Как мы отдыхали - Можаев Борис Андреевич. Страница 2
– Круто берешь! – крикнул кто-то. – Смотри не кувыркнись.
– Не таких объезжали, – сказал Володя.
Потом перешел к другому мотоциклу, без коляски. Этот завел не спрашиваясь: покрутил ручку, погазовал на месте и вдруг как откинется назад, как гикнет – и с ревом полетел на одном заднем колесе, держа переднее на весу.
– Эк, дьявол! Как рысак берет, с ходу!
– Кра-асиво.
– Отчаянная башка, – раздались голоса.
Я залюбовался его лихой и какой-то хваткой посадкой; белая рубашка пузырем вздулась на спине, плечи развернуты, голова запрокинута назад, глаза сощурены… А ноги сами по ветру летят. Разойдись, кому жизнь дорога!
Ладный мужик, ничего не скажешь. И ходит хозяином: поступь резкая, но пружинистая, легкая и взгляд снисходительный – только бровями поведет да веки чуть приспустит: «В чем дело? Какие могут быть затруднения?»
Батурина нашли мы в Пантюхине, в колхозном правлении. Это был дюжий мужчина в желтой чесучовой паре – пиджак с запасом, каждая штанина что твоя юбка, словом, костюм мог принять в себя еще одного мощного Батурина. Брови рыжие, косматые, нос толстый, голова красная, выбритая до блеска, как у Григория Котовского. Ну и, конечно, соломенная шляпа… Правда, покоилась она не на голове председателя, а лежала на его просторном столе.
– Владимир Васильевич! Андреич!! Вот так гостей мне бог послал! – широко улыбаясь, он встал нам навстречу и говорил тихим, надтреснутым тенорком.
– Гостей угощать надо, – сказал Володя и подмигнул мне.
– А как же, как же?! Значит, отдохнуть приехали? Сейчас мы сообразим… Сейчас отдохнем…
Он прошел к порогу и растворил дверь:
– Леша! Ива-ан! Да где вы там, черти? Позовите Рыжова!
Первым вбежал Леша, верткий морщинистый мужичок с ноготок.
– Иван Павлович, Рыжов в луга собрался пресс чинить.
– Да какой теперь к чертовой бабушке пресс!! Гости приехали. Скажи ему, чтоб Кутузову наказал: пусть, мол, приготовится. Мы зайдем на полчаса… На вот деньги возьми! – он сунул ему пачку «красненьких». – Да! Еще скажи: пусть к рыбакам пошлет «Москвича», чтоб рыбу приготовили… Да постой! Что тебя, пружина в зад толкает? Поезжай на ферму, закуски возьми. Корзину этих самых положи… Ну, понял?
– Понял, Иван Павлыч.
– Да в багажник положи пяток тех… горластых. Чтоб покрупнее были, помягче. Понял?
– Понял, Иван Павлович.
– Ну, поезжай!
Тот пулей вылетел.
– Значит, отдохнуть приехали. Это хорошо… Отдохнем, – потирая ручищи, радостно говорил Батурин, прохаживаясь по кабинету.
– Погоди радоваться! Ты сперва расскажи, как сенокос идет? – остановил его жестом Володя.
– Владимир Васильевич! – всплеснул руками Батурин. – Это мы всегда пожалуйста. У нас – не у гордеевских постников… У нас работа из рук не валится. Мы на шефах не едем. Да вот они, сводки! – он подошел к столу, раскрыл папку. – Вот, смотри!
Несколько минут они проглядывали сводки и ведомости: сколько скошено, да застоговано, да запрессовано; стучали на счетах, на бумаге прикидывали – когда кончат, сколько сена сдадут… Обычные сельские заботы да хлопоты.
Потом пришел механик Рыжов. Он был под стать самому Батурину: плечи – руками не обхватишь, улыбка во весь рот, зубы один к одному, что твой кукурузный початок. Под мышкой он нес две буханки черного хлеба.
– Наказал Кутузову? – спросил его Батурин.
– Наказал, – ответил тот от порога. – Хоть сейчас, говорит, приходите.
– А хлеб зачем? У него что, хлеба не хватает?
– Это жена мне наказала. Я думаю: дай-ка сейчас прихвачу. Не то загуляемся – позабудем.
– О! Одной рукой передок «Москвича» подымает, а бабы своей боится, – засмеялся Батурин, обращаясь к нам.
– В наше время кого ж еще бояться? – смеялся и Рыжов, здороваясь с нами.
Зазвонил телефон. Батурин с досадой поглядел на него, потом вопросительно на нас: брать, мол, трубку или рукой махнуть? Но Володя уклончиво молчал, а телефон все трещал и трещал. Батурин тяжко вздохнул, как бык, и покорно снял трубку.
– Тебя, Владимир Васильевич, – сказал он, зажимая конец трубки и отводя ее от лица. – Что сказать?
– Кто спрашивает?
– Настя.
– Давай сюда! – Гладких взял трубку и с минуту молча слушал. Потом сказал: – Хорошо, сейчас приеду.
– Что там загорелось? – чуть не со слезой во взоре спросил Батурин. – Вот бестолковый народ! Отдохнуть человеку не дают.
– Кузовков приехал. В приемной ждет, – ответил Гладких, кладя трубку.
– Чего еще надо этому шаромыжнику? Всю жизнь на иждивении. Захребетник несчастный, кислый подворник! – шумно возмущался Батурин.
– Чего ему надо? – переспросил Гладких. – Да все то же самое – людей. Шефы, наверное, разбежались с сенокоса. Ну, ладно, я поехал.
– Да как же так, Владимир Васильевич? – Батурин ринулся к дверям за Володей. – Мы все заказали, приготовили. А ты от ворот поворот? Зачем обижаешь?
– Хорошо, я приеду, – отозвался тот. – Вы где будете?
– В углу на Мотках… Возле самой реки. Ну там, где стол выкопан.
– Хорошо, я вас найду. А Семена Семеновича сразу Пришлю. Куда его?
– Семена Бородина! – обрадовался Батурин. – Семена давай прямо к Кутузову. Мы его там подождем.
Мы вышли втроем из правления: Батурин, Рыжов и я. «Волги» все еще не было.
– Пройдем пешком, – сказал Батурин. – Кутузов живет недалеко.
– Громкая у него фамилия, – заметил я.
– Какая фамилия! – удивился Батурин. – Кривой он, потому и прозвали Кутузовым. Пошли.
– Может, в магазин завернем, прихватим чего-нибудь, – предложил я.
– Еще чего! – отрезал Батурин. – Он сыроваром работает на молзаводе. У него только черта рогатого нет. И то потому, что эта скотина не держится на молзаводе. Не то бы он и черта рогатого спер.
Механик так и покатывается. Буханки черного хлеба он запер в столе Батурина. «Вечером загляну, – говорит, – прихвачу». А Батурин ему: «Смотри, вместо хлеба счеты не упри».
Кутузов нас встретил возле своего палисадника.
– Иван Павлович! Николай Федорович! – бросился он навстречу, словно родных братьев увидел. – Все уже готово. Только вас и ждем.
– Сейчас мы пробу сымем, – сказал Батурин, проходя мимо Кутузова в калитку. – Не переперчил?
Механик опять захохотал, а Кутузов в некоторой растерянности остановился передо мной: что это, мол, за птица? Откуда? На всякий случай подал мне широкую и жесткую, как лопата, ладонь:
– Михаил Кузьмич.
Я представился в свою очередь. Кутузов все поглядывал настороженно: лицо у него припухлое, красное, с мелкими бисеринками пота на лбу и на подбородке, словно он только из бани выскочил. И на этом красном лице резким пятном выделялся белый невидящий зрак.
– Извиняюсь, вы из области? – спросил он, пропуская меня в калитку.
– Хватай дальше – из Москвы! – крикнул Батурин с крыльца. – Главный ревизор по сыроварням.
Механик засмеялся.
– Пошли, пошли! – подгонял нас Батурин. – А то квас прокиснет.
На веранде был накрыт стол: в центре стола три поллитры водки, по краю тарелки с сыром, со свиным салом да с забеленной окрошкой. Хозяйка, маленькая, кругленькая, в белом фартучке, с таким же красным и потным, как у хозяина, лицом, суетливо расставляла стулья и приглашала к столу. На веранде было жарко, как в парной.
– А где шайки? Где березовые веники? – спросил Батурин.
Хозяева остановились, растерянно глядя то на стол, то на Батурина.
– Я спрашиваю: париться нас пригласили или отдыхать? Если париться, то ставь шайки с горячей водой, а если отдыхать – растворяй окна!
Механик засмеялся, а Кутузов, виновато улыбаясь, возразил:
– Нельзя, Иван Павлович… Окна у нас того… одна видимость только. Они обманные, не открываются.
– Мало вам государство обманывать! Так еще и самих себя решили обмануть? Вот я вас! – погрозил Батурин пальцем.
На этот раз с механиком заодно смеялись и хозяева, а Иван Павлович шумно сопел и требовательно оглядывал стол: не поймешь – не то шутил, не то и впрямь сердился.