Меч на ладонях - Муравьев Андрей. Страница 7

Горовой, слушая эту перепалку, только усмехнулся.

– Могуть, Алексей Кондратович, могуть. – Казак махнул в сторону балки, где обычно ночевали охранники. – Каб не могли, то костер развели б и спать легли. А так с вечора уси за балку сховалися. Выдэ месяц, и яны выдуть.

– Меня сейчас больше наша находка интересует. – Третий студент, Семен Альтман, поправил очки и мотнул головой в сторону статуи. – Мы ее полгода искали, а сейчас, вместо того чтобы описывать, фотографировать и зарисовывать, железяки чистим.

Студенты согласно закивали и, как один, повернулись к Сомохову.

Реплика была, конечно, скорее риторической, но отвечать на нее приходилось именно ему.

Слушая эти эмоциональные препирания уже в течение почти двух часов, глава экспедиции старался не накалять обстановку. На фоне эйфории от найденного сокровища даже нападение разбойников не казалось студентам значимым событием.

Сверху послышался хруст, и в храм скатился четвертый студент-практикант Афанасий Завальня.

– В чем дело, Афанасий? – Тимофей Горовой не был доволен отлучкой стоящего «на часах» студента.

– Да вот, слышу, вы статую описывать собрались. – Студент был выходцем с Сибири, умел пользоваться оружием и стал единственным, кому Тимофей доверил дежурство.

Улугбек закончил проверять винтовку и подошел к кружку студентов как раз в момент, когда закипающий Горовой начал устраивать разнос Афанасию.

– Да ты на карауле стоишь или попысать до кустиков пошел? – ревел подъесаул. – А ежели, пока ты тута своим статуям хвосты крутить будешь, степняки подкрадутся? Ты свои опися нам на могилки замист квиток класти будешь? Гэть звидсуль.

Афанасий молча юркнул наверх.

– Ну-ну, Тимофей Михайлович, мы, право, не на плацу, а господа студенты – не казаки из вашей сотни. – Улугбек попробовал успокоить разошедшегося подъесаула. – Если и делают промашки, то только по молодости и отдаленности своих привычек от устава караульной службы.

Тимофей только зыркнул на руководителя экспедиции.

– Нету в военном деле худшего, ниж ушедший с поста караульный, – как маленькому, принялся разъяснять казак. – Ибо если заснувший постовой еще проснуться может, то ушедший с поста помочь своим товарищам, коих охранять должен, никак не могет.

Улугбек примирительно поднял открытые ладони:

– Ладно-ладно. Караул – это только ваша прерогатива. – Тимофей, услышав незнакомое слово, нахмурился, и Улугбек добавил: – Вы лучше всех нас вместе взятых разбираетесь в этом и по праву командуете в эту минуту опасности.

Горовой приосанился, но ус крутить не перестал, что легко выдавало взволнованность эмоционального выходца из Малороссии.

– Кстати, господа, – теперь Улугбек Карлович обращался к студентам, – вы, я вижу, уже освоились с оружием, коим нас наделил любезный Тимофей Михайлович, и поглядываете в сторону статуи. Так вот…

Начальник экспедиции вздохнул и поправил винтовку.

– Пока нет гостей, мы сможем осмотреть находку и помещение за колоннадой. – Улугбек Карлович махнул рукой в сторону статуи богини. – На правах руководителя первым пойду я и… – Сомохов задумался. – Я и Тимофей Михайлович.

– Да что я в тэй бабе не бачыв?! – замахал руками подъесаул, но тем не менее встал и пошел за Сомоховым. – Разе шо за компанию, шоб цэ дьяволюки не скалились.

Под завистливые взгляды оставшихся около входа студентов Сомохов и Горовой пошли в глубину храма.

Факелы не давали много света, но и без солнца Улугбек видел, какое сокровище ему повезло откопать. Все смелые предположения были верны. Это была прекрасно сохранившаяся статуя богини, относящейся к культу Ардвисуры-Анахиты – богини земли, плодородия и женского начала, яркой представительницы пласта истории, слабо изученного современниками. Вернее, слабо изучен был культ Зороастры, культ же второй по значимости богини в веровании огнепоклонников был практически неизвестен. Только в общих чертах остались записи о том, что на определенном этапе культ богини даже перерос ту нишу, которая выделялась богине сущего и начал. Авеста уклончиво ссылается на времена, когда жрецы культа богини попробовали противопоставить себя даже самому Зороастре, но стрелы солнца сожгли их, и темная сущность Ардвисуры-Анахиты, ее первородная грязь, из которой солнце выбило жизнь, была развеяна.

По всем расчетам, расцвет храма богини, обнаруженной Сомоховым, приходился на этот период и поэтому был не только интересен.

Сомохов осветил статую.

Высокая, выше человеческого роста, статуя была выполнена скорее в античном, нежели в персидском стиле. Черты лица плохо различались, но отчетливо видны были все складки хламиды, властно вытянута вперед рука с ветвью, символом жизни. Левая, с жезлом, прижата к груди. Все это говорило об уникальности находки. В статуях богини, которые были известны до сих пор, Ардвисура-Анахита всегда протягивала жезл и прижимала к себе ветвь жизни. В этой же все наоборот: статуя прижимала к груди жезл, которым она дарует смерть, и протягивала вперед символ жизни – ветвь созидания, она же ветвь тлена и символ преходящего.

Вся статуя, за исключением жезла и ветви, была высечена из цельного куска камня. Жезл выполнен из сплава меди и украшен маленьким голубым кристалликом в навершии. Ветвь состояла из наборных металлических пластин, искусно сработанных в виде листьев омелы. Но главную ценность как для ученых, так и для грабителей представлял постамент статуи. По мнению ученого, постамент был сделан из сплава с высоким содержанием драгоценного металла и весь покрыт письменами. Язык Согда дошел до двадцатого века в виде фрагментов и большей частью остался неразгаданным. Надписи на постаменте же явно дублировались: друг под другом находились три блока текста, выполненных арамейскими буквами, египетскими иероглифами и согдийской вязью. Идеальный вариант для расшифровки.

Сомохов перекинул винтовку за спину, чтобы освободить руки.

– Посветите, пожалуйста, Тимофей Михайлович. – Ученый нагнулся к надписи на постаменте.

Горовой придвинулся поближе и недовольно заворчал. В отличие от археолога, ему не нравились ни статуя, ни храм. Будь его воля, подъесаул остался бы у входа, но он не хотел выказывать даже тени суеверного страха перед молодыми студентами.

– Что-то у статуи энтой камешек разгорелся на палке. – Горовой махнул головой в сторону жезла богини. Камешек в навершии действительно слабо светился в темноте.

Улугбек только отмахнулся:

– Это фосфор, наверное. Распространенный прием для восточных культов.

Археолог присмотрелся к навершию. Казалось, камень разгорается все больше и больше.

«Забавный элемент», – подумалось Улугбеку.

Он опять перевел взгляд на надпись на постаменте. Рядом топтался и сопел Горовой. Свет от керосиновой лампы играл бликами, творя из знаков причудливую мешанину. Сомохов покрутил головой, стараясь выбрать оптимальную точку, и передвинул лампу чуть правее. Освещение стало лучше, но все равно что-то ему не нравилось.

Улугбек отступил, еще раз посмотрел и недовольно вздохнул:

– Нет, двумя нашими лампами всю надпись не осветить.

Ученый сделал шаг к статуе. Его правая нога неожиданно соскользнула в щель между плитами и подвернулась. Инстинктивно Сомохов попробовал ухватиться за что-нибудь, но, на его счастье, Горовой оказался расторопней, чем можно было ожидать от грузного казака. Подъесаул подхватил археолога почти у самого пола и не дал ему упасть.

– Что ж вы, господин хороший, – пробурчал казак, удерживая Улугбека и помогая ему подняться.

Сомохов виновато улыбнулся. Левая рука его, как в тисках, была зажата мощными ладонями подъесаула, а вот в правой… Правая рука сжимала жезл Ардвисуры-Анахиты.

«Вот так коленкор», – пронеслось в голове. Сказать Сомохов ничего не успел. В глазах вспыхнуло и померкло солнце, и, уже теряя сознание, Улугбек почувствовал, как напряглись держащие его ладони Тимофея.