Путь наемника - Мун Элизабет Зухер. Страница 117

Но ветер изменчив, и камень непрочен, Меч кровью невинною не опорочен. Час смерти назначен, но нам он неведом. Лишь золото чести нам будет обетом!

Куплет сменялся припевом, и если припев затягивали все присутствовавшие в зале, то основные строки пели лишь Алиам Хальверик и его сыновья:

Темный страх в немой ночи таится, Не проникнуть звукам голосов В каменный застенок, где томится Юный принц под тяжестью оков. Но свободы золотая птица Прилетит на остриях клинков.

Как только Алиам и его сыновья пропели эти строки, музыка влилась в кровь Пакс, превратившись в песню, посвященную пропавшему принцу по имени Кьери. Пакс улыбнулась Алиаму и по его глазам поняла, что он именно для этого вспомнил старую балладу. А тем временем лютня, флейта и голоса представителей славного рода Хальвериков продолжали исполнять торжественную песню, закончившуюся такими словами:

И свершилось клятвенное слово — Черной кровью выжженный гранит В том порукой. И звенят подковы, И судьба в пути его хранит, И вернет под сень родного крова. Только юных лет не возвратит.

Последние аккорды мелодии стихли под сводами зала.

— Ну а теперь, — сказал Алиам Хальверик, вновь обращаясь ко всем гостям и родственникам, — я не знаю, как долго Паксенаррион сможет пробыть у нас; позволю себе заметить, что для нас чем дольше, тем лучше. Но я напомню всем еще раз, что она вольна остаться или уехать тогда, когда посчитает необходимым. Кроме того, она может взять из моего дома все, что ей будет нужно. Если она обратится к кому-то из вас за помощью, выполните ее просьбу так же, как вы бы выполнили мою. Я надеюсь, всем это ясно?

— Так точно, наш господин. — Хор голосов прозвучал пусть и не очень стройно, но искренне. Алиам кивнул и обернулся к Пакс:

— Может быть, ты, Паксенаррион, и твои спутники-оруженосцы хотите отдохнуть. Поступайте так, как вам нравится. Оставайтесь с нами или идите в ваши комнаты. Разумеется, я с огромным удовольствием еще пообщался бы с тобой, Пакс, и с твоими друзьями, но если ты захочешь уехать не попрощавшись, не спрашивая моего разрешения, я все пойму и ни в коем случае не обижусь. В общем, пока ты здесь, чувствуй себя как дома.

— Я благодарю вас, — сказала Пакс и, встав из-за стола, поклонилась хозяевам дома. Буквально через несколько минут она кивнула остальным на прощание и вместе с Алиамом Хальвериком вышла из зала. За ними последовали Эстиль и королевские оруженосцы.

Из сладкого, теплого, уютного сна Пакс вырвало внезапно вскипевшее в ней чувство опасности. Она открыла глаза и прислушалась. В комнате было тихо; в окно проникал слабый свет, который давали звезды, высыпавшие на ясном небе и отблески факелов на крепостном дворе. Слабо светили не до конца догоревшие угли в камине. На соседних кроватях спали оруженосцы. Судя по их размеренному дыханию, Пакс поняла, что проснулась пока лишь она одна. Медленно, почти бесшумно она встала с постели, одновременно сжав рукоять меча, лежавшего у нее под рукой. Вынимать клинок Пакс не стала: и без помощи эльфийской магии она чувствовала приближение опасности. Она подошла к узкому стрельчатому окну, но ничего не разглядела за толстым слоем морозных узоров. По-прежнему босая, Пакс на цыпочках подошла к двери и открыла ее. В темном коридоре ничего не было видно. Но чувство тревоги еще сильнее накатило на Пакс, предупреждая о том, что опасность совсем рядом, причем опасность очень и очень серьезная.

Притворив дверь, Пакс, не поворачиваясь к ней спиной, вернулась к середине комнаты и разбудила оруженосцев. Когда они встали и взяли в руки оружие, Пакс быстро оделась, набросила на себя кольчугу и вновь взяла меч. Ей казалось, что вены на висках у нее вот-вот лопнут — так сильно стучала ей в голову тревога. Пакс вновь подошла к двери, опять распахнула ее и, повинуясь внезапному порыву, призвала на помощь волшебный свет.

Яркое освещение залило комнату и коридор. Все пространство за дверью оказалось многократно перечеркнуто черной паутиной, нити которой тянулись от пола к потолку наискось под самыми разными углами. Центр этой кошмарной паутины находился как раз напротив двери в комнату Пакс, и какая-то черная нечисть повисла в этом центре на расстоянии вытянутой руки.

— Что, не ждала встречи со мной? Не рада? — Чужой омерзительный голос почему-то звучал до приторности сладко.

Пакс не разглядела, на что была похожа эта нежить. Она не могла бы описать, какой она формы или даже размера. Меч, повинуясь движению руки, стремительно вылетел из ножен.

— Я всегда жду и радуюсь встрече со злом, — громко сказала Пакс. — С оружием в руках я готова сразиться с кем угодно.

— Твоя радость поутихнет, когда ты узнаешь, что ты натворила. — Казалось, черная тварь вот-вот издевательски захихикает. — Ты, чих человеческий, я же тебя предупреждала, и не раз, а ты все продолжаешь убивать, убивать и убивать. Ты осмелилась коснуться своим мерзким клинком моей паутины. Ты похитила у меня мою добычу…

Пакс рассмеялась. Тень на стене напротив двери словно сгустилась, став плотной, едва ли не твердой, и повисшая там тварь оказалась крупнее, значительно крупнее, чем поначалу показалось Пакс.

— Я сделала то, что было долгом любого добросовестного солдата, — сказала она. — Когда в казарме наводят чистоту, паутину сметают вместе с пауками.

— Безумная! — Это слово обрушилось на Пакс, словно удар тяжелым камнем. Оно несколько раз повторилось у нее в ушах, и ей даже пришлось податься вперед, чтобы устоять на ногах. — Думаешь, ты сможешь противостоять мне, Повелительнице Паутины, мне, создательнице самых коварных планов и заговоров…

— Не я противостою тебе, а Гед и Великий Господин.

— Сколько же раз они бросали тебя, — усмехнулась тень. — Ты попалась в мои сети в Ааренисе, а затем и в Колобии. Ты уже отравлена моим ядом навеки. Стоит мне позвать тебя, и ты откликнешься и придешь на мой зов.

— Нет! — Услышав, как оруженосцы ближе подходят к ней, готовясь встать рядом и принять бой вместе, Пакс взмахом руки приказала им отойти в глубь комнаты. — Именем Великого Господина и святого Геда — я не твоя подданная, и их именем я приказываю тебе: изыди из этого дома!

— Если я уйду отсюда, как ты думаешь, куда я направлюсь? Ну, шевели мозгами, дочь пастуха! Сообразила? Ты ведь по-прежнему смертная, и у тебя есть те, кого ты любишь. Себя ты можешь защитить, но убережешь ли ты их?

В это мгновение Пакс увидела свой дом, вспомнила отца, мать, братьев, сестер и лишь огромным усилием воли отогнала от себя эти мысли. Если Ачрия решила убить их, ни смерть Пакс в бою, ни даже унизительная сдача в плен не спасут родных ей людей. А приторно-сладкий голос продолжал вещать:

— Есть ведь еще и другие, более мудрые люди, которые собираются в советы. И они не захотят, чтобы руки, по локоть обагренные кровью, прикоснулись к короне. А теперь подумай также о тех, кто стоит у тебя за спиной. Можешь ли ты доверять этим почти незнакомым людям, любой из которых может быть моим верным слугой? Думаешь, это невозможно? Учти, нет людей без слабостей и недостатков. Я знаю, на чем можно поймать тех, кого ты по глупости считаешь своими друзьями и союзниками. Я могу воспользоваться…

— Ты не сможешь воспользоваться ничем. Ты даже не можешь толком спрятать свои козни и заговоры, жалкая безмозглая тварь! — Пакс почувствовала, как ее вера в собственную правоту броней защищает ее от сомнений и искушений, насылаемых черной тенью. — Стоит навязать тебе открытый бой, как ты бежишь, потому что ничего не можешь противопоставить силе добра, — громко произнесла Пакс не столько для себя или противника, сколько для того, чтобы ее услышали оруженосцы. — Как свет помогает увидеть любые ловушки, так правда откроет всю твою ложь и будет лучшим противоядием твоим отравленным словам. — В этот момент она почувствовала, как напряглась тень на стене коридора, и приготовилась к бою.

Тень еще больше почернела и бросилась вперед. Пакс вскинула эльфийский клинок, чтобы встретить противника. Она почувствовала, как что-то хлестнуло ее по руке, заставив оружие дрогнуть, но сама тень со свистом пролетела мимо нее и исчезла за окном. В коридоре остались лишь обвисающие на глазах веревки черной паутины. Пакс посмотрела на свою руку. Никакого следа, никакого ожога. Меч по-прежнему сверкал безупречно отточенным лезвием.