Кукла госпожи Барк - Мугуев Хаджи-Мурат Магометович. Страница 31
– Отвести обратно!
И, снова взяв Дюма, стал читать похождения мушкетеров. По тому, как удовлетворенно блестели его глаза, и по тому, что прошло уже больше пятнадцати минут, а раскрытая страница книги так и не была перевернута, было ясно, что мысли полковника очень далеки от любовных и авантюрных приключений кавалера д'Артаньяна.
Воздушная почта принесла письмо от Аркатова. На этот раз бравый капитан прислал не письмо, а небольшую записку.
«Шлем боевой фронтовой привет нашим дорогим начальникам и друзьям. Двинулись вперед и от того места, где были с вами, сейчас находимся далеко. Все здоровы, кланяются и ждут весточки от вас. Я сегодня вылетаю в один пункт. Нашелся Юльский, тот самый капрал, который в деле с привидениями играет немаловажную роль, поэтому спешу информировать вас и генерала, так как его исчезновение вызвало немало упреков по моему адресу.
Вечером опрошу его. На этих днях ждите очередного подробного доклада о ходе дела.
Намекните хоть немного, где вы находитесь, на каком фронте или может быть в самой Москве? Это не любопытство, но ведь дело наше общее, и я хотел бы, если вы в столице, хоть на часок заглянуть к вам, чтобы лично доложить обо всем, а также рассказать и о друзьях-товарищах, которые шлют вам обоим искренний, солдатский привет.
Аркатов.
P.S. А ведь Ян Кружельник оказался действительно ни в чем не повинным человеком, и я напрасно обругал его в прошлом письме. Он еще у меня, но уже не как подследственный, а как необходимый для дальнейшего хода дела человек.
Признаюсь, прошляпил, но в нашей работе важно уметь сознаться, что ты ошибся, и вовремя исправить ошибку, помня, что имеешь дело с живыми людьми».
– Правильная приписка, – сказал генерал. – Ошибиться может каждый, но не у всякого хватает мужества признаться в ошибке. Подчас это куда труднее, чем лежать под огнем минометов врага. А вот то, что они нашли Юльского, – замечательно. Мне кажется, что теперь вся интрига, закрученная и повернутая против нас, со стремительной быстротой развернется в обратную сторону. Напишите сегодня же Аркатову письмо. Поблагодарите товарищей за теплые чувства. Я не люблю нежностей, но солдатская дружба выше всякой другой. Я бы даже ввел особую медаль…
– …»Солдатской дружбы», – засмеялся я.
– А что? – серьезно сказал генерал. – Разве это мелочь? Вы обратите внимание на то, как маленький, плохонький человек, попадая в боевые порядки батальона и роты, в среду обстрелянных, бывалых солдат, преображается в их семье… Да, да, именно, во фронтовой семье. Все: и люди, и опасности, и жизнь на переднем крае, и сознание, что он защищает свою родину, свой дом, – делают его другим – чистым, честным, спаянным с остальными. И если он уцелеет, то никогда не растеряет потом эти высокие качества. Дружба среди фронтовиков не возникает случайно и не подогревается избитыми казенными словами. Нет, она вырастает органически и закономерно из всего солдатского окопного бытия.
Я молча кивнул головой.
– А теперь пойдем по своим кабинетам и будем помнить, что нас подслушивают враги. Должен уведомить вас, что Косоуров, этот «маленький человечек» встреченный вами у госпожи Барк, – полковник филиппинской армии, господин Джеффри Сайкс, – генерал улыбнулся и многозначительно покачал головой.
Я пришел к себе, сел за стол и принялся за работу. Раза два приходили с бумагами адъютант и машинистка.
Я написал ответное письмо Аркатову и просил его обязательно сообщить нам о показаниях Юльского и держать нас в курсе о начинавшем проясняться деле с «привидениями».
«…Вы не угадали, где мы. Ни в одном из указанных вами пунктов нас нет. Мы еще дальше от вас и гораздо ближе к «дому с привидениями», чем были на фронте. Мы находимся в самой гуще этого дела. Вы идете к развязке событий с одного конца, мы с другого, но ликвидация его еще далеко. Оно гораздо сложнее, чем думал я о нем, находясь вместе с вами. Надеюсь, что мы увидимся и именно для того, чтобы окончательно распутать его. Привет товарищам от генерала и меня».
Я запечатал конверт и, отослав воздушной почтой, засел за работу.
На следующий день Юльский снова был вызван на допрос. Арестованный опять утверждал, что он англичанин, и требовал найти господина Сайкса, который может подтвердить это.
– Никакого Юльского или Годлевского не знаю. Я англичанин, и все, что показал до сих пор, правда.
– Вы по-прежнему настаиваете на этом? – спросил полковник.
– Да, и ничего больше добавить не могу.
– Ну, а показания пленного немецкого офицера майора Гергардта фон Шенка?
– Эти показания немца! Они даны фашистом, врагом, который рад очернить любого из нас, и поэтому никакой силы они не имеют.
– А англичанка, которая беседовала с вами?
– По-моему, она такая же англичанка, как я водолаз. Мне непонятно упорство, с которым вы стараетесь убедить меня в том, что я не англичанин и не Смит.
– Зачем мне убеждать, вы сами это знаете лучше меня, – сказал полковник. – Итак, вы по-прежнему утверждаете, что вы не поляк Юльский, а англичанин Смит?
– Конечно! – сказал арестованный.
– Ну, надо кончать этот балаган.
«Смит» пожал плечами, но его внимательные глаза были устремлены на полковника, отворившего дверь.
– Войдите, товарищ! – делая приглашающий жест, сказал полковник.
В комнату вошли капитан Аркатов и польский рядовой Кружельник. «Смит» побледнел и в первый раз за все эти дни растерялся.
– Ну-с, узнаете? – указывая на «Смита», спросил полковник.
– Так вот где ты, Юльский! – тихо, с непередаваемым презрением в голосе сказал Кружельник, подходя вплотную и гневно глядя в лицо «Смита». – Так вот, оказывается, кто ты таков, подлый человек!.. Негодяй!.. Трус!.. Фашист!.. – Не обращая внимания на офицеров, Кружельник шагнул к съежившемуся Юльскому.
– Я помню твои сладкие, отравленные слова о Польше, когда ты клялся в любви к ней… Так-то ты спасал отчизну, лайдак, немецкий пес, продажная шкура!..
Юльский, не выдерживая его взгляда, молча отвернул в сторону лицо.
– Поверни лицо!.. Смотри мне в глаза… Ты, фашистская потаскушка! Не можешь смотреть в глаза честному солдату, погань! – И Кружельник плюнул прямо в лицо «Смита».
Юльский встал и, повернувшись к полковнику, сказал срывающимся голосом:
– Признаюсь… Я – Юльский, я же Годлевский и я же разведчик Смит, но все же я поляк, Ян…
– Не зови меня больше Яном, и не смей называть себя поляком! Ты нам враг! – не сводя гневных глаз с Юльского, сказал Кружельник.
– Все ясно, Юльский. Теперь только полные и правдивые показания могут спасти вас, – сказал полковник.
– Спрашивайте. Я отвечу на все вопросы, – сказал Юльский и, придвинув к себе стул, сел возле стола.
Начался допрос.
В понедельник наш поезд с грузами прибыл в Тегеран и был благополучно переведен в нашу зону, а в пятницу в назначенный час я входил в вестибюль мистрис Барк. На этот раз швейцар встретил меня как старого знакомого и с льстивым поклоном изогнулся передо мной. На лестнице мелькнула нарядная фигурка Зоси, спешившей ко мне.
– Вы очень аккуратны. Слышите, часы бьют одиннадцать, – сказала она.
Я протянул ей руку, но девушка, покачав головой, произнесла:
– Не могу, господин полковник, нельзя… У нас это не принято! – При этом она снова глянула на меня быстрым и как-то сбоку, наблюдающим взглядом.
– Ох, и вышколили вас, Зосенька, чужие люди, – идя рядом с нею, сказал я.
– Какие чужие? Я не понимаю вас, – торопливо проговорила она.
– Я уже говорил об этом в прошлый раз, – начал было я.
– А вы разве помните то, что было в прошлый раз? – улыбаясь одними глазами, спросила она.