвет. Многочисленная паства тех самых монахов, сжигавших всякие книги, кроме ортодоксальных, благодаря самой своей многочисленности, должна была демократизировать фундамент даже и государственной церкви. В многочисленных монастырях, повсюду возникавших в средние века, как грибы в осеннее время, по всей западной, южной и средней Европе, начали понемногу, кроме праздных и фанатизированных монахов, находить себе приют и все мыслящие люди, утомленные жизнью и ее бурями и желавшие посвятить остаток своих дней созерцанию и размышлению. Эти люди, вместе с немногими философски-настроенными умами из привилегированных или зажиточных сословий того времени, начали культивировать не только одну ортодоксальную теологию, но и все остатки знаний, которые дошли до них через убийственный период религиозных гонений времен инквизиции. На реалистической почве возродились и приняли реалистический оттенок и все прежние науки древнего мира — астрология, алхимия, математика и первые зачатки физики и естествознания вообще.
Но первоначальные астрономические истолкования Апокалипсиса в это время уже затерялись, сама книга была признана церковью за произведение ученика Христа, бывшего рыбака Иоанна, и в подтверждение ее принадлежности именно этому легендарному лицу был составлен целый ряд подложных толкований от имени различных епископов первых веков и даже ряд подложных споров этих епископов по поводу ее происхождения.
Всякий, приступавший к изучению Апокалипсиса, подходил к нему еще не подготовленным научно, так как теология ставилась тогда во главе всех остальных наук и изучалась ранее других. Благодаря этому, в голове каждого с самого начала возникали прочные ассоциации между различными выражениями Апокалипсиса и соответствующими им мистическими толкованиями учителей. Ассоциации эти были до того неразрывны, что когда будущий ученый, наконец, приступал к изучению астрономии и собственными глазами видел на тогдашних картах всех апокалиптических животных в их точном виде, то не имел уже сил отделаться от предвзятых представлений, разделявших для него непроницаемой стеной эти родственные или даже тожественные картины в двух различных областях знания.
Он невольно считал это тожество за простую случайность, а самую свою мысль об авторе Апокалипсиса, как о простом астрологе, — за бесовское навождение, от которого нужно бежать и о котором опасно писать.
Почти в таком же положении находился, повидимому, и великий основатель современной математической астрономии — Ньютон.
Когда, заключенный навсегда в стенах Алексеевского равелина, а затем в Шлиссельбургской крепости, я впервые прочел Апокалипсис и сразу увидал в некоторых его картинах чрезвычайно живое и поэтическое описание звездного неба, я сразу понял, что по изложенному в VI главе этой книги астрологическому гороскопу момента наблюдения, как и по всякому другому гороскопу, не трудно вычислить с астрономической точностью не только год и день, но даже и самый час звездных наблюдений автора, и мне страстно захотелось узнать, что написал Ньютон об Апокалипсисе.
Мне было ясно, что, как астроном, он не мог не понимать чисто астрономических выражений, испещряющих почти сплошь весь Апокалипсис и странных только для непосвященных в астрономию. Но как бы я мог тогда, отрезанный от всего живого мира, достать комментарий Ньютона? Лишь после того, как буря, промчавшаяся над страною в 1905 г., выбросила меня из стен Шлиссельбургской крепости, мне удалось получить Opuscula Ньютона, где заключается его исследование об Апокалипсисе и притом сразу в двух версиях: одной на латинском языке, полученной в подарок от моего Друга Л. Ф. Пантелеева, и другой на старинном английском языке, временно, из библиотеки Пулковской обсерватории. Обе версии были почти одинаковы, но ни в одной я, к своему великому огорчению, не нашел никакого ясного намека на то, чтобы Ньютону был известен астрологический смысл многих мест исследуемой им книги.
Впрочем, уже после нескольких страниц чтения для меня сделалось ясно, что Ньютон не мог, да и не пожелал бы сообщить всему свету о своих сопоставлениях, если такие и были. Уже в начале своего толкования он предупреждает читателя, что Апокалипсис — книга, писанная под диктовку самого бога, и читать ее нельзя как всякую другую книгу.
«The folly of interpreters, — говорит он, — hath been to fortell times and things by this profecy, as if God designet to make them prophets… The design of God was much otherwise. He gave this, and the (ancient) prophecies not to gratify men's curiosities by enabling them to forknow things, but that after they were fulfild, they might be interpreted by the event, and his own providence, not the interpreters, be then manifested therby to the world»
То есть:
«Безумие истолкователей состояло в том, что они хотели предсказывать сроки и события, как если б бог уполномочил их быть пророками… Намерение бога было совсем другое. Он дал это пророчество, как и пророчества Старого Завета, не для того, чтобы удовлетворять человеческое любопытство, позволив людям знать события заранее, но для того, чтобы после исполнения они были истолкованы самими фактами, и собственное предвидение бога, а не предвидение истолкователей, сделалось явно миру».
Без слов понятно, что самый светлый ум, подойдя к предмету своего исследования с подобными предвзятыми мыслями, не мог бы и не захотел бы сказать ничего другого, кроме того, что он сам себе заранее внушил.
Так было и с Ньютоном. Только-что описанная мною вам чуждая картина созвездий четырех времен года — Льва, Тельца, Пегаса и Стрельца — стала представляться ему в «иносказательном смысле», как изображение четырех херувимов библейского святилища, а стеклянное море, на котором они стояли, не «небесным сводом», а медным полом около палестинского жертвенника!