Военная мысль в СССР и в Германии - Мухин Юрий Игнатьевич. Страница 68

Однако Сталин расценивал это предложение как «политическое недомыслие военных», пояснив, что если мы будем располагаться на новых территориях только частью сил, то население будет считать советскую власть временной, да и преступно заведомо отдавать агрессору такие обширные территории. Затем пришлось отдавать противнику еще больше, в том числе в восточных районах, что только лишний раз свидетельствует о том, какие тяжелые последствия могут иметь игра в отвлеченную политику и излишне идеологизированный подход к военно-стратегическим вопросам.

Следовательно, важнейший вывод состоит в том, что политики в чистом виде не существует. Она жизненна только тогда, когда в органическом единстве учитывает весь комплекс факторов, обеспечивающих безопасность страны, – политико-дипломатические, экономические, идеологические, информационные и не в последнюю очередь оборонные. Последнее слово принадлежит политическому руководству. Но военное ведомство, Генеральный штаб обязаны активно участвовать в разработке предложений по военно-стратегическим аспектам политики.

Второй урок

Он касается прежде всего деятельности Наркомата обороны и Генерального штаба, связан с умением предвидеть назревающий характер вооруженной борьбы. Накануне войны были в основном обоснованные предположения о военно-политическом характере, масштабах, возможной продолжительности войны, необходимости сбалансированного сочетания различных видов оружия и родов войск. Но неправильно оценивался начальный период войны, недооценивалась стратегическая оборона.

Маршал Советского Союза Жуков отмечал: «При переработке оперативных планов весной 1941 г. практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Формально возможность оборонительных действий не отрицалась. Но суть дела заключалась не в признании или непризнании обороны, а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого вытекают.

Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности Вооруженных сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности войск.

Фактически накануне войны в 1941 г. подготовленность страны в целом к обороне и боеспособность Вооруженных сил были значительно выше, чем их боевая готовность. Поэтому всю мощь государства и армии в полной мере не удалось реализовать. Из этого должны быть извлечены уроки и для сегодняшнего дня.

В наше время при оборонительном характере военной доктрины значение своевременного приведения армии и флота в боевую готовность многократно возрастает. Ибо агрессор выбирает время нападения и заранее изготавливается для удара, а обороняющимся еще требуется время для приведения вооруженных сил в готовность для отражения агрессии.

Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы теоретически и практически были разработаны, взаимосвязаны, и такие планы были, то в соответствии с ними по-другому, а именно – с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов.

Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены сами операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась далеко не так, как пришлось ее вести в 1941—1942 гг., а как вид боевых действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач войскам накануне и в начале войны.

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея, не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.

Отсюда весьма важный вывод и для нашего времени, который сводится к тому, что при оценке характера новой войны нельзя исходить из модных идеологических установок, устоявшихся стереотипов и отвлеченных принципов, надо уметь разглядеть то новое, что она несет.

Третий урок

Он состоит в организации стратегического управления вооруженными силами. Исторический опыт показывает, что в мирное время должны быть приняты определенные решения, как будет осуществляться военно-политическое и стратегическое руководство. На учениях и тренировках вопросы управления в высшем звене должны систематически и практически отрабатываться. Но эти вопросы к началу войны не были решены.

Не был продуман даже вопрос, кто будет Главнокомандующим Вооруженными силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть Нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему заранее не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба. Пришлось на ходу и экспромтом перестраивать организацию стратегического руководства применительно к военному времени. Все это не могло не сказаться отрицательно на управлении действующей армией.

Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Неправильным было отношение к Генеральному штабу как основному органу стратегического управления Вооруженными силами. Нередко слова «Генеральный штаб» вызывали недоверие, употреблялись в пренебрежительном смысле; одно время необходимость такого органа вообще ставилась под сомнение. А те, кто допускал возможность существования Генштаба, представляли его себе не в виде творческого («мозга армии») и организующего органа, а как технический исполнительный орган или в виде «полевой канцелярии главнокомандования», которая не должна обладать директивными правами. Говорили, что директивные функции свойственны только буржуазному генштабу. В ряде случаев примерно такое же отношение было вообще к штабам. К сожалению, рецидивы таких настроений не изжиты до сих пор.

Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектования Вооруженных сил. В частности, организационно-мобилизационными вопросами ведало управление, подчиненное заместителю наркома Ефиму Афанасьевичу Щаденко, что привело к недостаточной согласованности мероприятий по данным видам деятельности и решению их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических задач.