Все оттенки голубого - Мураками Рю. Страница 10

– Не-е, это Зеленоглазый. Ты видел, какие у него зеленые глаза? Его настоящего имени никто не знает. Говорят, что он был преподавателем в старших классах школы, но не знаю, правда это или нет. Он чокнутый, и нам неизвестно, где он живет, есть ли у него семья, но он появился здесь раньше, чем кто-либо из нас, он очень давно в Японии. Правда он похож на Чарли Мингуса? Может быть, он приехал сюда, прослышав кое-что про тебя? А что он сам-то тебе говорил?

Чернокожий казался очень встревоженным.

– Это уж вам судить, – сказал он, потом пробежал глазами по комнате и ушел, словно хотел побыстрей скрыться.

Выражение его лица не изменилось даже после того, как он увидел голую Моко, а когда Кэй спросила его: «Не хочешь ли немного поразвлечься?» – губы у него задрожали, но он ничего не ответил.

– Если ты еще никогда не видел черных птиц, то однажды тебе посчастливится увидеть их. У них такие же глаза, как у меня. – С этими словами он пожал мне руку.

Оскар посоветовал не принимать эти капсулы – Зеленоглазому однажды уже делали промывание желудка – и предложил все выбросить.

Джексон простерилизовал армейский шприц.

– Я врач, – сказал он, – поэтому прекрасно знаю, как правильно колоться.

Вначале они вогнали в меня героин.

– Танцуй, Рю! – шлепнул меня по заднице Джексон.

Когда я поднялся и посмотрел на себя в зеркало, то увидел там совершенно иное существо, преображенное макияжем, наложенным опытной рукой Моко. Сабуро протянул мне сигарету и искусственную розу, после чего спросил:

– Какую музыку?

Я ответил, что меня устроит Шуберт, и все рассмеялись.

Туман со сладковатым запахом поплыл у меня перед глазами, голова отяжелела и онемела.

Я пытался медленно пошевелить руками и ногами, но почувствовал, как все мои суставы стали масляными, и липкое масло пропитало все мое тело. Вдыхая запах, я позабыл, кто я такой. Мне показалось, что из моего тела потекла всякая гадость и что я превратился в улицу. Комната наполнилась сладковатым ароматом, дым проник мне в легкие. Я все сильнее ощущал себя куклой. Мог двигаться только согласно чужим желаниям, я превратился в самого счастливого поросенка в хлеву. Боб замурлыкал «Sexy», а Джексон сказал ему: «Заткнись!» Оскар выключил все освещение и направил на меня оранжевый прожектор. Мое лицо искривилось, я запаниковал, широко раскрыл глаза и начал трястись всем телом. Я то вопил, то тихо стонал, слизывал джем с пальца, отхлебывал вино, таскал себя за волосы, ухмылялся, закатывал глаза и выплевывал какие-то непонятные слова.

Я прокричал несколько строк из песни Джима Моррисона, которые смог вспомнить: «Когда смолкнет музыка, когда закончится музыка, выключите весь свет; мои братья живут на дне морском, а мою сестру убили, когда ее, как рыбу, вытащили на сушу, ей вспороли брюхо, мою сестру убили, а когда музыка смолкнет, выключите свет, выключите весь свет».

Подобно крутым ребятам из романов Жана Жене, я перекатывал во рту слюну и потом собирал на языке – получались мерзкие белые пирожные. Я поранил ноги и поцарапал грудь. Бедра и пальцы ног были липкими. Все тело, как от внезапного порыва ветра, покрылось гусиной кожей, и я совсем обессилел.

Я погладил щеку черной женщины, которая сидела рядом с Оскаром, поджав колени. Она вспотела; ногти на ее длинных ногах были выкрашены серебряным лаком.

Рыхлая, жирная белая женщина, которую привел с собой Сабуро, пристально смотрела на меня, и в глазах ее светилось желание. Джексон впрыснул героин Рэйко; возможно, от боли ее лицо искривилось. Черная женщина уже была прилично пьяна. Она засунула руки мне под мышки, заставив меня встать, потом поднялась сама и мы начали танцевать. Дарем снова насыпал конопли в курильницу для благовоний. Поднялся фиолетовый дымок, и Кэй опустилась на корточки, чтобы вдыхать его. Я едва не рухнул от запаха потной черной женщины, прилипшей ко мне всем телом. Он казался настолько сильным, словно она выделяла его изнутри. Она была выше меня, с могучими бедрами, но руки и ноги были очень изящными. Когда она смеялась, раздеваясь, зубы казались удивительно белыми. Чуть более бледные, торчащие груди не слишком раскачивались, даже когда она трясла всем телом. Она обхватила мою голову руками и засунула язык мне в рот. Потерла мои бедра, расстегнула кнопки на нижнем белье и начала водить потными руками по моему животу. Шершавым языком она облизывала мои десны. Ее запах стал совершенно невыносимым – меня начало тошнить.

Кэй подползла на четвереньках и схватила меня за хуй со словами:

– Так держать, Рю! Подними его выше!

Тотчас из угла моего рта потекла по подбородку струйка слюны, и потом я уже ничего не видел.

Все тело черной женщины блестело от пота. Она непрерывно облизывала меня всего. Не сводя с меня глаз, засасывала плоть моих бедер ртом, пахнущим беконом. Ее огромный рот непрестанно смеялся. Вскоре я рухнул.

Моко, вцепившись в края кровати, подрагивала задом, пока Сабуро ее трахал. Все остальные ползали по полу, издавая какие-то звуки. Я отметил, что мое сердце стучит чудовищно медленно. Как бы в соответствии с его ритмом черная женщина принялась дрочить мой пульсирующий хуй. Мне показалось, что только мои сердце и пенис остались и действовали в едином ритме, а все прочие органы растворились.

Негритянка села на меня верхом. При этом она начала вращать бедрами с невероятной скоростью. Она воздела лицо к потолку, издала тарзаноподобный вопль и задышала часто-часто, как черная метательница копья, которую я видел в фильме про Олимпийские игры. Она водрузила сероватые подошвы ног на матрас, засунула длинные руки мне под бедра и крепко их сжала. Мне казалось, что меня разрывают напополам, и я закричал. Я пытался вырваться, но тело негритянки было упругим и скользким, как смазанная жиром пружина. Боль, смешанная с удовольствием, бурлила в нижней части моего тела, а потом поднималась в голову. Казалось, что пальцы моих ног настолько горячи, что вот-вот расплавятся. Меня начала колотить такая сильная дрожь, что я едва не завопил; горло было забито чем-то наподобие ямайского супа, который варят с кровью и жиром. Мне хотелось его выплюнуть. Негритянка, почти задыхаясь, взяла меня за член, чтобы убедиться, достаточно ли глубоко он в нее вошел, ухмыльнулась и затянулась очень длинной черной сигаретой.

Она засунула пахнущую духами сигарету мне в рот, спросила о чем-то, чего я не понял, а когда я в ответ кивнул, приблизила лицо к моему и начала высасывать слюну, после чего принялась вращать бедрами. Из ее промежности струились липкие соки, которые увлажняли мои бедра и живот. Скорость ее вращения продолжала возрастать. Пока я трахал ее с закрытыми глазами, то старался ни о чем не думать и всю энергию направлять в ноги, а более тонкие ощущения вместе с кровью переносились по телу и сосредоточивались у меня в висках. После того как эти ощущения приобретали определенность и приставали к моему телу, они больше не исчезали. Тонкий слой кожи у меня на висках зудел, словно обожженный петардой. Когда я ощутил этот ожог и сосредоточил на нем все внимание, мне показалось, что я весь превратился в огромный пенис. Или стал карликом, способным заползать в женщин и доставлять им удовольствие своим барахтаньем? Я попытался ухватить негритянку за плечи. Не сбавляя скорость вращения бедер, она наклонилась и укусила меня за сосок так сильно, что пошла кровь.

Напевая какую-то песенку, Джексон опустился мне на лицо.

– Эй, малыш! – сказал он, слегка похлопывая меня по щеке.

Его распухшее очко напомнило мне огромную картофелину. Пот с его могучей груди капал мне на лицо, и его запах усиливал возбуждение, в которое меня приводили движения негритянки.

– Знаешь, Рю, ты просто кукла, просто наша желтая кукла. Мы могли бы с тобой покончить и избавиться от тебя, – мурлыкал Джексон, а черномазая так ржала, что мне хотелось заткнуть уши.

Ее крики походили на звуки испорченного радио. Она беспрерывно ржала, не переставая двигать бедрами, и ее слюна падала мне на живот. Она целовала Джексона взасос. Мой хуй вполз внутрь нее, подобно подыхающему угрю. От ее жара мое тело казалось совершенно высохшим. Джексон засунул мне в рот свой горячий член и, как раскаленным камнем, обжег мне язык. Пока он потирал хуем мой язык, они с негритянкой распевали какую-то молитву. Она звучала не по-английски, так что я не понял ее смысл. Она напоминала буддийскую сутру в ритме конга. Когда мой пенис задрожал и я уже был почти готов кончить, негритянка приподняла свои бедра и набросилась на мое очко. Заметив, что глаза у меня наполняются слезами, она еще глубже засунула палец мне в очко и начала им крутить. На каждом из ее темных бедер белела примитивная татуировка с изображением ухмыляющегося Христа.