Ящер страсти из бухты грусти - Мур Кристофер. Страница 36

А вскоре то, что поначалу казалось непреодолимым препятствием – разница в размерах, – превратилось в преимущество, что и позволило Молли присоединиться к Стиву в этом царстве мира и наслаждения. Как? Вообразите, что медленно скользите по длинным и скользким перилам языка, причем каждый вкусовой сосочек дразнит и щекочет все щелочки именно там, где нужно, – и вы поймете, как именно Молли в конечном итоге растеклась лужицей удовлетворения у него в том самом месте между шеей и плечом, которое так любят все женщины. (Только у Стива рука от этого не затекла.)

Правда, и неловкости тоже хватало, как это всегда бывает между малознакомыми, но пытливыми любовниками, и “вольво” Тео был с грохотом расплющен, прежде чем Стив понял: кататься по земле – не самый лучший способ проявления восторга. Однако приземистое транспортное средство шведского производства – слишком малая цена для высокой страсти в великом раскладе вещей.

Вот и всё, что вам нужно об этом знать.

ДВАДЦАТЬ

Тео

Тео давно научился прощать себе неуместные мысли в неподобающее время (например, когда на похоронах воображал вдову голой; рылся в справочниках, чтобы найти самый высокий уровень потерь при землетрясениях в странах третьего мира; или размышлял, предоставляют ли белые рабовладельцы своему поголовью кредиты на льготных условиях), но сейчас его больше всего беспокоило, что, прикованный к стулу, в ожидании палача, он думает не о том, как спастись или покаяться за все перед Создателем, а о том, как бы кого-нибудь трахнуть. Нет, удрать-то он попробовал, но лишь опрокинул стул и в награду получил панораму утрамбованного пола с точки зрения жука-навозника. Вскоре же, когда голоса снаружи замолкли, его затопили мысли о женщинах, которых он имел, и женщинах, которых не имел, включая эротический ментальный монтаж, где в главной роли выступала некогда звезда экрана, а теперь городская сумасшедшая Молли Мичон.

Поэтому он испытал как смущение, так и облегчение, когда после оглушительного треска газонокосилки и грохота сминаемого металла в ангар просунула голову Молли собственной персоной.

– Привет, Тео, – сказала она.

– Молли, что ты там делаешь?

– Вышла погулять. – Внутрь она не заходила – высовывала голову из-за угла.

– Тебе нужно бежать отсюда, Молли. Тут ходят очень опасные субъекты.

– Не проблема. Так тебе, значит, никакой помощи не надо?

– Надо, надо, вызывай подмогу. Но сначала беги отсюда. Тут парни с автоматами.

– Я в том смысле, что с тебя разве наручники не снимать, или еще чего-нибудь?

– Времени нет.

– Времени куча. Где ключи?

– На моем брелке. В замке зажигания, в машине.

– Ладно. Я сейчас.

И она исчезла. Тео услышал какой-то грохот, потом – звон, точно разбили предохранительное стекло. Через секунду Молли снова показалась в проеме и швырнула ключи на пол, возле головы Тео.

– Достанешь?

– А ты не можешь меня разомкнуть?

– Э-э, прямо сейчас лучше не буду. Но ты ведь сможешь до них дотянуться, правда?

– Молли!

– Да или нет?

– Конечно, но...

– Хорошо. Еще увидимся, Тео. Прости, что с машиной так вышло.

И она снова исчезла.

Елозя по земляному полу, чтобы достать ключи, Тео по-прежнему недоумевал, с чего бы это на него нашло столь сильное желание кого-нибудь трахнуть. Может, наручники виноваты? Может, все эти годы он был тайным мазохистом и даже не подозревал об этом? Хотя когда его арестовали – перед тем, как шериф Бёртон его шантажировал, чтобы сделать констеблем, – он почти два часа провел в наручниках и не помнил никаких переживаний хоть отдаленно эротического свойства. Тогда, наверное, причина – угроза смерти. Его заводит мысль о том, что его сейчас пристрелят. Господи, я больной человек, подумал Тео.

Через десять минут он избавился и от наручников, и от липучих мыслей о сексе и смерти. Снаружи ни Молли, ни Джозефа Линдера, ни трейлера уже не было, а он стоял перед развалинами “вольво”, и в голове зудел новый комплект вопросов. Крыша машины была вмята до одного уровня с капотом, все покрышки изорваны в клочья, а земля вокруг изрыта следами явно очень, очень большого животного.

От ангара вверх по склону холма по траве уходили два следа. Один, очевидно, – человеческий. Другой – шире грунтовки, проложенной к ранчо.

Тео забрался в “вольво”, достал револьвер и сотовый телефон, не имея ни малейшего понятия, что он будет с ними делать. Звонить уже некому – и, конечно же, он не хотел никого убивать. Кроме, наверное, шерифа Джона Бёртона. Он обшарил весь участок, нашел пистолет Джозефа Линдера и сунул его за пояс джинсов. В красном вседорожнике ключи были на месте, и после минутного раздумья, этично ли позаимствовать “додж” после того, как его похитили, приковали и чуть не застрелили, он влез в грузовичок и поехал по пастбищу, держась двойного следа.

Гейб

Гейб и фермер стояли над размолотыми останками голштинки, сгоняя с физиономий мух, а Живодер жался к земле в нескольких ярдах от них и рычал на эту гадость.

Фермер сдвинул “стетсон” на затылок и поежился.

– Мои предки шестьдесят лет на этой земле скот на молоко и мясо выращивали, и я никогда не видал и не слыхал ничего подобного, Гейб.

Фермера звали Джим Пив. Ему исполнилось пятьдесят пять, но дать можно было и семьдесят; он весь задубел от солнца и тяжелой работы, а во всем, что он говорил, слышалось тоскливое одиночество. Он был высок и худ, но горбился, как неудачник с перебитой спиной. Жена бросила его много лет назад – отчалила на своем “мерседесе”, чтобы поселиться в Сан-Франциско, и прихватила с собой расписку, стоившую половину всей тысячи акров Джима Пива. Его единственному сыну, который должен был унаследовать ранчо, сейчас было двадцать восемь, и он был занят – его вышвыривали из одного колледжа за другим, и парень мигрировал по реабилитационным центрам страны. Фермер жил один в четырнадцатикомнатном доме, громыхавшем пустотой и всасывавшем хохот сезонников, которых Джим кормил каждое утро в громадной кухне. Джим был последним в роду. Начало своего падения он неизменно прослеживал к тому роману, который закрутил много лет назад с ведьмой, жившей тогда в хижине Тео на краю ранчо. Она и прокляла его – так он, по крайней мере, считал. Если бы ведьма не сбежала десять лет назад с владельцем универсального магазина, Джим был бы уверен, что изуродованный скот – ее рук дело.

Гейб покачал головой.

– Ничего не понимаю, Джим. Я могу взять пробы и сделать тесты, но я даже не знаю, чего мы ищем.

– А может, детишки? Хулиганы?

– Детишки коровам подножки ставят. А этих, похоже, уронили с тридцати тысяч футов. – Гейб знал, что, по всей видимости, произошло, но допускать этого ему не хотелось. Не живут на свете такие существа, которые могли бы это натворить. Должно быть какое-то другое объяснение.

– Так ты говоришь – пришельцы?

– Нет, я совершенно точно не говорю – пришельцы. Про пришельцев я не говорю.

– Тут что-то было. Посмотри, какие следы. Сатанинский культ?

– Черт возьми, Джим, если ты не хочешь попасть на обложку “Еженедельника Психов”, не говори так. Я не могу тебе сказать, что именно все это тут устроило, но могу точно сказать, чего здесь не было. Здесь не было ни пришельцев, ни сатанистов, ни снежного человека в запое. Я возьму пробы, сделаю тесты и тогда, может быть, – может быть, – отвечу тебе, кто с тобой так поступил, а ты тем временем должен позвонить сельскохозяйственным парням из округа и вызвать их сюда.

– Я не могу этого сделать, Гейб.

– Почему?

– Я не могу позволить, чтобы чужаки бегали по моим землям. Я не хочу, чтобы это вышло наружу. Потому-то я тебе и позвонил.

– Что это? – Гейб поднял палец, делая закладку в разговоре, прислушался и повернулся к холмам: ревел мотор. Через секунду на гребне холма показался красный вседорожник – он направлялся к ним.