Кафка на пляже - Мураками Харуки. Страница 74

– Ну и тупица… Я же говорил: я не субъект, а всего лишь абстрактное явление. Сам я ничего не могу. Зачем тогда я тебя сюда притащил? Зачем такое удовольствие обеспечил? Это ж надо – целых три раза, и за такую плату!

– Да, правда. Такой кайф словил… Но все-таки как-то не по себе. Мне дед, сколько себя помню, всегда говорил: храм – это храм… И чтоб ни-ни…

– Ишь, деда вспомнил. Такой ответственный момент, а ты мне свою деревенскую мораль под нос тычешь. Времени на это нет.

Ворча что-то себе под нос, Хосино с опаской отворил дверь. Полковник Сандерс посветил внутрь фонариком. Там действительно лежал старый круглый камень, похожий, как и рассказывал Наката, на рисовую лепешку. Размером с пластинку, белый, плоский.

– Неужели тот самый? – спросил парень.

– Ага! – подтвердил Полковник Сандерс. – Вытаскивай его сюда.

– Погоди, папаша. Это ж воровство получается.

– Да какая тебе разница? Подумаешь, камень какой-то. Никто и не заметит. Кому до него дело?

– Но это ведь Божий камень. Бог обидится, если мы его утащим.

Полковник Сандерс сложил руки на груди и пристально посмотрел на Хосино.

– А что такое Бог?

Парень задумался.

– На кого он похож? Чем занимается? – наседал Полковник.

– Точно не знаю. Но Бог есть Бог. Он везде. Смотрит, что мы делаем, и судит, что хорошо, что плохо.

– Вроде футбольного судьи, что ли?

– Ну, что-то в этом роде, наверное.

– В трусах, со свистком и с секундомером?

– Давай все-таки полегче, папаша, – сказал Хосино.

– Японский Бог и иностранный – они кто? Родственники или враги?

– Да откуда мне знать?

– В общем так, Хосино-тян. Бог живет только в сознании людей. А в Японии – и к добру, и не к добру – он очень изменчивый. Вот тебе доказательство: император до войны был Богом, а как приказал ему генерал Дуглас Макартур, тот, который оккупационными войсками командовал: «Побыл Богом и хватит», – так он сразу: «Есть. Теперь я как все, обыкновенный». И конец. С 1946 года он уже не Бог. Вот как с японским Богом разобрались. Стоило американцу в форме, черных очках и с дешевой трубкой в зубах что-то приказать, и все изменилось. Сверхпостмодернизм какой-то. Скажут: «Быть!» – будет. Скажут: «Не быть!» – не будет. Поэтому меня это все не колышет.

– Угу.

– Так что давай, тащи. Всю ответственность беру на себя. Я хоть не Бог и не Будда, но кое-какие связи у меня имеются. Похлопочу, чтобы тебя никто не проклинал.

– Ты, правда, это… насчет ответственности?

– Я же сказал, – отрезал Полковник Сандерс. Хосино вытянул руки и осторожно, будто имел дело с миной, приподнял камень.

– Тяжелый, однако.

– Это же камень, а не тофу.

– Не-е. Даже для камня тяжеловат. И чего теперь с ним делать?

– Забирай. Под подушку положишь. А потом делай с ним, что хочешь.

– Что же, мне его до рёкана тащить?

– Поезжай на такси, если тяжело, – предложил Полковник Сандерс.

– А можно его так далеко уносить?

– Хосино-тян! Все материальные объекты находятся в движении. Земной шар, время, понятия и представления, любовь, жизнь, вера, справедливость, зло… Все течет, все изменяется. Нет ничего, что сохранялось бы вечно в одном и том же месте и в одной и той же форме.

– Ага…

– Поэтому камень сейчас только временно здесь лежит. И от того, что ты маленько поможешь его перемещению, ничего не изменится.

– И чего в этом камне особенного, а, папаша? Самый обыкновенный, облезлый какой-то.

– Если говорить точно, камень сам по себе ничего не значит. Обстановка чего-то потребовала и случайно этот камень подвернулся. Русский писатель Антон Чехов здорово сказал: «Если на стене висит ружье, оно обязательно выстрелит». Понял?

– Нет.

– Да куда тебе, – заявил Полковник Сандерс. – Я и не думал, что поймешь, но решил спросить. Ради приличия.

– Вот спасибо.

– Чехов вот что хотел сказать: Неизбежность – понятие независимое. У него другое происхождение, нежели у логики, морали или смысла. В нем обобщены ролевые функции. То, что необязательно для выполнения роли, не должно иметь места, а что обязательно – должно. Это драматургия. Логика, мораль, смысл рождаются не сами по себе, а во взаимосвязи. Чехов в драматургии разбирался.

– А я совсем не разбираюсь. Мозги сломаешь.

– Твой камень – это и есть чеховское ружье. И оно должно выстрелить. Вот чем он важен. Особенный камень. Но святости в нем никакой. Так что насчет проклятия можешь не волноваться, Хосино-тян.

– Этот камень – ружье? – нахмурился Хосино.

– В метафорическом смысле. Естественно, никакая пуля из него не вылетит. Будь спокоен. – Полковник Сандерс залез в карман пиджака и, вытащив большой платок, вручил его Хосино со словами: – На, заверни камень. Чего людей пугать?

– Выходит, мы все-таки его украли?

– Снова здорово… Ну, ты совсем плохой. Не украли, а только позаимствовали на время для серьезного дела.

– Хорошо, хорошо. Понял. Просто по необходимости переносим материальный объект в другое место. По законам драматургии.

– Вот именно, – закивал Полковник Сандерс. – Усек-таки.

Завернув камень в темно-синий платок, Хосино зашагал по тропинке обратно. Полковник Сандерс освещал ему дорогу. Камень был намного тяжелее, чем казался на первый взгляд, поэтому пришлось несколько раз останавливаться и переводить дух. Выйдя из леска, они, избегая чужих глаз, быстро пересекли освещенную площадку перед входом в храм и оказались на широкой улице. Полковник Сандерс поднял руку, остановил такси и посадил не выпускавшего из рук камень парня в машину.

– Значит, под подушку положить? – решил уточнить

Хосино.

– Да. Вполне достаточно. Голову особенно ломать не надо. Важно, что камень есть, – ответил Полковник.

– Спасибо тебе, папаша, что показал, где камень.

Полковник Сандерс улыбнулся.

– Не стоит благодарности. Я сделал то, что мне полагалось. Выполнил свою функцию до конца. И все. А девчонка все-таки хороша, скажи, Хосино-тян?

– Ага! Просто супер.

– Самое главное.

– А она настоящая? Может, лиса? Или какая-нибудь тварюга абстрактная?

– Никакая она не лиса и не тварюга. Настоящая секс-машина. Натуральный внедорожник страсти. Сколько я ее искал… Так что будь спокоен.

– Слава богу, – успокоился парень.

Хосино вернулся в рёкан уже во втором часу ночи и положил завернутый в платок камень к изголовью Накаты. «Пусть лучше у него полежит, а то что там с проклятием – еще неизвестно», – подумал он. Наката, как и следовало ожидать, спал как убитый. Развернув платок, чтобы камень был на виду, Хосино переоделся, нырнул рядом с Накатой под одеяло и моментально уснул. Ему приснился короткий сон: Бог в трусах, с голыми волосатыми ногами, носился по футбольному полю и свистел.

Наката проснулся, когда еще не было пяти, и увидел рядом камень.

Глава 31

Во втором часу я приготовил кофе и понес его на второй этаж. Дверь в кабинет Саэки-сан, как всегда, была открыта. Женщина стояла, опершись одной рукой о подоконник, и задумчиво смотрела в окно. Другая рука непроизвольно теребила пуговицу на блузке. Стол был пуст – ни ручки, ни бумаги. Я поставил на него чашку. Небо затягивали редкие облака; птичьи голоса стихли.

Увидев меня, Саэки-сан, будто стряхивая оцепенение, отошла от окна, села за стол и сделала глоток кофе. Потом, как и накануне, предложила мне присесть. Я устроился на том же стуле. Нас разделял стол; она пила кофе, а я смотрел на нее. Помнит она хоть что-то из того, что произошло минувшей ночью? Я не мог ответить на этот вопрос. Глядя на нее, можно было подумать что угодно: она знает все или она не знает ничего. Я представил ее обнаженное тело. Вспомнил, что чувствовал, прикасаясь к нему. Но ее ли это было тело? Этой Саэки-сан? Точно я этого не знал. Хотя тогда у меня не было ни малейших сомнений.