Послемрак - Мураками Харуки. Страница 8

– А ты смелая, – говорит мужчина.

– Вот спасибочки, – отзывается Каору.

– Если позвонишь в полицию, где-то здесь случится пожар, – добавляет он.

Повисает глубокая пауза. Каору, сложив руки на груди, смотрит на мотоциклиста в упор. Проститутка с фингалами, не понимая, что происходит, переводит тревожный взгляд с Каору на китайца и обратно.

Наконец мужчина берет шлем, надевает его, жестом велит проститутке садиться. Та устраивается сзади, вцепляется в его кожаную куртку. Оборачивается, смотрит на Мари, переводит взгляд на Каору. И снова на Мари. Словно хочет что-то сказать, но так и не говорит. Водитель с силой жмет на педаль, отпускает сцепление – и мотоцикл скрывается за поворотом. Его натужный рев еще долго разносится над улицами в ночи. Каору наклоняется и собирает с земли тысячные банкноты. Складывает одну к одной, перегибает пополам, прячет в карман И, глубоко вздохнув, теребит ладонью золотистый ежик на голове.

– Ну, блин, ващ-ще! – только и произносит она.

4

Комната Эри Асаи.

Здесь все по-прежнему. Разве что фигура сидящего человека в телевизоре стала крупнее. Теперь он виден вполне отчетливо. Экран еще немного рябит, изображение дергается, кривится, теряет резкость. Помехи в динамиках царапают слух. На экран то и дело выскакивают другие, совершенно посторонние кадры. Но как только помехи пропадают, картинка возвращается.

Эри Асаи, как и раньше, крепко спит на кровати. По лицу пляшут блики холодного света от телеэкрана, но она не просыпается.

Человек на экране одет в темно-коричневый костюм. Когда-то элегантный, даже роскошный пиджак теперь похож на лохмотья. Рукава и спина перепачканы белесой пылью. На ногах – черные ботинки с круглыми носками. Тоже все в пыли. По каким трущобам этот человек ползал, прежде чем оказаться здесь? Стандартная белая сорочка, черный матовый галстук. И сорочка, и галстук давно полиняли. В волосах седина. Впрочем, нет, – возможно, все та же белая пыль. В любом случае, ясно, что этих волос давно не касалась расческа. Но, как ни странно, человек не выглядит неряшливым. И жалкого впечатления не производит. Просто он отчего-то извалялся в пыли и дошел до крайней степени истощения.

Лица мы не видим. Камера показывает его спину, разворачивается, снимает с других сторон. Но то ли освещение неудачное, то ли все специально снимается именно так – лицо всякий раз остается в густой тени.

Мужчина сидит неподвижно. Лишь изредка глубоко вздыхает, и тогда его плечи подымаются и опадают. Он похож на заложника, которого уже очень долго держат взаперти. Похоже, вокруг него целую вечность ничего не менялось. Однако мужчина даже не связан. Просто сидит, откинувшись на спинку стула, еле заметно дышит и как будто глядит в одну точку перед собой. То ли сам решил не двигаться, то ли вообще не в состоянии пошевелиться – этого нам не понять. Его руки мирно сложены на коленях. Сколько у него там, в зале сейчас времени, мы не знаем. Неясно даже, ночь или день. Белый свет, похожий на яркое послеобеденное солнце, брызжет из лампочек в потолке.

Наконец камера разворачивается и смотрит на мужчину в упор. Но кто он, понятнее не становится. Тайна лишь становится еще глубже. Лицо его скрыто полупрозрачной маской. Эластичная пленка пригнана к коже так плотно, что и маской не назовешь. Но какой бы тонкой она ни была, лица под ней угадать невозможно. Тускло поблескивая в свете ламп, эта странная маска тщательно скрывает любые черты и эмоции. Мы угадываем под ней лишь самые общие контуры. Никаких отверстии для носа, рта или глаз. Хотя и дышит, и слышит, и видит мужчина нормально Похоже, маска изготовлена из особо прозрачного, пропускающего воздух материала. Но какого именно – для нас остается загадкой. Древняя мистика и новые технологии слились воедино. Мрак веков и сияние будущего, перемешались в равной пропорции.

Но самая зловещая особенность маски даже не в этом. Она прилегает к лицу очень плотно – и все-таки невозможно понять, что думает под ней человек, как себя чувствует, что собирается (или не собирается?) предпринять. Хорошо ему или плохо? В ясном ли он уме? Зачем на нем маска – для конспирации или для защиты? Всем этим вопросам мы не находим ни малейшей подсказки. С хитроумной маской на непонятном лице мужчина сидит на стуле, не двигаясь, а камера снимает его и передает изображение нам. Оставим на время попытки разобраться, что происходит. Для начала примем все как есть. А мужчину для краткости назовем «Человеком Без Лица».

Камера надолго застывает, снимая Человека Без Лица спереди и чуть снизу. Он сидит в коричневом костюме, не шевелясь, и смотрит на нас. То есть буквально: оттуда, из своего зала наблюдает, что происходит по эту сторону экрана. Глаза его, разумеется, скрыты загадочной маской. Но мы чувствуем, как тяжело он смотрит. Угрюмо и решительно, не отвлекаясь ни на секунду. Судя по легкому повороту головы – в сторону кровати, на которой спит девушка. Мы отслеживаем линию его взгляда. Так и есть – человек в маске невидимыми глазами наблюдает за спящей Эри Асаи. Только за ней – и, похоже, уже очень долго. И мы наконец понимаем, в чем дело. Ему действительно видно, что здесь происходит. Телеэкран для него – распахнутое окно, через которое он заглядывает в комнату.

Изображение то пропадает, то восстанавливается. Шум в динамиках то и дело зашкаливает до ультразвука. Так, словно телевизор сообщает нам о постоянной работе чьего-то сознания. Звук доходит до почти нестерпимого писка, плавно снижается, почти стихает – но, словно передумав, опять взбирается вверх. Снова и снова. Но Человек Без Лица не отводит глаз от спящей Эри. Его сосредоточенность не ослабевает ни на секунду.

Красавица в постели по-прежнему спит. Черные волосы разметались веером на подушке. Губы мягко сомкнуты. Сердце – на дне океана. Вторя мерцанию телеэкрана, отблики света пляшут на ее лице, и тени выписывают странные, непостижимые знаки. Человек Без Лица сидит на простом деревянном стуле и молча глядит на нее. Его плечи едва заметно подымаются и опускаются от дыхания. Словно лодка без гребца покачивается рано утром на ленивых, спокойных волнах.

Больше в комнате не движется ничего.

5

Мари и Каору бредут по безлюдному переулку. Каору показывает дорогу. На голове у Мари – иссиня-черная бейсбольная кепка с эмблемой «Boston Red Socks», надвинутая до бровей. В этой кепке она смахивает на мальчишку. Видимо, потому и надела.

– Ну спасибо тебе, – говорит Каору. – Одна бы я черта с два разобралась в этой каше…

Они спускаются по уже знакомой лестнице.

– Слушай, а ты не торопишься? Может, заскочим куда-нибудь? – предлагает Каору.

– Куда?

– В горле пересохло. Пивка бы глотнуть. Ты как?

– Я вообще-то не пью…

– Ну соку возьмешь или еще чего-нибудь. Все равно тебе время убивать до утра, верно ж?

Две женщины сидят у стойки крошечного бара. Больше в заведении никого нет. Играет старенькая пластинка Бен Уэбстер, «My Ideal», версия 1950 года. Еще с полсотни дисков – не компактов, добрых старых винилов – выстроились на полке вдоль стены. Каору держит в руке длинный и узкий стакан с пивом. Перед Мари – бокал «Перье» с выжатым лаймом. Старичок-бармен за стойкой молча колет свой лед.

– И все-таки она красавица, правда? – говорит Мари.

– Китаянка, что ли?

– Ну да.

– Это верно. Да только с ее жизнью долго в красавицах не погуляешь. Мигом в старуху превратится. Точно тебе говорю. Я таких уже знаешь сколько перевидала…

– Ей сейчас девятнадцать. Как и мне.

– Ну и что? – отзывается Каору, похрустывая солеными орешками. – Да сколько бы ни было… На такой работе даже с крепкими нервами и года не продержаться. Не сегодня, так завтра подсядет на иглу – и привет.