Братство Розы - Моррелл Дэвид. Страница 32

— Ты попадешь в зависимость от своих эмоций, — говорил Элиот. — Эмоции — это слабость. Они мешают тебе сконцентрироваться. Они могут стать причиной твоей гибели. Кроме того, любовница может выдать тебя. Или враг может сделать ее заложницей, и это заставит тебя предать интересы дела. Нет, единственные люди, к которым ты должен испытывать любовь и доверие и от которых ты зависишь, — это я и Сол.

Он страдал все больше и больше. Его душу переполняли разочарование и горечь. Несмотря на полученную закалку, он все-таки позволил эмоциям взять верх над разумом. Но это была не любовь к женщине. Его угнетало чувство вины за содеянное, и он испытывал жгучий стыд, потому что не оправдал доверие отца. В то же время его одолевали сомнения. Он отказался от всего, что составляет естественные человеческие потребности, чтобы угодить отцу. И вот теперь отец его преследует. А может быть, Элиот лгал ему и тогда, когда говорил о любви? Крис терзался сейчас из-за того, что сам сломал себе жизнь. Теперь же ощущение вины и стыда не позволят ему узнать, чего же он себя лишил. Если бы не чувство ответственности за судьбу Сола и желание ему помочь, он бы покончил счеты с жизнью, чтобы не испытывать больше этого мучительного отвращения к себе. Подумать только, что Элиот заставлял меня делать! — вспоминал он, стискивая кулаки. Он лишил меня нормальной человеческой жизни… Крис не умел злиться на Сола, но тем не менее испытывал сейчас зависть — Солу удалось сохранить верность Элиоту и в то же время найти возможности для самовыражения. Но по отношению к Элиоту Крис испытывал холодную ярость. Он прикрыл глаза, продолжая терзаться бесполезными сожалениями.

Если бы все сложилось иначе, думал теперь он. Если бы я, а не Сол, попал в одну с Эрикой группу тогда в Израиле. У него перехватило дыхание. Быть может, я бы оказался сейчас тем человеком, в чьих объятиях она теперь стонет от наслаждения?

Эрика придирчиво рассматривала свое отражение в зеркале примерочной. Она слышала сквозь штору кабинки, как продавщицы переговаривались между собой. Она приехала сюда к десяти часам — к открытию магазина. В это время почти не было покупателей, и ее перепачканные юбка и блузка не привлекли особого внимания.

Пройдясь по отделу женской одежды Эрика выбрала бюстгальтер и трусики, вельветовый пиджак, пеструю блузку, джинсы и высокие кожаные сапоги. Она переоделась в примерочной.

Сжимая в руках смятую одежду, она открыла дверь и, оглядевшись, убедилась в том, что вокруг никого нет. При ее приближении продавщицы повернулись в ее сторону.

— Никогда не следует пытаться поменять спустившую шину, когда ты в новой одежде, — сказала Эрика. — Лучше бы я вызвала службу автосервиса “Три А”.

— Или позвали бы своего приятеля, — откликнулась та, что помоложе, видимо, отметив отсутствие обручального кольца на руке покупательницы.

— Я недавно с ним порвала. По правде говоря, от него не было абсолютно никакого толку. Продавщицы рассмеялись.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — сказала более молодая. — От моего дружка тоже никакого толку, кроме… И они снова расхохотались.

— Если бы у меня была такая фигура, — заметила та, что постарше. — Эта одежда на вас прекрасно сидит.

— Ну, после всех неприятностей с этой проклятой шиной должна же быть хоть какая-то компенсация. Вы не могли бы помочь мне? — Она протянула свои грязные юбку и блузку.

— Здесь для них самое подходящее место. — Продавщица бросила одежду в корзину для мусора за прилавком.

Пока продавщица постарше снимала ярлыки с новой одежды, Эрика расплатилась. Увидев на чеке, который ей вручили, название “Голдблум”, она не сдержала улыбку.

Мог бы по-прежнему называть его “Кошер”, подумала она.

В отделе мужской одежды Эрика, бросив взгляд на листок бумаги, где Сол и Крис записали свои размеры, выбрала поплиновые брюки свободного покроя, рубашку-тенниску и легкую ветровку для Сола, а для Криса — желтовато-коричневую рубашку и бледно-голубой летний костюм.

Она точно рассчитала время — ровно в 10.30 подошла к телефону-автомату рядом с прилавком бюро находок у выхода, назвала местному оператору нужный ей номер в Вашингтоне и опустила монетки. Раздался один гудок, затем женский голос ответил:

— Доброе утро. Посольство Израиля слушает.

— Ma echpat li? — спросила Эрика.

По-английски эта фраза означает следующее: “Меня это волнует?” Она была взята с рекламного плаката, там изображена еврейская прачка, которая воздела руки к небу, то ли подчиняясь неизбежному, то ли выражая отвращение. Этот плакат висел на стене прямо над коммутатором в центре связи посольства. Телефонистка сразу же поняла, что этот вызов нужно переключить на коммутатор экстренной связи в цокольном помещении.

Миша Плетц, мужчина лет тридцати пяти с усами и редеющими волосами, шеф отдела материально-технического снабжения Моссада на восточном побережье США, воткнул штекер в телефонное гнездо.

— Одну минутку, пожалуйста, — произнес он, включил измерительный прибор рядом со своим столом и взглянул на шкалу. Прибор измерял электрический потенциал на телефонной линии. Если бы линия прослушивалась, то возросший расход электричества заставил бы стрелку отклониться от нормального положения. Стрелка не отклонилась.

— Шалом, — произнес Плетц. Приятный, слегка хриплый женский голос медленно сказал:

— Не принимайте посторонних звонков. Четырнадцать-тридцать.

Телефон резко звякнул, когда на другом конце провода положили трубку. Плетц отключил связь. Затем провел пальцем вдоль списка чисел и имен на стене слева от коммутатора. Вынув карточку с шифрами на этот день, он уставился на список чисел. Звонок прозвучал в 10.30. Рядом с этим числом он нашел имя агента, которому это время было отведено для экстренной связи. “Бернштейн, Эрика” — прочитал Плетц и нахмурился. За прошедшие со времени налета на квартиру Эрики тридцать шесть часов никто в посольстве не знал, где она и что с ней.

Рано утром прошедшего дня в посольство приезжала полиция. Объяснив, в чем дело, полицейские потребовали информацию об Эрике. С ними беседовал начальник отдела кадров, который изобразил на лице ужас, услышав об убийствах, и выразил полную готовность оказать всяческое содействие. Его помощь свелась к тому, что он вручил полиции папку с личным делом Эрики. Этот тщательно состряпанный документ служил прикрытием ее истинной деятельности в качестве полковника Моссада. Согласно этому документу Эрика Бернштейн была секретарем посольства. От себя он также добавил, что она довольно скрытная особа и у нее мало друзей. Он назвал их имена. Услышав довольно много, но в сущности ничего не узнав, полицейские уехали весьма разочарованными. Плетц решил, что они установят наблюдение за посольством на случай, если Эрика появится здесь, хотя прошлой ночью его информаторы докладывали ему, что расследование по необъяснимым причинам прекращено. С тех пор Плетц выжидал. Она должна была связаться с ним при первой возможности, но ее тридцатишестичасовое молчание свидетельствовало о том, что она, скорее всего, мертва.

Но она все-таки вышла на связь. Правда, испытанное им облегчение быстро сменилось тревогой. Она сказала ему: “Не принимайте посторонних звонков”. Это было закодированным указанием прекратить всякое сотрудничество с иностранными разведывательными службами, включая и разведку США. Она также произнесла “четырнадцать-тридцать”. Это было принятое у военных обозначение времени — два часа тридцать минут после полудня. Следовательно, она позвонит еще раз, скорее всего, из более безопасного места. Итак, еще четыре часа ожидания, а Плетц ненавидел ждать. Что же черт побери, происходит?

— Они будут держаться вместе, — сказал Элиот. — Они оба и эта женщина.

— Согласен, — откликнулся его помощник. — Если они будут держаться вместе, у них больше шансов выжить и использовать связи Эрики.