В болоте - Можаев Борис Андреевич. Страница 2
И, стоя посреди болота, я пережил нечто похожее на то мое детское отчаяние… Мне хотелось бежать и бежать без оглядки из этого проклятого болота, но какая-то сила сковывала меня. Я стоял, понуро ссутулившись, слушал, как хлюпала кругом вода, и память услужливо подсовывала мне полузабытую чертовщину.
«Намедни Левку Головастого на Каменском болоте нашли… Еле отходили. Закоченел совсем и воды нахлебался… Как он там очутился? Черти отвезли. Иду я, грит, в Ефимовку, домой, – догоняют меня в поле на тройке с бубенцами. Тпру! Садись, Левка, подвезем! И ребята вроде знакомые… Веселые! Сел я – и понеслось, замелькало – где земля, а где небо – не поймешь. Песняка наяривают. И я с ними заодно… Вроде бы и гармошка была… А вот как в болоте очутился, убей, грит, не помню. То-то и оно-то… Не пей в сумерках-ти. Не броди по дорогам. Смутное это время – самый разгул для чертей…»
«Они с целью заводят людей в болота. С це-елью… И в озере кто утонет или в пруду – тожеть их дело. А почему? Потому как ездят они на этих утопленниках. Ты думаешь, из кого черти тройки набирают? Из утопленников. В коренники мужики идут, а на пристяжку бабы. Намедни к Петьке Карузику заехали ночей: „Подкуй лошадь!“ Он завел ее в станок, взял заднюю ногу – ан не копыто, а пятка… Новенький, значит, у них. Объезжали. Накануне как раз Мишка Коровятник утонул».
«А откуда взялся этот Пантелеевич? Кто он такой? – начинаю поневоле думать я. – Он даже фамилии своей не назвал. А в каком он колхозе работает? Почему не поздоровался с ним тракторист? Где он живет? Ничего не сказал…»
Я вспомнил, как подошел он ко мне в тумской чайной: сутулый, плечистый, одутловатое красное лицо, глубоко посаженные медвежьи глазки. «Проездом, значит», – сказал он. Откуда он знал, что я проездом? А может, я по делам в Туму приехал? Ведь я никому не представлялся. И почему к нам никто не подошел, пока мы сидели и пили? Ведь за столиками было полно народу. Кругом теснота, а у нас свободно. Если он и в самом деле работал в Туме или в ближнем колхозе, так ведь нашлись бы у него и знакомые. По крайней мере кто-нибудь поздоровался бы с ним. Никто не подошел, никто не подсел к нам… «Ах я идиот! Ну с кем я связался?»
«Да глупости, глупости все это, – отмахивался я. – Нет, погоди, погоди… Если бы он был здешний, неужели он не знал, что по дороге в Бузиново проехать нельзя? Ведь знал бы. Шофер не сидит на печке. Конечно, знал! Недаром его тракторист предупредил, а он только усмехнулся…»
«Да ерунда… Просто понадеялся на себя. Не впервой, мол, проскочим».
«Ага, а то он из Рязани приехал? Не знал, что за лесом болото? Да что там говорить. Ему в любом случае надо было отдать меня трактористу. И меня не мучить, и себе не рисковать.
В любом, если бы он был добрым человеком…»
«Ну, какая чепуха! – пытался я урезонить себя. – Ведь он сам рисковал засесть в лесу».
«Рисковал, да не засел. В том-то все и дело. Ехал по лесу целиком, по кочкам, по кустарнику, и не засел! Скажи я кому-нибудь – не поверят! Засмеют! А потом еще и посветил мне, посигналил – лезь, милок, прямо в болото! Ах я идиот, ах идиот… Ну, кому я доверился, кому?»
«Постой, да он и фуражки не снимал ни разу. Да, да, не снимал… И в чайной за столом сидел в фуражке…»
– Но-о! Е-кэ-лэ-мэ-нэ… – раздалось где-то сзади, совсем близко.
Я обернулся и замер: шагах в десяти от меня что-то чернело: дерево – не дерево, человек – не человек. Вроде бы слишком высокий, и прямо на воде стоит. Меня словно толкнул кто-то, словно в ухо дунул и явственно сказал: «Вот он!» Да, это был он – Пантелеевич, высокий, плечистый – стоял на воде, широко расставив ноги. Я хотел крикнуть, но не смог и попятился назад.
– Да ну же, бегемот! Чего стала!
Захлюпала вода, громыхнуло дровяным стуком колесо, и черный человек колыхнулся, поплыл над водой, растопырив ноги. Да это ж повозка!
– Стойте! – закричал я и бросился к повозке.
Я бежал, разбрызгивая воду, будто на мне был водолазный костюм.
– Стойте!
– Стою, хоть дои, – ответил насмешливо сверху возница. – Откуда тебя вынесло, Христос с тобой?
Он стоял на двухколесной таратайке, держась за вожжи.
Я ухватился одной рукой за нахлестку, вторую подхватил возница и вытянул меня наверх.
– Держись за меня, – сказал он, потом обернулся к лошади и натянул вожжи. – Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ…
Таратайка дернулась и закачалась, словно на волнах поплыла. Лошадь шля по брюхо в воде, все глубже и глубже погружаясь, вскинув морду и тревожно навострив уши. На миг мне показалось, что это не уши, а рога. Я вцепился в брезентовый плащ возницы и крикнул:
– Куда ты правишь?
– Не кричи! Лошадь сама знает. Не замай! Она вывезет. Вот что натворили дожди-то – прямо потоп вселенский. Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ.
Только теперь я почуял, как дрожало у меня все внутри, как ходенем ходили руки и щелкали зубы. В коленях появилась какая-то расслабленность, словно они ватными сделались. Ужасно хотелось сесть. Я крепче держался за возницу, пытаясь унять хотя бы дрожь в пальцах, и не мог.
– Озяб, что ли? – спросил возница.
– Да.
– А ты встань на нахлестки, – сказал он, обернувшись ко мне.
– У меня сапоги резиновые. Да вроде бы мельче становится.
– Она вывезет. Лошадь – скотина тонкая.
– Вы случаем не знаете шофера Пантелеевича из Тумы?
– Кто ж его не знает! Энтот атлет. Машину за передок подымает… А что?
– Да так… – Мне стало стыдно своих недавних страхов и подозрений, я замялся и спросил: – А вы сами-то кто? Кем работаете?
– Я из пастухов. А теперь осеменителем работаю.
– Каким осеменителем?
– Искусственным. Быков теперь перевели, вот я и занимаюсь с коровами. С луговой фермы еду. Раньше там быка держали. А теперь говорят – нельзя. Вредно! Наука, она свою струю ведет. По-новому, значит. – Он помолчал и потом спросил: – Как ты здесь очутился?
– Заблудился.
– Откуда шел?
– Из Тумы.
– Из Тумы? Вон что! А на луга утопал… под самое озеро.
– Дорога увела.
– Это черти тебя завлекли, – сказал он серьезно. – В этом болоте и утонуть не мудрено. Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ.
1964