Кафка на пляже - Мураками Харуки. Страница 35

Но несмотря на это, я реально ощущал исходящую от леса опасность – ту самую, что почувствовал в чаще. Надо об этом помнить. Как говорит Ворона, я много чего не знаю в этом мире. Например, не представлял, до чего здорово растения умеют приспосабливаться к совершенно жутким условиям. До того как я оказался в этом лесу, мне приходилось иметь дело только с домашними цветочками. За ними ухаживают, пылинки с них сдувают. Но то, что было здесь, – нет! не было, а жило, – совсем другое. У этих растений есть настоящая физическая сила, они дышат и до людей им нет никакого дела, плевать на них они хотели; у них острый взгляд охотника, выслеживающего дичь. В растениях живут какие-то древние темные чары. Лес – царство деревьев, так же как морское дно – царство разных тварей, которые там водятся. Появись нужда, лес без труда отторгнет или проглотит меня. Деревья явно заслуживают того, чтобы их уважали и боялись. Зайдя в дом, я достал из рюкзака маленький компас, с каким ходят альпинисты. Открыв крышку, убедился, что стрелка показывает на север, и положил в карман. Может пригодиться в критический момент. Сел на крыльцо и, поглядывая на лес, включил плейер. «Крим», Дюк Эллингтон… Старые вещи. Я их переписал с компакт-дисков, которые брал в библиотеке. Послушал «Перекресток», потом еще раз и еще. Музыка помогла прийти в себя, немного успокоиться. Но долго слушать было нельзя. Электричество сюда не провели, и подзарядить «Уокман» я не мог. Есть еще запасной аккумулятор, но если и он сядет – всей музыке конец.

Перед ужином я решил размяться. Сделал «походный» комплекс упражнений для поддержания формы (для него ни места много не надо, ни тренажеров) – покачал пресс, сделал отжимания, приседания, стойку на руках, разные растяжки. Упражнения простенькие и скучноватые, однако нагрузку дают порядочную и эффект достигается, если делать на совесть. Меня им научил инструктор тренажерного зала. «Упражнения специально для одиночек. Ничего подобного в мире больше нет, – рассказывал он. – Особенно популярны среди заключенных, которых засадили в одиночные камеры». Я сосредоточенно, раз за разом, повторял упражнения, пока майка не промокла от пота.

После легкого ужина я вышел на крыльцо. Над головой сияли бесчисленные звезды. Их разбросали по небесному своду хаотично, без всякой системы. Такого обилия звезд я даже в планетарии не видел. Некоторые выглядели такими огромными и живыми… Казалось, протяни руку – и достанешь. От красоты дух захватывало.

Но дело было не только в красоте. «Точно!» – подумал я. Они же – как деревья в лесу, живут и дышат. И смотрят на меня. Им известно, что я делал до сих пор и что собираюсь делать дальше. Ничто не может от них укрыться. И под этим сияющим ночным небом меня охватил настоящий ужас. Я еле дышал, сердце билось, как в лихорадке. Как же так? Жил все это время под кошмарным скопищем звезд и не обращал на них внимания? Ни разу всерьез не задумывался о звездах. Да и не только о звездах. Разве мало на свете вещей, которых я не замечаю и не знаю? При этой мысли меня сковало полное бессилие, от которого не скроешься никуда.

Вернувшись в дом, я аккуратно заложил в печку дрова. Свернул старую газету, которая нашлась в выдвижном ящике, чиркнул спичкой и стал ждать, когда огонь разгорится. В младших классах меня отправили в летний лагерь, там я и научился разводить костер. Все-таки польза, хотя лагерь оказался – полная туфта. Я открыл заслонку на трубе, чтобы дать ход воздуху. Дрова не хотели разгораться, но в конце концов занялось одно полено, а за ним остальные. Я закрыл дверцу, поставил напротив стул, перенес поближе лампу и стал читать про Эйхмана дальше. Огонь в печке бушевал вовсю, можно было поставить на нее чайник. Крышка чайника время от времени уютно посвистывала.

Разумеется, в полном объеме план Эйхмана осуществить не удалось. Он то и дело нарушался по разным причинам. И тогда в Эйхмане просыпались какие-то человеческие чувства. Он выходил из себя. Его бесило, что неопределенные обстоятельства наглым образом нарушают его стройные расчеты, рожденные за письменным столом. Опаздывали поезда. Мешали бюрократические проволочки. Менялись воинские начальники, дела передавались плохо. Охрану концлагерей после прорыва Восточного фронта бросали затыкать дыры. Валил снег, возникали перебои с электричеством, не хватало газа, бомбили железные дороги. Дошло до того, что Эйхман возненавидел войну, стал смотреть на нее как на «фактор неопределенности», срывающий его планы.

Все это Эйхман бесстрастно, бесцветным голосом излагал в суде. У него была великолепная память. Почти вся его жизнь складывалась из практических деталей и мелочей.

На часах было уже десять. Я отложил книгу, почистил зубы и умылся. Прикрыл заслонку, чтобы огонь в печке погас ночью сам собой. Оранжевые блики от тлевших головешек освещали комнату. Стало тепло и уютно, напряжение и страх, свалившиеся на меня, отступили. Я залез в спальник в одной майке и трусах и уснул довольно быстро – не то что прошлой ночью. Лишь успел немного подумать о Сакуре.

«Вот был бы номер, если бы я оказалась твоей сестрой», – сказала она.

Но я решил пока не думать больше о ней. Надо спать. Дрова в печке прогорели. Закричала сова. Невнятный, зыбкий сон окутал меня.

Следующий день стал почти полным повторением предыдущего. Утром в то же время меня разбудили веселые птичьи разговоры. Я вскипятил воду, выпил чаю, позавтракал. Почитал на крыльце, послушал плейер, сходил к ручью за водой. Снова прошелся по лесной дороге, на этот раз прихватив с собой компас. Поглядывал на него, сверяя направление к дому. Делал на деревьях отметки топориком, который отыскал в сарае с инструментом. Расчищал траву, забившую дорогу.

Лес был такой же, как день назад, – густой, мрачный. Деревья выстроились вокруг плотной стеной, за которой скрывалось и, как зверь с картинки, наблюдало за мной нечто темное. Но вчерашнего леденящего страха уже не было. Я придумал для себя правила игры и строго им следовал. Эти правила не дадут сбиться с пути. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

Дойдя до того места, где накануне повернул назад, я двинулся дальше. Дорожка совсем утонула в море папоротника, но, сделав еще несколько шагов, я снова ощутил твердую почву под ногами. Лес опять обступил меня со всех сторон. Я продолжал делать зарубки – на случай экстренного отступления. Где-то наверху захлопала крыльями большая птица, отпугивая чужака. Однако, подняв голову, я никого в ветвях не заметил. Время от времени приходилось громко сглатывать слюну, чтобы смочить пересохший рот.

Скоро я вышел на круглую поляну, плотно окруженную высокими деревьями. Словно дно глубокого колодца. Лучи солнца, вертикально падавшие на землю сквозь кроны деревьев, высвечивали землю под ногами. Возникло ощущение, что это не простая поляна; здесь присутствовало что-то особенное. Место под солнцем… Я сел на землю, отдавая себя во власть мягкого тепла. Достал из кармана плитку шоколада, откусил, во рту растаяла приятная сладость. Я в очередной раз убедился, что такое для человека солнце. Все мое тело наслаждалось драгоценными мгновениями. Отчаянное одиночество и бессилие, охватившие меня прошлой ночью при виде бессчетного скопища звезд, испарились. Но прошло какое-то время, солнце ушло, а вместе с ним и свет. Поднявшись, я направился по дорожке обратно к дому.

После полудня вдруг наползли свинцовые тучи, и все вокруг стало таинственным и загадочным. Сразу же хлынул проливной дождь, под струями которого жалобно застонали крыша и стекла моей хижины. Я сбросил одежду и голым выскочил под обрушившиеся с неба потоки. Схватил кусок мыла, принялся намыливать голову, тело. Какое чудо! Я во все горло орал что-то нечленораздельное. Крупные, жесткие дождевые капли, как мелкие камешки, с силой барабанили по коже, отзываясь вспышками боли, словно я выполнял некий обряд. Капли лупили по щекам, по векам, груди, животу, били в пах – по самым чувствительным местам. По спине, ногам, заду. Глаз не откроешь. Но в этой боли я словно сближался с чем-то, становился ему сопричастным. Казалось, мир вокруг меня наполняется справедливостью. Я был счастлив и вдруг – ощутил себя свободным. Вскинув обе руки к небу, широко открыл рот и пил струившуюся влагу.