Христос - Морозов Николай Александрович. Страница 87

Да и в самом книгопечатании разве не произошло разнообразия? Разве до последних времен готический шрифт в Германии, несмотря на то, что все буквы его те же самые, что и в латинском шрифте, и несмотря на то, что они очень уступают им в отчетливости, не господствует и теперь в немецких газетах и беллетристических книгах? Ведь только научные книги, да и то не так давно, перешли в Германии к латинскому шрифту.

Разве церковные книги евреев не пишутся и до сих пор по старому способу, без пунктуации?

Значит, способ писания по старому начертанию не доказывает еще, что данная рукопись написана ранее IX века, а только то, что она попала в культурный центр из какого-то захолустья, где, может быть, писали этим способом и вплоть до XVIII века. Это то же самое, как если бы какой-нибудь геолог, увидев в лесу Южной Америки двуутробку, счел ее привидением на том основании, что этот подкласс млекопитающихся животных характерен для триасовой эпохи. Все рукописи Тишендорфа такие же двуутробки, если даже и не простые чучелы.

Для того, чтоб ухватиться обеими руками за этот способ определения времени, нужно было не столько серьезное научное отношение к делу, сколько страстное желание найти точку опоры для существующих уже исторических и особенно теократических представлений. Спрос родил предложение, и Тишендорф стяжал себе сначала славу основателя палеографии, а потом и дворянское звание, подарив императору Александру II одну из своих двуутробок, называемую Синайским кодексом Библии. Пергамент ее я лично исследовал в нашей Публичной библиотеке и по гибкости листов пришел к полному убеждению, что он никак не мог лежать в сухом климате Синая не только полторы тысячи лет, но даже и 500 лет. А по той чистоте, которую обнаруживают внутренние листы этого кодекса, ясно, что он никак не читался десятки тысяч раз, что было неизбежно при таком долгом времени его существования и при редкости книг в средние века. Предположите только, что этот список читался хоть четыре раза в год (а не каждую неделю, как все служебные книги в наших церквах), и вот уже 6000 чтений! Какая книга выдержала бы это невредимо?

К большому сожалению, я не мог исследовать под микроскопом ниток, которыми сшиты эти мощи, но это необходимо рано или поздно сделать кому-нибудь, так как материал, да и вся история открытия здесь очень подозрительна.

Наука не должна ждать такого момента, когда с рукописями Тишендорфа случится то же, что произошло с монастырскими мощами.

Сотни лет лежали в монастырях тела различных «святых», объявляемые нетленными, как и манускрипты Тишендорфа, будто бы издевающиеся над действием кислорода и всегда присутствующего в воздухе водяного газа, разъедающих даже и гранит. Но вот церковные мощи освидетельствовала посторонняя сила — революционное правительство — и что же оказалось? Все старинные уже сгнили, а от позднейших вот что осталось (таблица XXVII).

Мы видим здесь, как старинное заблуждение превратилось в прямой подлог.

Ученым надо самим сделать освидетельствование манускриптов Тишендорфа, пригласив к нему не только палеографов, но и химиков и технологов, чтобы посмотреть под микроскопом состав ниток, определить химический состав клея и сравнить пергамент с уже известными образцами конца средних веков.

Выписка из обследования нескольких из «нетленных мощей».

Палеография здесь наименее надежное средство, не только по вышеприведенным причинам неодновременности перехода к новой транскрипции в разных местностях, но и по легкости подделки. Конечно, трудно подделать почерк какого-либо определенного человека, Петра или Ивана, но ничего не стоит научиться писать (по какому-либо образчику) почерком определенной эпохи, включающим в себя тысячи индивидуальных почерков, в том числе и почерк подражателя. Ведь если, например, в IV веке каждый мальчик в несколько недель мог научиться писать по прописям своего времени, то почему не мог бы сделать это же и мальчик XIX века, не говоря уже о взрослом человеке? Это чистый пустяк, и думать, что кто-нибудь тут может определить по простому стилю букв подлинность документа, очень наивно.

Таким образом, я не вижу ни одного серьезного факта против допущения, что Евангелие Луки, хотя бы оно и заключалось в Синайском кодексе Тишендорфа, было писано Лукой Элладским в конце IX века нашей эры и введено в канон не вселенскими соборами, а, как и все другие церковные книги, богослужебной практикой или простым декретом общепризнанного до 1054 года нашей эры наместника Христа — римского папы.

По своему слогу это Евангелие носит отпечаток уже развитого литературного языка. Начинается оно не как другие, а посвящением, подобно книгам эпохи Возрождения, или, вернее сказать, «Эпохи апокрифической литературы»:

Затем автор начинает рассказ о благовещении, которого нет в других Евангелиях; рассказывает о рождении Иисуса в яслях на пути в «Иерусалим» и об Иоанне Крестителе, вышедшем крестить людей в Иордане «во дни Тиверия-царя, когда Понтийский Пилат был начальником в Иудее», об искушении Иисуса дьяволом в пустыне, а после этого почти вся средина и конец переписаны буквально из Евангелия Марка со сравнительно незначительными дополнениями и вариациями и с прибавлением различных явно апокрифических речей Иисуса.

Таким же обращением начинаются и «Деяния апостолов», не без основания приписываемые поэтому тому же Луке.

Здесь опять мы видим обращение автора к тому же «достопочтенному Теофилу», как и в Евангелии Луки, и невольно хочется видеть здесь не только общее представление о «боголюбце», но того же Теофилакта, который, как мы видели, фигурирует и в жизнеописании Луки Элладского.

Общее объективное описание деятельности апостолов после суда над Иисусом продолжается здесь только до 9 строки XVI главы и тут резко обрывается словами «Миновавши Мизию, Павел и Тимофей пошли в Троаду» (16, 9).

До этого места изложение ведется в третьем лице, как у всякого автора, описывающего посторонние ему события, а тут совершенно неожиданно для читателя начинается субъективный рассказ с употреблением слова «мы».

Получается такое впечатление, как-будто вы взяли для чтения, например, «Всемирную Историю» Шлоссера и, прочитав на двенадцати листах изложение мировых событий, на тринадцатом и далее вдруг находите описание путешествия Ливингстона по центральной Африке. Вы неизбежно думаете, что переплетчик здесь ошибся и к началу «Всемирной Истории» Шлоссера присоединил конец путешествия Ливингстона, благодаря одинаковому шрифту и Формату обеих данных ему книг.

«Было ночью видение Павлу, — неожиданно говорится в XVI главе (стр. 9). — Предстал некий муж, македонянин, говоря: „Приди и помоги нам!“ После этого сновидения мы тотчас положили отправиться в Македонию, мы прямо прибыли в Самофракию, а на другой день в Неаполь, оттуда в Филиппы» и т. д.

Везде мы до самого конца, а до этого не было ни одного мы, да и вместо Павла был Савел.

Читатель остается пораженный этим неожиданным переходом объективного тона рассказа в субъективный и приключениями каких-то их двоих на суше и на море, совсем в другом роде вплоть до главы XXVIII, на которой кончается рассказ тоже обрывом, без заключительных слов: «После этих слов иудеи ушли, много споря между собою, а Павел жил (в Риме) два года на своем иждивении и принимал всех приходивших к нему, проповедуя царство божие и уча о господе Иисусе Христе со всяким дерзновением без препятствий».