Короля играет свита - Арсеньева Елена. Страница 67

Ольга Александровна негромко фыркнула, но ничем не возразила брату.

– Итак, вы завладели письмом, – вернул разговор в прежнее русло князь Каразин. – Знали где искать, да?

– Знал, что все свои бумаги генерал хранит в секретере, – пояснил Зубов.

– Что, вот так просто? – недоверчиво пробормотал князь Каразин. – Но ведь любой и каждый мог отпереть его и обнаружить...

– Там были два потайных отделения, к которым невозможно было подобраться, не имея особенных ключей, – усмехнулся Платон Александрович.

– Не ошибусь, сказав, что эти ключи у вас были?

– Не ошибетесь! – задорно тряхнул красивой головой Зубов. – Чтобы не заставлять вас задавать очередной вопрос, сообщу, что слепки с подлинников ключей сделал камердинер генерала, который работал для меня, и ему пришлось заплатить на это немало...

– Камердинер дядюшки? – забыв об учтивости, перебил ошеломленный Алексей. – Этот, как его... Селиверст Феоктистов?

– Вернее, Феоктист Селиверстов, – деликатно, сладчайшим голоском поправил его Бесиков и снова умолк так, словно его и не было вовсе в этом зальчике.

– Совершенно верно, – согласился Зубов. – Именно так его и зовут. И вот, увидав мертвого генерала, я, через несколько минут полного оцепенения и страха, понял, что судьба послала мне удачу, которой надо суметь воспользоваться. Ключи были изготовлены на всякий случай – если Талызин заартачится, откажется отдавать письмо Александра и нам придется выкрасть письмо в его отсутствие. Говорю как на духу: у нас и мыслей не было об убийстве. Украсть бумаги – да, на это мы были готовы. Но не убивать. Генерал умер без нашего участия, и мне, повторяю, оставалось только воспользоваться удобным случаем. Я прошел в его кабинет, открыл секретер, а поскольку времени просматривать бумаги у меня не было, я решил забрать их все. И в это время в доме появился вот этот злополучный юноша... – Платон Александрович кивком указал на Алексея.

– Одну минутку! – перебил его Каразин. – Давайте по порядку. Тут, воля ваша, князь, получается некая неувязка. Вы говорите, что труп генерала лежал на полу в столовой. Однако же наш юный друг уверяет, что комната сия была пуста, он даже решил, что дома никого нет, хотел выпить вина, но его отвлек какой-то шум. Затем же... – Продолжение Василий Львович проглотил, только слегка покосился на притихшую Ольгу Александровну. – Короче говоря, дядюшку своего ни живым, ни мертвым Алеша так и не увидел. Да и господа дознаватели уверяли моего юного друга, будто обнаружили генерала в постели, с лицом, закрытым подушкою. Как объяснить сии перемещения мертвого тела в пространстве? Не станете же вы утверждать, что генералу не понравилось валяться на холодном полу в столовой, потому он решил пойти лечь на мягкие пуховики?

– Перестаньте издеваться! – Зубов, чувствовалось, был уже на последнем пределе терпения. – Я перенес его в спальню, ну, я, понятно вам?

Князь Каразин ничего не ответил, только почтительно и поспешно кивнул, в чем тоже чувствовалась нескрываемая насмешка, ну а Алексей едва подавил в себе желание ехидно спросить Зубова, ему что, стало боязно, что труп Талызина простудится, оттого-то он и дал себе труд втащить его на второй этаж и устроить поудобнее в постели... заодно завалив лицо подушкою?

– Понимаете, я хотел, чтобы эта смерть выглядела как нечто особенное, – вдруг смущенно проговорил хозяин дома. – Не как несчастная случайность, а как некий удар грома, поразивший предателя. Ведь Талызин был первым среди тех, кто остерегал государя от ссоры с Римом, кто настаивал на сохранении и возвеличении Мальтийского ордена, а главное, учреждении масонской ложи, на расширении сети иезуитских училищ, ну и, разумеется, постоянно проповедовал идею унии церквей. И если никто из нас, из всех, замешанных в деле 11 марта, старался никогда не говорить об этом (вы знаете, что братья мои, Николай и Валерьян, сами покинули Петербург, другие тоже старались держаться в тени, и даже фон дер Пален не намекнул императору, что мог ждать хотя бы подобия благодарности с его стороны, а не фактического изгнания!), то генерал, в отличие от прочих, не оставлял императора своими намеками. Я знал, что его непрестанно подзуживают отцы-иезуиты, поэтому решил, что, если смерть его будет обставлена как убийство, если ни у кого не останется сомнений в том, что произошло именно убийство, – всё это сильно воздействует на общественное мнение.

Он несколько напыжился, расправил плечи, явно гордясь своим замыслом, и Алексей вдруг вспомнил пересказанный ему Каразиным титул Зубова: «Светлейший князь, генерал-фельдцейхмейстер, над фортификациями генеральный директор, главноначальствующий флотом Черноморским, Вознесенскою легкою конницею и Черноморским казачьим войском, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, шеф Кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Государственной Военной коллегии, почетный благотворитель Императорского воспитательного дома и почетный любитель Академии художеств». В этих пышных эпитетах, в этой задумке относительно воздействия «на общественное мнение» был весь Зубов – богатый честолюбец, в душе так и оставшийся мальчишкой, который тешится более выдумкой, чем реальностью, и до сих пор не понял, что всякое деяние имеет свои последствия. А уж, казалось бы, кто, как не он, должен был сие понимать!

Князь Каразин вдруг резко отер пот со лба и уселся рядом с Алексеем на диванчик.

– Воля ваша, милостивые государи мои, но я что-то окончательно перестал отделять зерна от плевел. Опять не сходятся концы с концами! Ежели следовать вашей логике, Платон Александрович, убийство генерала должно было остаться нераскрытым. Таинственная месть таинственных людей за его приверженность госпитальерам и прочим поганым масонам, так?

– Так, – нехотя проронил Зубов, которому, по всему было видно, изрядно надоела затянувшаяся беседа.

– Однако же что мы видим в действительности? Вся тяжесть вины обрушилась на нашего юного друга. Было сделано все, чтобы, не побоюсь этого слова, подвести его под монастырь. Объясните, как это произошло, почему изменились ваши планы?

– Ну, так вышло, – пробормотал Зубов, обратив на Алексея свои действительно прекрасные миндалевидные глаза. – Конечно, это, наверное, было жестоко по отношению к вам...

– Наверное! – хмыкнул Каразин, но Зубов сделал вид, что не расслышал, и продолжал:

– Дело в том, что я никак не мог отпереть потайные ящички. Ключ не подходил. Одна бороздка оказалась великовата, ее необходимо было подпилить. Понятно, напильника у меня с собою не было. А вы начали расхаживать по дому, искали того, кто нашумел – ну, я, конечно, и впрямь немножко нашумел, признаюсь! – вы вели себя как-то очень по-хозяйски, и у нас возникли опасения.

– У нас? – резко спросил Каразин.

– У нас? – чуть слышно выдохнул Алексей.

– У нас с Ольгой, – пояснил Зубов. – Она все это время была со мной, помогала мне в поисках и во всем остальном. И вот, когда мы убедились, что вы не случайный гость, который вот-вот уйдет, убедившись в отсутствии хозяина, что вы, вполне возможно, уходить вовсе не намерены, мы решили отвлечь вас каким-нибудь радикальным средством.

– Да уж! – пробормотал Каразин.

Алексей вздрогнул. Как это тогда сказал Бесиков? «Она одурманила, опьянила вас, заставила потерять голову. Вы забыли все свои прошлые намерения. Теперь вы могли думать только о ней...»

Правда, радикальнее этого средства и придумать было трудно!

Ольга Александровна слушала брата, не шевельнувшись.

– Ольга спустилась по черной лестнице и вошла в дом с парадного крыльца. Я предполагал, что она займет вас разговорами, но моя сестра – создание увлекающееся...

Сказав это, Зубов словно бы сам устыдился неприкрытого цинизма, прозвучавшего в его словах, и отвел глаза. И все отвели глаза от Алексея, жалея его, даже Бесиков с Варламовым, а сам он только и мог, что зажмурился, словно ему стыдно было глядеть на белый свет. И только та, которой сейчас действительно должно было быть стыдно, не отвела взор, а неотрывно смотрела на измученное, бледное лицо юноши, и в глазах ее... странное, непостижимое выражение таилось в них, но кто сейчас дал бы себе труд посмотреть в ее глаза!