Все оттенки голубого - Мураками Рю. Страница 17

В саду общественной больницы все еще стояли лужи. Перескакивая через оставленные автомобильными колесами следы в глине, бежал мальчик с пачкой газет.

Невидимая глазу, где-то пела птица.

Накануне вечером, когда я добрался до дома, от запаха ананаса меня тотчас же вырвало.

Когда в поезде я сосал губы той женщины, в ее глазах было странное выражение. До сих пор не понимаю, что это значило.

Во дворе моего дома порхали птицы. Двое американцев, живущих на первом этаже, бросали им хлебные крошки. Тревожно оглядываясь по сторонам, птицы быстро склевывали их. Крошки падали между камешками, но птицы ловко их оттуда вытаскивали. К ним вплотную подошла уборщица, голова которой была повязана тряпкой, но птицы и не думали улетать.

Я не мог различить их глаз, хотя я люблю смотреть на птичьи глаза с круглыми ободками. Эти птицы были серыми с красными перьями на голове наподобие диадемы.

Я решил подарить ананас птицам.

На востоке солнце пробилось сквозь тучи. От этого воздух казался похожим на молоко. Когда на веранде первого этажа распахнулась дверь, птицы сразу вспорхнули и улетели.

Я вернулся в комнату и взял свой ананас.

– Я собирался отдать его птицам, – сказал я женщине, высунувшейся из окна. Кажется, она была настроена дружелюбно. Показав на торчащие корни тополя, она сказала мне:

– Если он останется здесь, то птицы без труда до него доберутся.

Брошенный мной ананас разлетелся на куски и медленно подкатился к основанию тополя. Звук ударившегося о землю ананаса напомнил мне о потасовке в общественном туалете накануне.

Американка вышла прогуливать своего пуделя. Она заметила ананас и удивленно подняла на меня глаза, прикрывая их ладонью, видимо защищаясь от света, потом понимающе кивнула и хмыкнула, сказав при этом, что птички будут рады.

– Эй, Окинава, где ты был вчера вечером? Я уже начал волноваться.

– Этот тип в одиночку решил переночевать в гостинице, где обычно останавливаются супружеские пары, – ответила за него Рэйко. – И разумеется, он выглядел так подозрительно, что ему пришлось выскочить из окна, не заплатив. Конечно, платить пришлось бы мне, но не в этом дело.

В тот вечер Рэйко решила порвать с Окинавой. Он снова был пьяным, и от него действительно воняло, поэтому я сказал:

– Давай уколем тебя поскорей, – после чего затолкал его в ванную.

Рэйко прошептала мне на ухо:

– Не рассказывай Окинаве про то, что произошло с Сабуро и остальными, иначе он убьет меня.

Когда я засмеялся и понимающе кивнул, она разделась и сама отправилась в ванную. Ёсияма был в ярости из-за того, что накануне Кэй не вернулась домой. Он даже не проявил ни малейшего интереса, когда Окинава показал принесенную им новую пластинку «The Doors».

До нас доносились из ванной стоны Рэйко. Тогда Моко сказала:

– Рю, поставь какую-нибудь музыку. Я устала только ебаться. Должно быть что-то еще, что приносит удовольствие.

Когда я опустил иглу на пластинку «The Doors», появился хромающий Кадзуо, которого Кэй поддерживала под руку.

– Нам посчастливилось получить подарок на вечеринке, а как вы?

Они оба были уже накачаны «Ниброль» и целовались взасос прямо на глазах Ёсияма. Даже сливаясь в поцелуе, они со смехом смотрели на него.

Вдруг Ёсияма схватил Моко, которая лежала рядом с ним на кровати, читая журнал, и попытался ее поцеловать.

– Ты чё? Отвали! При белом свете! Ты ни на что другое не способен! – завопила Моко и оттолкнула его.

Ёсияма посмотрел на Кэй, которая хихикала, наблюдая за происходящим. Отшвырнув журнал на ковер, Моко сказала:

– Рю, я пошла домой. Я плохо себя чувствую и устала от всего этого. – Она натянула бархатное платье, в котором пришла.

– Кэй, а где ты провела прошлую ночь? – спросил Ёсияма, выбираясь из постели.

– Дома у Кадзуо.

– А Рэйко была с тобой?

– Рэйко была с Окинавой в «отеле любви» Син Окубо, она говорит, что там все потолки зеркальные.

– Ты трахалась с Кадзуо?

Слушая этот разговор, Моко качала головой. Она поспешно нанесла макияж, причесалась и похлопала меня по плечу:

– Дай мне немножко травки, Рю.

– Как ты можешь говорить такое, когда все слышат?

– Да, Ёсияма, не говори так. Она же пошла со мной, потому что мне было плохо. Оставь свои шуточки! – ухмыльнулся Кадзуо и потом спросил меня: – А что, вспышка не объявилась?

Когда я покачал головой, он нагнулся, чтобы поправить повязку на лодыжке, и пробормотал:

– Он обошелся мне в двадцать тысяч йен, и он был совсем новенький.

– Рю, проводи меня до станции, – попросила Моко, надевая туфли в прихожей и глядя в зеркало, чтобы поправить шляпку.

– Что, Моко, ты уходишь? – спросила Рэй-ко, обернутая полотенцем. Она пила колу, которую только что достала из холодильника.

По дороге на вокзал Моко попросила купить ей женский журнал и сигареты. Продавщица из киоска опрыскивала водой тротуар. Она узнала меня и сказала:

– Привет! О, у тебя свидание!

На ней были туго обтягивающие задницу слаксы, через ткань которых проступали очертания трусиков. Когда она вытирала о фартук мокрые руки и протягивала мне сигареты, то бросила взгляд на ногти Моко с ярко-красным педикюром.

– У тебя задница все еще болит? – спросил я Моко.

– Ну да, когда хожу в сортир. Но этот Джексон – славный парень. Он принес мне шарф фирмы «Лавин» из магазина американской базы.

– Ты собираешься повторить? Я лично сейчас совершенно выжат.

– Ну, это, конечно, несколько грубовато, но я думаю, что на следующей вечеринке я снова на это пойду. Согласись, что не так уж много шансов получить удовольствие? Если не останется никаких удовольствий, я просто выйду замуж.

– Что? Замуж собралась?

– Конечно, а ты в этом сомневался?

На перекрестке грузовик резко развернулся и обсыпал нас пылью. Мелкие песчинки попали мне в глаза и рот. Я сплюнул. «Мудацкий водила!» – пробормотал почтальон, которому пришлось слезть с велосипеда чтобы протереть глаза.

– Знаешь, Рю, я хочу предупредить тебя насчет Ёсияма. Будь с ним поосторожней. Он слишком часто избивает Кэй. Когда он напивается, то становится совершенно невыносимым: пинает ее и все вокруг. Поговоришь с ним насчет этого?

– Он действительно делает это намеренно? Он, наверное, не отдает себе отчета!

– О чем ты говоришь? Однажды он выбил ей зуб. Я ничего не знаю про этого Ёсияма, но когда он напивается, становится совершенно другим. Во всяком случае, присматривай за ним.

– Как твои предки, Моко, в порядке?

– Вполне. Папаша немного приболел, но брат… ты что, не знаешь про него, Рю? Он совершенно правильный. Я скатилась на дно, но нынешняя молодежь от всего этого отказывается. А мама… Когда я сказала, что моя фотка была помещена в журнале «Ан-ан», она обрадовалась. Значит, ее это устроило.

– Уже наступило лето, и дождь идет редко.

– Послушай, Рю, ты видел фильм «Вудсток»?

– Конечно. А в чем дело?

– Не хочешь посмотреть его снова, прямо сейчас? Я хочу проверить, заторчу от него опять или нет. Как ты думаешь?

– Конечно, это уже отстой, но Джимми Хендрикс остается Джимми Хендриксом, он всегда был великолепен.

– Понятно, что это будет полный отстой. Но, может быть, он пробудит в нас какие-то чувства, и тогда мы поймем, что это уже отстой, но все равно мне хочется посмотреть его еще раз.

С воплями «Я-я-я!» мимо пронеслись Том с Бобом. Моко засмеялась, махнула им рукой и раздавила свою сигарету острым каблуком изящной туфельки.

– С чего ты взял, что можешь так говорить? Чё ты собираешься делать, какое тебе дело, женаты мы или нет, и что это значит: «Я сделаю чё те надо»? Те надо, чтоб я сказала, что люблю тя? Правда? Ляпну я те чё хочешь, только убери от меня свои лапы и перестань меня тискать, понял? Ты чё, не врубился?

– Кэй, все не так, не заводись, все совсем иначе, я хочу сказать, что нам надо прекратить доставать друг друга. Мы просто измочаливаем себя, не правда ли? Давай перестанем это делать. Слышишь меня, Кэй?