Тотем - Моррелл Дэвид. Страница 15

А Эбби кричала, не переставая.

31

Слотер не знал, что он здесь делает. Он уговаривал себя, что должен пойти домой, проверить, как там его лошади, говорил, что чересчур много выпил сегодня и даже, что кто-нибудь другой за него это сделает. Но он знал ответ на свой вопрос. Он был напуган и мог или убежать, или же остаться и повернуться к ужасу лицом. “Что-то у нас происходит”, — продолжал он повторять, понимая, что если он не остановит это что-то сейчас, то уже никогда не сможет контролировать события. Двое ребят в бакалейном магазине. Он вылез из машины.

Натан двинулся к бару “Паровоз”, намереваясь проверить заперты ли двери — фонарь в руке — подергал, убедился, что все закрыто. Чтобы не оставалось сомнений, он посветил фонарем в окна и проверил замки черного хода, и даже заглянул в мусорный бак, чтобы убедиться, что все бутылки разбиты. “Нет, ты просто теряешь здесь время”, — сказал Слотер самому себе и, выключив фонарь, он вздохнул и вернулся к автомобилю.

Было три часа ночи, время смерти Клиффорда. Конечно, на поле Клиффорд попал примерно за полчаса до этого, а если еще и спал, то, может быть, даже за час. Но приблизительно в это время на него напали, и Слотер, стоя возле машины, смотрел на поле, находящееся дальше по улице. В конце улица была застроена домами, в большинстве своем неказистыми на вид, — этот район города ближе всех остальных приближался по своему состоянию к трущобам: покосившиеся крылечки, на газонах грязь вместо травы, окна без стекол забиты фанерой. Но несмотря на нищету, люди здесь жили миролюбивые, и не доставляли Слотеру особого беспокойства. Конечно, бар был рассадником всяческих бед, но носителями зла были в большинстве своем рабочие с ферм. Слотер поглядел вдаль, туда, где за баром и полем в свете луны вырисовывались дома возле загонов. Всего три дня — стада всегда пасутся на лугах, кроме тех случаев, когда наступало время аукционов, но и в этом случае, кроме конторы и двух крытых залов для показа животных ничего более не требовалось. В тишине Слотер слышал, как из дальнего конца поля нарастает гул от бредущего стада — и замер, задумавшись. А затем двинулся по тротуару к загонам.

На открытом пространстве, по которому он сейчас брел, надобность в фонаре отпала. Над головой сияли звезды и светила распухшая луна. Ночь приобрела серебристый, какой-то волшебный оттенок. “Так же, наверное, думал и Клиффорд”, — решил Натан. И сам постарался воспроизвести мысли Клиффорда. Прошлая ночь тоже была ясной и светлой, и бедняга, выйдя из бара, точно так же тащился к полю. Конечно, Клиффорд был пьян. С таким количеством алкоголя в крови — двадцать восемь процентов — единственное, что он мог видеть, — это лунное сияние. Ко всему прочему он не шел. Он брел, шатаясь, зигзагообразно по улице и, может быть, именно поэтому он решил сократить путь домой, и не шлепать в два раза больше — обходить целый квартал. Потому что понимал, что иначе ему ни за что не попасть к жене. Он, споткнувшись, сошел с тротуара в поле и то, что сидело, скорчившись в высокой траве и сорняках, наверняка решило, что это — легкая добыча. Нет, эти тридцать минут между падением в яму и нападением на Клиффорда совершенно неверно рассчитаны. Если кто-то увидел, как он, шатаясь, сходит с тротуара в поле, то должен был напасть на него немедленно. Не было ни малейшего резона откладывать прыжок. Может быть, та тварь просто не собиралась нападать на человека, а хотела попробовать говядинки, но вооруженная охрана загона пришлась ей не по вкусу, и она решила добить Клиффорда. Зачем? Она ведь его не съела. От злобы? И внезапно эта мысль показалась Слотеру дикой и устрашающей, пока он сходил с твердого бетона тротуара и вступал в шуршащую траву и похрустывающий гравий под ногами.

Слотер говорил самому себе, что совсем сошел с ума: он ведь устал и должен пойти домой поспать. Но если в городе появилась бешеная собака, она должна была вернуться на то место, где ей удалось загрызть одну жертву. Натан отошел на десяток шагов от тротуара, двигаясь по смутной прямой, на середине которой лежала проклятая яма, а в дальнем конце следующего квартала стоял дом Клиффорда. Этот путь, видимо, выбрал вчера и Клиффорд, хотя Слотер не был уверен до конца: его люди должны были подойти сюда утром и начать тщательное расследование. “О да, это чудесно, это по-настоящему умно”, — говорил он про себя. И только сейчас Натан понял, насколько же он устал, если плетется здесь, шаркая ногами и стирая возможные оставшиеся следы. Замечательная полицейская работка. “Блин, как дурная шутка, ей-богу”. В надежде, что преступник может снова объявиться на месте преступления, следователь затирает последние следы его преступления. Вот уже действительно — молодец. “Блин, да каким же ты местом думаешь? Черт, ну что ж, я сотворил все, что только мог и теперь не в силах развернуться и уйти, не получив ни капли удовлетворения. Поэтому вполне могу продолжить свой путь”.

Что он и сделал с большой неохотой. Потому что несмотря на решительность, Слотер чувствовал себя по-настоящему, до невозможности задерганным. Не просто расстроенным, как в первые часы, после того, как он наткнулся на тело Маркла. А каким-то иным, очень остро и заинтересованно реагирующим на события этого дня. И в особенности на это место и в этот поздний час. Конечно, частично тут были виноваты воспоминания об изодранном лице Клиффорда и мысли о том, что патологоанатом назвал “психическим” животным поведением. Чисто павловское предположение, которое Слотер хорошо понимал и под которым сам вполне мог подписаться. Частично же это, разумеется, было результатом воздействия черноты ночи, полного его одиночества здесь в глубокой тишине, нарушаемой лишь его шагами по шуршащей траве и хрустом гравия под ботинками. Теперь Слотер двигался по колено в сорняках, ступал медленно, и левая его рука, державшая фонарь, была готова в любой момент включить свет, а правая находилась возле расстегнутой кобуры. Натан, не переставая, повторял про себя, что ведет себя глупо. Во время работы в Детройте ему приходилось переживать моменты в тысячу раз худшие, например, проверяя в ночные смены взломанные склады, преследуя кого-нибудь в лабиринтоподобных аллеях или входя, скажем, в ту самую бакалею с теми двумя мальчишками. “Но то было довольно давно, — говорил он себе, — а за последние годы здесь же ничего не происходило, и поэтому ты отвык”. Да к тому же нет ничего хорошего в этом внезапно поднявшемся шуршащем ветре, забравшемся в сорняки и высокую траву, в то время как ничего вокруг не видно. И поэтому кажется, что где-то впереди или позади кто-то движется. Разок Слотер обернулся, но — ничего, и он с огромным трудом подавил в себе желание зажечь фонарь. “Нет уж, не вздумай этого делать до тех пор, пока не будешь абсолютно уверен в том, что кто-то там действительно есть. Не вспугни тварь, пока не подойдешь к ней настолько близко, что сможешь увидеть”.

И он двинулся дальше, подумав, что в подобной звездной и лунной ночи все будет видно достаточно хорошо. Но серебристое сияние искажало формы. Оно как бы приближало все вещи и смазывало контуры, так что казалось, будто предметы сливаются в один. Слотер взглянул на выгоны, где тени томно движущихся коров соединялись со стоящими за ними строениями. И подумал о том, что лучше было бы не подходить слишком близко к ним, чтобы какой-нибудь охранник не принял его случайно за вора и не пристрелил по ошибке. Натан прошел уже половину поля, но ямы почему-то не обнаружил. Он так много оглядывался по сторонам, что сбился с курса и сейчас не знал, куда следует повернуть: вправо или влево? Вымоину укрывала высокая трава, вспомнилось ему, и, видимо, даже стоя футах в десяти от нее, он будет не в состоянии отыскать яму. Он говорил себе, что должен держаться линии, на которой находится дом Клиффорда, но тут же подумал, что пьяный, пошатываясь, вполне мог брести по полю кренделями, то туда, то сюда. Подобное соображение, наконец, заставило Слотера все хорошенько обдумать, и он решил, что чересчур близко подобрался к загонам для скота, поэтому Натан побрел в другую сторону, внимательно прислушиваясь к говору ветра. А, может, к его отсутствию. Но шуршание в траве продолжалось и, казалось, как что-то приближалось все ближе и ближе.