Она что-то знала - Москвина Татьяна Владимировна. Страница 54

28ь

Пошли прогуляться по Горбатову. Алёна так и осталась в нарядной блузке горошком – не годится начальству в затрапезе ходить. По Кирпичной улице вышли на асфальтированную площадь, где и располагались главные учреждения посёлка. В центре площади красовался круглый сквер с высоким одноструйным фонтанчиком, газоном с разноцветной геранью, белыми скамейками и кустами сирени и боярышника. У фонтана стоял розовый гусь, реалистических размеров, человеческих рук дело. Сирень отцветала, боярышник же был в полном цвету. Слева, если стоять спиной к главной дороге, была церковь, справа – светло-зелёное здание администрации и клуб с четырьмя деревянными колоннами. Здесь же располагался магазин «Продтовары», одноэтажное здание красного кирпича, и почта, солидное сооружение, ещё со старого режима и прежних времён, когда почта много значила в жизни сельского человека.

– Вот Народная площадь, бывшая Ленина. Был небольшой бюст вождя, так Октябрь Платонович ещё в девяностые его перенёс в библиотеку. «От вихрей истории», так он объясняет.

Больничка чуть дальше, по Речной улице, там же и «Промтовары». Церковь начала века, фабриканты кирпичные, Васильевы, построили. А в их бывшем доме сейчас школа. Восстановили нашу церковь в девяносто шестом, тут Октябрь Платонович большую роль сыграл.

– Как, и бюст Ленина уберёг, и о церкви хлопотал?

– Да он такой. Он говорит: «Всё было нужно, пусть мы и не знаем, зачем». Совсем особенный человек.

На скамейках в сквере сидели мальчишки-подростки, курили, гоготали, но пива не пили, о чём удивлённо сказала Анна Алёне.

– Не вожу пива. Запретила. Есть же закон – на улице нельзя распивать, а никто не выполняет. А мы в Горбатове взяли и выполнили. Хочешь пива – езжай в Гаврилово, пятнадцать кэмэ, привози своё пойло, дома сиди и пей. Ну к чему это пиво? И не русская это традиция вовсе. Те «мёд-пиво», что в былинах пили, другими были. Да и пили их на пирах, а не где попало. Вот только мусор на улицах разводить. Потом они, извините, ссут прямо в сирень, на виду церкви. Не, это мы всё отмели.

– А кино у вас есть? Дискотека?

– Дискотека в школе, в спортивном зале, по субботам. Кино Октябрь возит, в клубе на первом этаже мы же плазменную панель установили. А до этого был просто телек большой с видиком. По три сеанса в день, и для молодежи, и для детей, и для взрослых – всё учитывает, сам лекции читает. Пять рублей с ребёнка после семи лет, со взрослых – десять. Всё в казну сдает! А из казны уже на клуб получает и премиальные. Вот не отнимешь – честнейший человек. Но трудный. Давит на психику. Касимов – тот от него стонет.

Все попадавшиеся навстречу жители Горбатова, от детей до благообразных и ведьмообразных старушек, уважительно здоровались с Алёной, частенько величая её «матушкой».

– Так что сейчас – ваш консервный завод стоит, сырья-то нет пока?

– Зачем стоять, мы зелень гоним протёртую – щавель, крапиву. В городах на суп идет хорошо, и кафе, рестораны берут в охотку. Потом укроп с петрушкой пойдут, мы их с солью перетираем, а там и заветный огурец подтянется. Ну, и с июля страда. У нас большой ассортимент.

– Что выпускаете?

– Огурцы, помидоры солёные, маринованные. Морковь с помидорами и кабачками, кабачки отдельно, икрой и кусками. Свёклу кусками в маринаде. Смесь для борща – морковь, свёкла, лук, помидоры. Грибы лисички, грибы белые и пёстрые. Варенье всякое. У нас больше тридцати наименований. По технологии – это всё Касимов и жена его Наташа. Хлопочут. Это наше сердце – консервный завод, всем миром поднимали, сто человек работает… И скажу вам по секрету, есть у нас там ещё один потаённый цех. Водку делаем свою, настойки, перегоняем на зверобой, на смородиновый лист. Патент нам не поднять, так гоним для себя. Не для продажи.

– Зачем?

– А нужно мне, чтоб народишко паленкой травился? Да и эта «Вот она!» городская тоже, знаете, с дерьмецом. Тяжёлая. А мы каждому работнику выдаём два литра в месяц своего и бесплатно. И у тёти Вали на Красной улице всегда можно по двадцатке пол-литра взять в урочное время. Все равно пили и будут пить, так хоть на душе спокойно – пьют чистое, своё-родное. А у Вали пять детишек… И сами гнать перестали – зачем?

– А что милиция? Куда смотрит?

– Игорь Сергеич? Он зверобой уважает. У нас с нашими силовыми структурами полная любовь и понимание. Мы тут вообще, знаете… договорились. По-хорошему договорились—вот чтоб и себе и людям.

– А вдруг кто-нибудь просигналит? Мало ли. Позавидуют.

– Кто сигналит, мы того знаем назубок. Октябрь сигналит. Не из зависти, а характер такой. Но мы его держим строго, и на всякий случай я давно на него справку имею насчёт вялотекущей шизофрении. А народ с какого дуба рухнувши сигналить будет? Он же знает, что мы, наша устойчивая преступная группировка, верхушка Горбатова, мы от всего отопрёмся, а доносчику первый кнут.

– Опять Октябрь?

– О характер! Как с Гражданской войны. Вы его увидите, он вечером заглянет на вас полюбопытствовать.

– Значит, у вас всё своё? И в магазинах торговать нечем?

– Да нет, торгуют. Соль-сахар, хлеб-конфеты. Но всё в основном местное. Деликатесы привозим – колбасу, селёдку. Молочные продукты с фермерского хозяйства – двадцать кэмэ отсюда, дешёвые, отличные. Макароны местные, из-под Ржаксы. Товар качественный, а тоже поставить себя не умеют: на пачке так и написано «Макароны» – и ничего более. Дескать, макароны и есть макароны, чего ещё наворачивать? Тамбовская жилка – ну терпеть не могут никакой рекламы.

– Не доверяют?

– Не-а, ничему не доверяют. Упёртые. Консерваторы. Мы хоть на этикетках огурчик нарисовали, такой весёлый, улыбчивый, ручкой машет – Петя мой рисовал. Эмблема завода. А ржакские – ни в какую. Чёрными буквами запузырят: «Вермишель», «Рожки» – и все дела. Я им говорю: маркетинг, пиар, они токо щурятся. Директор плечами пожимает, говорит: брали и брать будут. Чего не брать, когда четырнадцать рублей кило? Вот вам и весь маркетинг тамбовский.

– Действительно, жизнь у вас дешёвая получается.

– Дешёвая, потому что денег-то в области у народа нет. Зарплаты копеечные. Я считаюсь тут богачкой, а у меня шесть с половиной тыщ как у главы администрации и три с половиной как у завмедпунктом. И у мужа на заводе четыре тыщи. Ваня, сын мой, завучем в школе, три тыщи, и жена его, он тут женился на Свете, на агрономше, у ней четыре с половиной. Тётка, Ирина Ивановна, с нами живёт, вы видели, пенсия полторы тыщи, козу держит, свинку и кур. Так я хожу олигархшей!

– А ваш второй сын, Миша? Как он тут поживает?

– Миша армию откосил, заставил меня справку сделать. Учится пока в Тамбовском университете на психологическом. Квартиру я ему в Тамбове снимаю; в Питере сдаю, а здесь снимаю.

Приезжает к нам, гостит, подолгу даже бывает, а всё домой рвется, к мостам, так сказать, и к сфинксам. Не хочет тут жить. Скучно ему, не по характеру. Вообще в России жить не хочет. Отравленный он. Временем отравленный. Червоточина какая-то в нём. Переживаю я за него сильно… Ну как вам центр Горбатова?

– Славно. Тихо. А где завод?

– Завод внизу, по ту сторону горы. Ну уж извините, мы так говорим – гора. Понятно, это гора только по-нашему. Там и выгородка в реке для засолки огурцов, и все цеха. Там недалеко ещё развалины кирпичного завода – Касимов так переживает, всё мечтает восстановить, у нас же рядом глина классная, залежи. И десять пятиэтажек, проблемная наша зона. Построили в шестьдесят пятом, заселили администрацию, рабочих, вы ж представляете, во что это сейчас превратилось. Всё, блин, сыпется, пьянь на пьяни, на работу не выгонишь.