Мое чужое лицо - Муратова Ника. Страница 49

— Так что вы там с Булевским намудрили?

Альбина сначала похолодела, решив, что все пропало, но потом взяла себя в руки. Прочитав статью, она убедилась, что профессор не подставил её, как и обещал. Речь шла лишь о том, что был предыдущий подобный опыт, включавший элементы пересадки лица, который послужил важным шагом к новому открытию, полноценной пересадке, совершенной уже следующиму пациенту.

— А я вам разве не рассказывала? — спокойно отреагировала она, сбив его с толку. Он-то ожидал, что Катерина испугается насмерть. — У меня было столько повреждений, что пришлось собирать мое лицо по кусочкам. Он использовал куски кожи, мышц, и даже глаза для восстановления моего прежнего вида. Получилось удачно, вы не находите? Именно поэтому ваша Молчанова с таким упорством не хотела верить, что я — это я.

Драгов замолчал, вчитываясь в статью. Но ничего, опровергающего слова Лаврентьевой, он найти не мог.

— Я еще проверю это, — пробормотал он.

— Проверяйте. Можете у Булевского самого и проверить. А насчет Мартынова вы не беспокойтесь, — зоговорчески прошептала она. — У меня голова на плечах есть.

Выдав очаровательную улыбку, она выпорхнула из кабинета и кинулась на улицу звонить Булевскому. Кратко объяснив ситуацию и как она выкрутилась, Альбина попросила поддержать её версию, если что.

— Не волнуйся, я так и рассчитывал говорить, — заверил её Булевский. — Да ты и без меня прекрасно справилась. Ты вообще зайди ко мне, кое-что обсудить надо.

— Зайду, — она отключила телефон, чертыхнувшись. Мог бы и предупредить, профессор, что выпустил потенциальную бомбу. А если бы она не сообразила, что отвечать? В любом случае, решила она, пора выбираться из этого паршивого института. Все, что нужно, она там выяснила, дела с Лаврентьевой завершила, можно сматываться. Тем более, сплетни достигают ненужного накала, объясняться каждый день она определенно притомилась.

Вернувшись в лабораторию, Альбина застала только Марину Степановну, Молчанова уже проскользнула к своему пупсику узнать последние новости с фронта.

— Катя, ты на меня сильно сердишься? — Марина Степановна выглядела совершенно расстроенной. — Я не знала, что так все обернется. И про ребенка тоже не знала, ты же ничего не сказала…

— Да не сержусь я, Марина Степановна, — махнула рукой Альбина. Ей и впрямь было все равно, узнает кто-нибудь о Мартынове или нет. И что про ребенка скажут, тоже все равно. Главное, что Сашка среди своих уже, а не в доме малютки. — Только давайте договоримся, не копайте вы про этого ребенка. Примите, как есть, так для всех будешь лучше.

— Да я все понимаю, Катюша, все понимаю, — торопливо заверила её Марина Степановна, — И вопросов задавать не буду. Сдуру ляпнула Людке про Мартынова, язык себе готова отрезать!

— Да бог с ним, с Мартыновым. — Альбина присела на край стола около Марины. — Я вам хотела спасибо сказать, Марина Степановна. Вы мне очень, очень помогли. Вы еще много сплетен обо мне услышите, мне все равно, что там будут говорить. Я уйду отсюда скоро в любом случае. Ваша дружба — это самое ценное, что случилось со мной в этом институте.

Марина Степановна непонимающе хлопала глазами.

— Ты так говоришь, как будто мы никогда не увидимся, Катюша…

— Не знаю даже. Скорее всего, увидимся. — она посмотрела на растерянное лицо подруги. Ей стало жалко эту простую женщину, запутавшуюся в своих бытовых проблемах, отчаянно пытавшуюся пробиться в извратившемся мире науки, стараясь держаться на плаву самыми разными способами. Но ведь при всем при этом она единственная, кто на самом деле помог Альбине восстановить всю картину произошедшего с Лаврентьевой. Захотелось сделать ей что-нибуль очень приятное.

— А знаете что? — Альбина соскочила со стола. — Хотите на малыша взглянуть?

— Я? Ой, конечно! Конечно, хочу! — Марина Степановна радостно улыбнулась. — А когда?

— А прямо сейчас! Поехали!

Так Сашу Симонова навестили первые гости. Надо сказать, что малыш адаптировался к новой обстановке удивительно легко. Никакие врачи не понадобились, Лаврентьевы прекрасно с ним справлялись, и даже Альбина принимала участие. Мальчишка был забавным и очень ласковым, словно отдавая копившуюся долго и до сих пор невостребованную любовь. Через неделю после выхода из дома малютки стало ясно, что с малышом все в порядке и что ютиться с малюсенькой квартире ужасно неудобно.

— Ребенку нужен свежий воздух и простор, дочка. — выдала заключение Антонина. — Мы с отцом решили, что пора нам ехать домой. Да и тебе тяжело тут со всеми нами. Все проблемы на тебе.

Альбина выгонять их не хотела, но теснота и впрямь была невыносимая. Поэтому спорить она не стала, а помогла им собрать все вещи, наняли грузовик для перевозки кроватки, коляски и прочего детского приданного, да и отправили их в деревню. Как ни странно, при расставании у неё защемило сердце, словно провожала самых дорогих людей на свете. Симонов тоже пришел провожать, и видно было, как ходили у того желваки от попыток сдержать эмоции.

— Что теперь будешь делать? — спросил он, когда машины скрылись за поворотом.

— Найду себе применение.

— Ну, ну. Удачи. Пока.

Он развернулся и ушел. Вот так просто ушел, будто совершенно посторонний человек.

Проводив всех, Альбина сосредоточилась на обдумывании своего плана. До Булевского она так и не дошла, замотавшись с покупками для ребенка и обустройством его жизни. Но план тихо зрел где-то на задворках сознания и когда появилось свободное время и тишина, она его оформила в более или менее удобоваримую форму.

— Явилась, перепуганная перепелка! — проворчал сквозь улыбку Булевский, встречая Альбину. — Обещала зайти еще неделю назад, и где тебя носило?

Альбина не стала тратиться на объяснения и извинения и сразу перешла к делу.

— Профессор, я опять с безумной просьбой к вам явилась.

— Я другого от тебя уже и не жду.

Их отношения давно уже переросли из вражды в своеобразную дружбу, хотя любой разговор между ними постоянно сопровождался подкалыванием друг друга. Они оба продолжали изображать из себя обиженных и непонятых, но в душе эти чувства уже давно вытиснились ощущением звеньев одной цепи и привязанностью. К тому же, каждый из них за последнее время пережил столько, что прошлая вражда потеряла всякое значение.

— Так что на этот раз? — Булевский снял очки и устроился поудобнее в кресле, но начать ей так и не дал. — Кстати, у меня тоже для тебя разговор есть. Во-первых, пора определятся с твоей комой. Долго я сказку о твоем коматозном состоянии не продержу. Как мы договорились, твоим родителям я показал перебинтованный муляж за стеклянной дверью, журналистов мы вообще всех отшиваем, думаю, что большинству из них несведущие медсестры говорят, что никакой Дормич у них вообще нет в отделении, а те принимают это за конспирацию. Но всегда найдется какой-нибудь проныра, который попытается разнюхать больше, а меня рядом не окажется. Так что решай этот вопрос. Во-вторых, могу тебя обрадовать — у меня с успехом завершилась вторая пересадка лица и теперь уже можно делать публикации без упоминания твоего имени. А здорово тебя Драгов поймал, а? — рассмеялся Булевский. — На самом деле все могло обернуться куда хуже, но и это был неожиданный поворот.

— Вам смешно, да? Зачем вы упомянули обо мне? Ведь вы же не собирались делать этого! А о новом опыте я читала — мне Драгов показал в той же статье.

— Сам не знаю, как произошла эта утечка. Мне сказали, что опубликуют статью о последнем опыте, но каким-то образом пронюхали и про предыдущую пересадку. Но ведь ни твоей фамилии ни Лаврентьевой не упоминается, так что тебе не о чем беспокоится. Ну, прочитал Драгов, ну и что? Фактов-то нет! И я всегда тебя выгорожу, не волнуйся. Не такой я зверь, каким ты меня всегда представляешь!

Теперь рассмеялась Альбина. Зверь не зверь, а жизнь её поставил с ног на голову.