Собака, которая не хотела быть просто собакой - Моуэт Фарли. Страница 6

Не было никаких предчувствий и у мамы до тех пор, пока без четверти восемь не зазвонил телефон. Мама взяла трубку, и сердитый женский голос прокричал ей в ухо:

– Вас следовало бы посадить в тюрьму! Вы почувствуете, так ли это приятно, когда я напущу на вас закон!

На том конце провода трубка с треском опустилась на рычаг, и мама вернулась к приготовлению завтрака. Рано утром она всегда бывала флегматичной и потому решила, что эта гневная тирада прозвучала просто не по тому номеру телефона. Мама даже улыбалась, когда за завтраком рассказывала об этом папе. И когда приехала полиция, она все еще улыбалась.

Прибыли два полисмена, симпатичные и вежливые. Один из них объяснил, что какой-то чудак позвонил в полицейский участок и сообщил, что Моуэты выкрасили свою собаку. Полисмены были смущены и поспешили объяснить, что закон обязывает проверять все жалобы, какими бы странными они ни казались. Если мама заверит их, ради пустой формальности, что ее собака все еще имеет свою естественную окраску, они охотно откланяются. Мама сразу же заверила их, что все так и есть, но, чувствуя себя озадаченной, поспешила в столовую сообщить об этом папе.

Но папа исчез. Он даже не допил своего утреннего кофе. Ворчание и фырканье Эрдли в переулке за домом говорило о том, что он спешно уезжает.

Мама пожала плечами и стала убирать посуду. В этот момент Матт начал царапаться в дверь с сеткой для защиты от москитов. Мама пошла впустить его.

Матт просеменил в дом с самым страдальческим видом, низко опустив голову. На людной улице ему, должно быть, пришлось очень худо. Он тут же юркнул в мою комнату и исчез под кроватью.

Папа еще не доехал до места работы, когда мама позвонила в библиотеку. В результате на работе его встретило взволнованное и строгое мамино распоряжение: немедленно вернуться домой.

Затем вызвали ветеринара.

К несчастью, это был тот же человек, который приезжал, когда Матт съел зеленое мыло. Ветеринар явился уже с выражением подозрительности во взгляде.

Мама встретила его на пороге и поспешно провела в спальню. Затем они вдвоем попытались убедить Матта вылезти из-под кровати. Матт упорно отказывался подчиниться. В конце концов ветеринару пришлось ползти к собаке под кровать, но проделал он это очень неуклюже.

Когда он вылез, то, казалось, лишился дара речи. Мама истолковала его молчание как признак опасного состояния собаки. Она попросила доктора скорее назвать болезнь. Она совсем не была готова к тому бурному потоку слов, которым доктор разразился в ее адрес. Он отбросил всю профессиональную этику и когда покидал наш дом, то горестно клялся, что бросит медицину и вернется на пшеничную ферму, где родился. Доктор был так зол, что совершенно забыл о гонораре.

Для одного утра мама натерпелась вполне достаточно и была уже на пределе, когда несколько минут спустя с черного хода осторожно появился папа. У него был почти такой же жалкий вид, как у Матта. Он увидел выражение маминых глаз и попытался опередить ее.

– Клянусь, я даже не предполагал, что это произведет такой эффект, – поспешил объяснить он. – Все это, конечно, отмоется? – В его голосе звучала мольба.

Маму наконец-то озарило запоздалое прозрение относительно всего случившегося с Маттом. Она устремила на папу самый уничтожающий взгляд, на какой только была способна.

– Что отмоется? – спросила она повелительным голосом, не оставив папе даже щелки для дальнейших уверток.

– Синька, – робко ответил папа. Не удивительно, что к моменту моего возвращения мама чувствовала себя несчастной. В течение трех дней телефон звонил почти непрерывно. Некоторые из звонивших были общительны – терпеть их было труднее всего. Другие были настроены мстительно. К счастью, репортеры газеты «Саскатун Стар Феникс» были друзьями моего папы и с замечательным благородством отказали себе в возможности широко использовать эту забавную тему на страницах своей газеты.

Тем не менее в Саскатуне почти все жители были оповещены о Моуэтах и их ярко-синей собаке, и каждый имел на этот счет свое собственное мнение.

Когда я пришел домой, папа уже болезненно вздрагивал от одного упоминания о случившемся, и было опасно выпытывать из него подробности. Но я все-таки рискнул его спросить о количестве синьки, которое он использовал.

– Всего-то горсточку, – ответил он сухо. – Только чтобы убрать этот противный желтый оттенок и вернуть шерсти белизну!

Не знаю точно, сколько эта «горсточка» вмещала, но зато знаю, что когда несколько дней спустя мама попросила меня прочистить засорившийся водослив в подвале, то я извлек из трубы комок бумажных оберток не менее чем от десяти кубиков синьки… Очень сомневаюсь, что несколько оберток попало туда раньше.

Стая уток

Осенью того же года мы с папой начали готовиться к нашему первому охотничьему сезону на Западе. Время перед открытием сезона были полно для меня больших волнений и ожидания, а школа казалась почти невыносимой пыткой. Ночи стали холоднее. В предрассветные сумерки я внезапно просыпался и, лежа в постели, с учащенно бьющимся сердцем прислушивался к величавым голосам первых гусиных стай, тянувшихся на юг. На кровати у себя под боком я держал свое ружье маленькое ружье двадцатого калибра (первый в моей жизни дробовик). В гулкой темноте я поднимал его к плечу, потолок и крыша исчезали, и дуло ружья следовало за небесными путешественниками.

Папа был возбужден еще сильнее. Каждый вечер он вынимал из чехла свое ружье, заботливо полировал сверкающую ложу из орехового дерева, вытаскивал патроны и снова укладывал их в коробки. Мама обычно сидела и глядела на него с выражением ангельской покорности, которое кого угодно может вывести из себя и которое женщины умеют превращать в грозное оружие против своих спутников жизни. Матт, напротив, полностью игнорировал наши приготовления, и ему становилось от них так тошно, что он начинал проводить вечера вне дома. Отсутствие у собаки всякого интереса к ружьям, манкам, патронам и к одежде для охоты вызывало у папы презрение, и при этом подтверждалась справедливость его первоначальной оценки Матта.

– Нам придется охотиться без собаки, Фарли, – угрюмо сказал он мне однажды вечером.

Мама, которой на самом деле было адресовано это замечание, попалась на удочку.

– Ерунда, – возразила она. – У вас есть Матт – вам надо только потренировать его. Папа иронически фыркнул.

– Ты говоришь, Матт! Нам нужна собака для охоты на птицу, а не собака с птичьими мозгами.

Меня кольнул намек на умственные способности Матта.

– Я думаю, что у него в роду где-нибудь, вероятно, была собака для охоты на птицу, – сказал я. – Посмотри на его длинную шерсть на ногах – ведь она как у настоящего английского сеттера.

Папа бросил на меня серьезный взгляд и попросил следовать за ним в гараж. Когда мы вошли в это убежище, он запер дверь.

– Ты снова идешь на поводу у мамы, – бросил он мне обвинение тоном, который подчеркивал всю серьезность моего нарушения мужской верности.

– Не то чтобы и д у н а п о в о д у, – оправдывался я. – Мама сказала только, что нам следовало бы испытать пса и он, может быть, стал бы приносить нам к а к у ю – т о пользу.

Папа взглянул на меня с сожалением.

– Ты не понял главного, – объяснил он. – Ты теперь достаточно взрослый, чтобы понять, что в мужских делах никогда не стоит давать женщине возможность считать, что она права. Не стоит давать ей ни малейшего шанса доказать это. Матт остается дома.

Папина логика смутила меня, но я не стал спорить. Так в этот первый сезон мы бродили по полям и озеркам без собаки. Возможно, тогда это ничего бы не изменило. Самому папе и мне предстояло еще многому научиться, а процесс обучения охоте оказался бы невероятно сложным, попытайся мы одновременно натаскивать на дичь и собаку.

В день открытия охоты мы с папой были на ногах задолго до рассвета (в ту ночь мы по-настоящему и не ложились). Погрузив ружья и все наше имущество на тряское сиденье Эрдли, мы покатили сквозь сумрачную пустоту спящего города на широкую равнину. Чуть брезжило, когда мы уже неслись по прямым грунтовым дорогам и за кормой Эрдли клубилась пыль, кроваво-красная в рассеянном свете задней фары. Случайные зайцы делали гигантские прыжки в конусах света от передних фар или мчались рядом с нами по придорожным кюветам, похожие на призрачных скаковых лошадок, сопровождающих наш маленький автомобиль.