В объятиях Шамбалы - Мулдашев Эрнст Рифгатович. Страница 68

Когда я, сидя на камне и превозмогая надоевшую желудочную боль, заканчивал панорамный рисунок пирамидально-зеркального комплекса, я уже не задавался бессмысленным вопросом о предназначении этого грандиозного сооружения. Мне просто казалось, что это есть «штамп», по которому сотворялось что-то грандиозное. Но что? Я не знал.

В тот момент я и представить не мог, что логика приведет нас к выводу, что по этим «штампам» созидались Тела Человека, а не просто рука или нога Однако об этом, мы, дорогой читатель, поговорим в следующем томе этой книги И, поверьте мне, это будет сложно, но очень увлекательно К тому же Вы, дорогой читатель, наверняка удивитесь тому, что древние шумеры знали тайну Города Богов И представьте степень моего удивления, когда ниточка мысли, кружившей вокруг анализа голографической и водной форм жизни на Земле, привела меня к осознанию сути непонятных доселе шумерских текстов Следующая пирамидоподобная конструкция (№70) была весьма оригинальна по замыслу и не походила ни на одну из ранее встреченных Высотой она была около 500 метров На юго-западной ее поверхности виднелись выступающие то ли каменные останцы, то ли полуразрушенные фигуры, кем-то и когда-то сделанные.

Вначале я немного сомневался в искусственном происхождении этой пирамидоподобной конструкции, но, окинув взглядом окружающие ее тибетские горы явно естественного происхождения, убедился в том, что никакая гора, даже самая необычная, не может столь резко выделятся на фоне осыпных пологих склонов. К тому же, мы находились в Городе Богов, состоящим из пирамид и монументов…

Вдруг мое внимание привлекли два конуса (№77, 78): один — остроконечный, другой — с цилиндрическим выступом на вершине. Высота каждого из них составляла около 200— 300 метров . Они были припорошены снегом. Я на скорую руку зарисовал их.

— Что это? — очередной раз спросил я самого себя. — «Штамп» тоже, что ли? Для чего?!

Вскоре мы увидели еще один комплекс, состоящий из трех громадных (высотой метров по 600-700) пирамидоподобных образований (№81, 82, 83). Было видно, что каждое из этих образований довольно сильно разрушено, но ступенчатый характер и множество других признаков выдавали в них то, что это не банальные горы, а сооружения, построенные древними с какой-то целью.

Вдалеке виднелась еще одна пирамидоподобная конструкция (№85). Я понимал, что из-за холмов отсюда видна только вершина этой конструкции, но мы не могли подойти ближе, чтобы разглядеть основание, поскольку боялись… зеркал. Видимая часть данной конструкции, высотой около 200 метров , очень походила на типичную ступенчатую пирамиду. Хотя она и имела следы довольно значительных разрушений, можно было отметить целый ряд отличий от пирамидоподобных конструкций, которые мы видели ранее.

И вновь из-за тибетских холмов выглянуло пирамидоподобное сооружение (№86). Высотой оно было около 500 метров , а длиной — около 1000 метров . Это ступенчатое сооружение имело одну характерную особенность. Все оно было изогнуто в виде дуги, а на вершине имело выступы, один из которых был похож на кланяющегося человека, второй — на рожок, а третий — на покосившуюся пластину. Я хотел забежать на бугор, чтобы рассмотреть это сооружение более подробно, но все время домогающая желудочная боль не дала мне сделать этого.

— Штампы, штампы и штампы! — тихо проговорил я. — Огромные и необычные штампы! Но… чего?

Я обернулся и встретился глазами с Равилем.

— Что, шеф? — спросил он.

— Да так… штампы.

— Какие штампы?

— Да так…

Я еще раз пристально взглянул на Равиля и, почему-то, обратил внимание на его карие глаза, вернее, на карего цвета радужки.

— Радужка, радужка… — опять тихо проговорил я.

— Чего?

— Да так… радужка…

— А при чем тут радужка?

— Сам не знаю.

Я как-то весь скукожился, ощущая полную нелепость этой мысли о радужке глаза, да еще вспомнил и кучу других нелепостей, сопровождавщих меня по жизни.

— Эх! — только и смог сказать я про себя.

О, как многого я не знал в тот момент! Должны были пройти годы, чтобы эта, так нелепо появившаяся мысль о радужке глаза, всплыла вновь в новом обличий. Должны были появится Анатолий Попов и Роберт Гордеев из Набережных Челнов, во время дискуссий с которыми об ангелоподобной форме жизни на Земле эта мысль о радужке глаза начала бы конкретизироваться, переплетаясь с хорошо известной мне, офтальмологу, иридодиагностикой, и привела бы к совершенно неожиданному выводу о том, что Бог вначале создал человека в виде радужки и только потом развернул из нее человеческое тело; и что голографическое тело ангелов очень похоже, как это ни странно звучит, дорогой читатель, на… радужку глаза. Не судите меня слишком строго, дорогой читатель, за этот весьма неожиданный вывод — об этом я подробно напишу в четвертом томе этой книги, и Вы поймете, что неожиданного и скоропалительного здесь ничего нет, а напротив, Вам все покажется логичным, понятным и даже само по себе разумеющимся.

А тогда, в тибетском Городе Богов, я стоял, слегка согнувшись от желудочной боли, обдуваемый холодным высокогорным ветром и про себя повторял:

— С чего это мысль о радужке пришла мне в голову? С чего это, а?

Далее я стал думать о нелепостях, которые мы так часто делаем в жизни, каждый раз приговаривая про самого себя: «Какой дурак, а! Чо я так сделал-то, а?». Но, как мне показалось, мой разум совершенно не отвергал эту нелепую мысль о радужке; он, мой разум, даже как бы «поглаживал» эту нелепость и даже как бы лелеял ее. Мне даже стало приятно, что я допустил такую нелепую мысль, а не отогнал ее горделивым взмахом головы.

— Нелепости! Нелепости! — я даже причмокнул губами, шагая вперед.

Я вспомнил, что по жизни я делал очень много нелепостей, очень много… и каждый раз, делая нелепость, густо краснел, что я… вообще-то, умею делать «на полную катушку», как стыдливая девочка. Я вспомнил, что каждый раз, когда краснел из-за нелепости, перед моим взором вставал горделивый «мэн» (мужчина) с непроницаемым выражением лица, который никогда не допустил бы нелепости и которому я так бы… хотел подражать. Но подражать не удавалось — нелепости преследовали меня.

— Да что это! — говорил я, допуская очередную нелепость и краснея при этом.

Ой, ой, ой! Смотри-ка, покраснел как рак! — «заботливо» подмечал кто-то из присутствующих, вгоняя меня в еще большую краску, когда лицо начинало уже полыхать огнем.

Постепенно я стал относится к нелепостям, которые допускал по жизни, как к естественным поведенческим неудачам человека и даже стал меньше краснеть при этом, заменяя «процесс покраснения» на нервное курение или опрокидывание рюмки водки. А на людей, которые допускали нелепости при мне, я стал глядеть с чувством глубокого понимания, стараясь ободряюще похлопать по плечу или сказать что-то типа «Бывает! Через минуту эти дураки все забудут».

Но у меня осталось странное чувство уважения к тем людям, которые способны краснеть как рак.

— Какой молодец, покраснел ведь, а! — порой думал я. Я стал даже анализировать свою симпатию к «процессу покраснения» и в ходе этого анализа заметил, что люди, умеющие краснеть, обычно лучше, чище и дружелюбнее, чем ничем не пробиваемые «человеческие манекены», умеющие, так сказать, «держать марку».

А потом, через много-много лет, я понял, что нелепости есть Богом определенное противоядие от главного греха — считать себя Богом, поскольку нелепости осаживают, а вернее «самоосаживают» человека, не давая ему вознестись слишком высоко от удачно подобранного галстука или сиюминутного внимания куклоподобной женщины. Счастлив тот человек, кто делает нелепости, поскольку в его менталитет «встроен» механизм борьбы с «Самим Собой Великим». Не каждого Бог наделяет счастливой способностью делать нелепости и густо краснеть при этом! Не каждому дано такое право — покраснеть за самого себя и, ощущая при этом чувство стыда, тренировать свою Совесть. Тренировкой Совести можно назвать вереницу нелепостей, сопровождающих нас по жизни. А человек с тренированной Совестью может даже пойти в Долину Смерти, где его ожидает Великий Суд Совести Царя Смерти Ямы.