Хроники Заводной Птицы - Мураками Харуки. Страница 92

– Не знаю, – ответил я.

Хозяин химчистки вручил мне блузку и юбку Кумико, упакованные в целлофановые пакеты. Те самые, что я отдал Крите.

– Их оставила девушка с короткими волосами.

– Такими? – Я показал на пальцах сантиметра три.

– Ну нет. Такими примерно. – Он провел рукой у плеча. – Она была в коричневом костюме и красной клеенчатой шляпе. Заплатила за стирку и дала ваш телефон.

Поблагодарив, я забрал блузку и юбку и вернулся домой. Ведь я же подарил Крите эти вещи. То была «плата» за ее тело, да и вообще они мне не нужны. Зачем Мальта принесла их в химчистку? Не найдя ответа, я аккуратно сложил блузку и юбку и убрал в ящик, где лежала другая одежда Кумико.

Я написал лейтенанту Мамия, рассказав вкратце, что со мной произошло. Начал с извинений: «Мое письмо, наверное, причинит Вам беспокойство, но, кроме Вас, больше не знаю, к кому обратиться». Потом написал, что в тот самый день, когда он приходил ко мне, Кумико ушла из дома, что до того она уже несколько месяцев спала с другим, что после этого я три дня просидел в колодце, думая обо всем, что живу сейчас один и что прощальный подарок от Хонды-сан оказался всего-навсего пустой бутылкой из-под виски.

Через неделю пришел ответ.

«По правде говоря, мысли о Вас каким-то странным образом не покидали меня все это время, – писал лейтенант Мамия. – Мне кажется, нам надо было поговорить подольше, по душам, и очень жаль, что тогда это не получилось. К сожалению, в тот день у меня были неотложные дела и нужно было вечером возвращаться в Хиросиму. Поэтому я в каком-то смысле рад получить от Вас известия. Я думаю: а не хотел ли Хонда-сан свести нас вместе? Может, он считал, что наша встреча пойдет на пользу и мне, и Вам? Потому, наверное, и послал меня к Вам под предлогом, что нужно передать от него последний подарок. Тогда понятно, почему появилась эта пустая коробка. Хонда-сан послал меня к Вам, это и стало его завещанием.

Я очень удивился, узнав, что Вы спускались в колодец. Колодцы до сих пор меня сильно притягивают. Памятуя о том, что пришлось пережить, можно подумать, что на колодцы я больше и смотреть не захочу. Но это не так. И сейчас, стоит мне только увидеть где-нибудь колодец, сразу же хочется в него заглянуть. Больше того, если окажется, что в колодце сухо, меня так и тянет спуститься туда. Верно, я все еще продолжаю надеяться, что с чем-то встречусь там, внизу. Может быть, если я заберусь туда и стану ждать, эта встреча состоится. Жизнь она мне не вернет. Я уже слишком стар, чтобы на это надеяться. Мне только хочется отыскать смысл той жизни, которую потерял. Как это вышло? Почему? Хочу докопаться до истины. Пусть жизнь станет совсем пустой и потерянной, еще хуже, чем сейчас, – согласен. Лишь бы узнать ответ на эти вопросы. Не знаю, сколько еще лет мне осталось, но я с радостью приму это бремя.

От Вас ушла жена. Искренне сочувствую, но это такое дело, в котором ничего посоветовать не могу. Слишком долго я живу один, без любви и привязанности, без семьи, чтобы говорить на эти темы. Но мне кажется, если у Вас осталось хоть какое-то желание еще чуть-чуть подождать, не вернется ли Ваша жена домой, тогда, наверное, лучше оставаться здесь и продолжать ждать. Вот что я бы сказал, если бы меня спросили. Понимаю, как тяжело оставаться и жить там, где Вас оставили одного. Очень хорошо понимаю. Но самое жестокое в этом мире – чувство одиночества, когда человеку нечего искать, не на что надеяться.

Будет возможность, я хотел бы поскорее еще раз приехать в Токио и повидаться с Вами. Но, к несчастью, у меня разболелась нога, и лечение потребует какого-то времени. Берегите себя и будьте здоровы».

Мэй Касахара надолго выпала из поля моего зрения. И вот в конце августа она явилась ко мне своим обычным маршрутом – через стенку и через сад. Окликнула меня, и мы сели на веранде поговорить.

– Ты знаешь, Заводная Птица? Вчера начали разбирать заброшенный дом. Тот, где жили Мияваки, – сообщила она.

– Его что, купил кто-нибудь?

– Бог его знает.

Мы с Мэй прошли по дорожке с тыла к заброшенному дому. Там и правда работа была в полном разгаре. Человек шесть рабочих в касках снимали ставни и окна, выносили раковины и электроприборы. Мы немного посмотрели, как они работают. По их хмурому виду и методичным движениям было видно, что такая работа для них – дело привычное. Высоко в небе плыли вытянутые белые облака – предвестники осени. Интересно, а какая осень на Крите? И облака? Такие же или нет?

– А колодец тоже разломают? – спросила Мэй.

– Наверное, – отозвался я. – Какой от него толк? Да и опасно его оставлять.

– А то еще кто-нибудь провалится, – с самым серьезным видом сказала Мэй. Я взглянул на ее загорелое лицо, и мне ясно представился тот немыслимо жаркий день в саду, когда я ощутил на родимом пятне касание ее языка.

– Ты так и не поехал на Крит, Заводная Птица!

– Решил вот остаться, подождать.

– Ты же говорил, Кумико больше не вернется. Говорил ведь?

– Ну, это совсем другое дело.

Мэй, прищурившись, посмотрела на меня. Когда она щурилась, полоска шрама возле глаза становилась глубже.

– А зачем ты спал с Критой Кано, Заводная Птица?

– Нужно было.

– Это что – тоже другое дело?

– Вот-вот.

Мэй вздохнула.

– Ну, тогда до свидания. До новых встреч.

– Пока, – сказал я.

– Послушай, – чуть замявшись, словно хотела что-то добавить, сказала она. – Я, наверное, скоро опять в школу пойду.

– Решила вернуться все-таки?

Она слегка пожала плечами.

– Только в другую школу. В старую больше ни за что не вернусь. Правда, до новой добираться далеко. Так что пока мы с тобой не сможем видеться.

Я кивнул. Потом достал из кармана лимонные леденцы и положил один в рот. Мэй, посмотрев по сторонам, сунула в губы сигарету и закурила.

– Приятно, наверное, спать с разными? А, Заводная Птица?

– Да не в этом дело.

– Это я уже слышала.

– Угу, – буркнул я. Что еще можно было сказать на это?

– Ну, ладно. А вообще, Заводная Птица, это из-за тебя я решила снова пойти в школу. Правда.

– Это почему же?

– Почему? – переспросила Мэй, снова прищурилась и перевела глаза на меня. – Потому что мне опять захотелось в более-менее нормальную жизнь. Ты знаешь, Заводная Птица, мне с тобой жутко интересно было. Честно говорю. Вот ты весь из себя такой правильный, а ведешь себя совсем не так, как надо… ну, как бы это сказать… как-то непредсказуемо. С тобой совершенно не скучно. Кайф, в общем. Не скучно – это когда живешь и ни о чем лишнем голову не ломаешь. Разве не так? Поэтому здорово, что ты появился. Хотя, врать не буду, иногда мне бывает не по себе.

– Это как понимать?

– Как бы тебе объяснить… Смотрю я на тебя и думаю иногда: вот мучаешься ты из-за меня, изо всех сил с чем-то борешься. Нянчишься со мной, беспокоишься по-серьезному. Понимаешь? А лицо у тебя всегда безразличное и вид… как будто ни до чего дела нет. Но ведь это не так. Ты бьешься, сил не жалеешь, а другие ничего не замечают. Если не так, полез бы ты разве в колодец? Правильно? На самом-то деле ты, конечно, это делаешь совсем не для меня, а чтобы Кумико отыскать. Потому и лезешь все время черт знает куда. Так что мне можно не волноваться. Я это понимаю, но все равно кажется, что это ты все из-за меня. А может, когда ты за Кумико бьешься, то и за других людей тоже, а? Из-за этого, должно быть, у тебя такой дурацкий вид бывает. Но знаешь что, Заводная Птица? Я смотрю на тебя, и мне как-то не по себе. Правда. Ведь шансов победить у тебя, похоже, нет никаких. Предложили бы мне на спор деньги поставить, ты уж не обижайся, поставила бы на твой проигрыш. Ты мне нравишься, Заводная Птица, но я не хочу из-за тебя разориться.

– Все ясно, что уж тут…