Подземка - Мураками Харуки. Страница 9

Больница «Эйч» располагается рядом с гостиницей «Дайити» недалеко от станции Симбаси. Большое такое здание. Сколько мы ехали? Пожалуй, минуты три. Быстро. Все это время молодой работник размахивал платком. Как бы говоря: пропустите, мы торопимся. Ехали, не обращая внимания на красные сигналы светофоров. Пробирались по односторонним улицам против движения. Видя это, полицейские лишь говорили: можете ехать, езжайте поскорее. Я понимал, что тут вопрос жизни и смерти, и гнал, как мог.

Но в больнице нас приняли не сразу. Вышла медсестра, сказала, что, похоже, на станции Касумигасэки прошла газовая атака, но врачей сейчас нет и… принять нас она не может. Какое-то время пострадавшие оставались брошенными на тротуаре. Может, не совсем прилично говорить так о больнице, но они оказались брошенными. Как так можно — не знаю.

Молодой служащий умолял в регистратуре: они при смерти, сделайте что-нибудь. Я тоже пошел вместе с ним. В то время Такахаси еще был жив. Моргал. Он лежал на тротуаре после того, как его сняли с машины. Еще один сидел на корточках у обочины. Мы разозлились, кровь в голову ударила. Сколько прошло времени, точно не знаю. Кажется, достаточно долго… он был брошен на произвол судьбы.

Потом уже вышел врач, их двоих занесли в больницу на носилках.

Что же все-таки произошло, понять не могли: никакой информации о жертвах в больницу не поступало. И они ничего не знали. Вот и уклонялись. А времени уже половина десятого — то есть прошло больше часа после происшествия. Но в больнице так и не знали, что же произошло. Мы были первыми пострадавшими, кто обратился в эту больницу. Вот они ничего и не знали.

В конце концов, поехали бы в больницу Тораномон, глядишь, удалось бы спасти. Как вспомню, кошки на душе скребут. Больница Тораномон была совсем рядом, прямо-таки виднелась поблизости. Персонал больницы «Эйч» весь такой расслабленный. В том духе, мол, ну ладно, посмотрим, что там у вас. Мы изо всех сил, а они… Минут на тридцать раньше — глядишь, удалось бы спасти. Такая жалость.

Молодой служащий метро смотрел на все это, стоя рядом. На нем лица не было. Еще бы: старший товарищ у него на глазах балансирует на грани жизни и смерти. Он только кричал исступленно: осмотрите его скорее, посмотрите скорее. Я уже сам забеспокоился: что же это получается, мы ждем битый час. А от них — ни слуху, ни духу. Потом я вернулся на место происшествия. С тех пор ни разу не бывал в больнице «Эйч» и не виделся с тем молодым работником метро.

Только узнал, что той же ночью Такахаси умер. Жаль его. Умер человек, которого я вез…

Гнев к «Аум Синрикё»? Это даже не гнев. Чего смеяться. Они говорят, что действовали по указке Асахары. Но это их рук дело, поэтому пусть знают, что им могут присудить смертную казнь.

Я часто ездил по работе в деревню Камикуйсики. Из верующих, что там жили, словно вынули душу. На лицах нет выражения: не плачут, не смеются. Прямо как маски театра «Но». Это у них называется контроль над чувствами. А их руководство — совсем другое. У них есть и выражение, и мысли. Они плачут и смеются. И никакому контролю над чувствами не поддаются. Они дают указания. Сплотившись вокруг Асахары, хотят власть захватить в этом их государстве. Как бы они ни оправдывались, нет им оправдания. Будет правильно, если их всех казнят.

По работе я объездил разные места. Был на месте землетрясения в Кобэ. Но зариновая атака — нечто особое. Это настоящий ад. Действительно, возникали вопросы касательно этики работы журналистов, но эти-то уж точно знают, насколько все было ужасно.

Тойода-сан родом из префектуры Ямагата. На работу в метро он, как ни странно, поступил именно 20 марта. 1961 года. После окончания старшей школы работы в провинции не нашлось, и он буквально с пустыми руками приехал в Токио. Особой страсти к метро не питал, просто его познакомил с кем-то один из родственников, и он поступил на работу. И тридцать четыре года проработал станционным смотрителем. В его речи по-прежнему слегка улавливается диалект Ямагаты. Я не хотел бы выводить какие-то стереотипы характеров людей по месту их происхождения, но он сразу производит впечатление жителя северо-востока, способного с упорством противостоять трудностям.

Признаться, пока я беседовал с этим человеком, в моей голове крутилась фраза «этика труда». Можно переименовать в «гражданскую этику». После 34 лет работы кажется, что приобретенные за это время моральные ценности стали его гордостью и опорой в работе. Он и с виду — добропорядочный работник и добропорядочный гражданин.

Это не более чем предположение, но мне кажется, что двое коллег Тойоды-сан, попытавшихся на станции Касумигасэки линии Тиёда ликвидировать пакет с зарином и, к сожалению, лишившихся жизни, в той или иной степени придерживались схожих взглядов на эту этику.

Чтобы оставаться в форме на работе, требующей немало сил, он по-прежнему закаляет тело — два раза в неделю устраивает пробежки. Участвует в ведомственных соревнованиях по бегу. Говорит, приятно попотеть, забыв о работе.

Около четырех часов продолжался неприятный для него разговор. И все это время с его уст ни разу не сорвались жалобы или слова горечи. Он говорит, что, преодолевая собственную слабость, хотел бы поскорее забыть об этом происшествии, но это, судя по всему, не так-то просто. Уж больно явственно то, с чем ему предстоит сражаться в дальнейшем, — и непомерно. По крайней мере, мне так показалось.

После интервью с Тойодой-сан всякий раз, спускаясь в метро, я внимательно слежу за работой станционных смотрителей. И считаю, что это действительно работа непростая.

Оговорюсь сразу, мне не особо хотелось бы беседовать на эту тему. Накануне происшествия мы с погибшим Такахаси ночевали на станции. В день происшествия я оставался ответственным за обслуживание линии Тиёда, и за это время погибло два моих товарища по работе. Люди, с которыми мы ели из одного котла. Разговоры об этом событии невольно заставляют меня вспоминать. Вспоминать то, что не хотелось бы… честно говоря.

Понятно. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Мне самому неудобно расспрашивать вас о таких вещах. По возможности мне бы не хотелось бередить зарастающую рану. Но мне хочется, чтобы как можно больше имевших отношение к этому инциденту людей поделились своими непосредственными воспоминаниями, которые я хотел бы объединить в одну книгу. Мне хотелось бы как можно точнее передать как можно большему количеству людей, что же произошло с теми, кто волей случая оказался в токийском метро 20 марта 1995 года.

Поэтому я не настаиваю. Если не хотите о чем-либо говорить, не говорите. Я непременно выслушаю все, что вы посчитаете уместным рассказать.

Конечно, рассказать об этом необходимо. Хотя… я только начал было обо всем забывать. Говорю себе: забудь, забудь, но из-за чего-нибудь все опять вспоминается.

Правда, мне тяжело говорить об этом. Ладно, попробуем.

Мне предстояла ночевка на станции с последующей сменой до восьми утра. В 7:40 помощник начальника станции по фамилии Окадзава принял у меня дежурство на пятой платформе. Я проверил работу турникетов, осмотрел станцию и вернулся в офис. Такахаси, погибший потом при исполнении обязанностей, был там. У нас так заведено: когда я выхожу на платформу, Такахаси остается в офисе и наоборот.

Около восьми Хисинума, также погибший на рабочем месте, вышел, чтобы проследить за проходящим поездом. Его место — в голове платформы, обязанности — давать указания машинистам и проводникам. В тот день погода была прекрасной, попивая чай, он шутил, дескать, когда я здесь, поезд не опаздывает. У всех было хорошее настроение.