Полюс Лорда - Муравьев Петр Александрович. Страница 23

– Так ведь от этого налоги еще поднимутся!

– Ну и что? Зато подумай, как будет красиво! Салли, молча слушавшая, под конец не выдержала:

– Совсем как маленький! – Встала и пошла в дом. На пороге обернулась: – И никаких римских бань нам не нужно! – прибавила она и скрылась за дверью.

Отец рассмеялся:

– Не жена, а повелительное наклонение! – Он вдруг утих и, оглянувшись на дверь, добавил: – Странная она стала в последнее время.

– Грустит?

– Нет, какая-то рассеянная, будто мечтает; сидит и улыбается.

Я не ответил.

После ужина, когда отец, захмелев, – он-таки выторговал себе еще две рюмки, – ушел отдохнуть, мы с Салли остались вдвоем. Долго молчали, потому что за нас отлично справлялись цикады, да и самый вечер, тихий и ясный, окутывал своей умиротворяющей ленью. Только когда луна выплыла из-за деревьев, я повернулся к Салли и спросил неуверенно:

– А как ты?

– Ничего. – Она обдала меня теплым взглядом и тихо прибавила: – Ты не упрекай себя, Алекс, хорошо? Я не сержусь, я даже на себя больше не сержусь, хотя и очень хотела бы сердиться.

– Я дурной человек, Салли.

– Не говори так, не нужно, только одно обещай!

– Что?

– Что это не повторится. Хорошо?

– Хорошо, обещаю!

Салли благодарно кивнула и, накинув на плечи свитер, откинулась назад и застыла.

ГЛАВА 9

В понедельник вечером Брут позвонил ко мне на дом, позвонил так же внезапно, как и тогда, впервые.

И опять я обрадовался звонку, потому что погода стояла отвратительная, шел дождь, и я не смог выйти на обычную вечернюю прогулку. Я сидел за письменным столом, сперва перебирал фотографии, затем перелистал какую-то новую, очень известную и очень скучную книгу; одну из тех, какую прочно и навсегда захлопнешь на тридцатой странице. Никак не пойму – зачем издают такой скучный вздор, да еще сдобренный примитивным сексом и наивной – хоть и называют ее «научной» фантастикой…

Но сейчас о Бруте. После обмена приветствиями он сразу приступил к делу.

– Вы не позабыли о нашем разговоре? – спросил он.

– Нет, как же.

– В четверг вечером вы свободны?

Я даже улыбнулся его вопросу, но для виду немного помедлил.

– Свободен.

– Тогда приезжайте к семи часам на первое собрание! – Брут продиктовал «мне адрес в районе семидесятых улиц Вест, затем добавил: – Вы, конечно, понимаете, что мы соберемся не для одних разговоров?

– Я так и предполагал, – ответил я.

– Значит, до четверга?

– Да, буду непременно!

В четверг, точно в семь, я звонил у двери в квартиру на седьмом этаже старого десятиэтажного дома.

Брут сам открыл мне и провел меня в гостиную; там уже сидели двое.

– Знакомьтесь, господа! Это – Алекс, а это Билл и Вольтер! – Брут поочередно указал на меня, затем на худого человека в темно-коричневом костюме, и другого, плотного, сидевшего в тени.

Оба гостя поднялись; худой оказался среднего роста, лет двадцати пяти, а у плотного были тонкие черты лица, чем -то неприятные. Этот был постарше.

Звонок в прихожей возвестил о новом пришельце. Им оказался совсем еще молодой человек, с кругловатым лицом и ясным взглядом расширенных удивленных глаз. Войдя в гостиную, он смутился и, пробормотав приветствие, уселся поодаль.

Еще через минуту появился следующий. Дик, тоже молодой, но с чертами и повадками, обличающими твердый, сложившийся характер.

Ждали еще двоих; они вскоре и подоспели. Одному было лет двадцать пять; высокий, небрежно одетый, он и манерами, и выражением лица производил впечатление человека способного, но неудачливого и недовольного своей судьбой.

Другой был негр. Цвет кожи у него был очень темен, густые волосы были взбиты веером в «африканском» стиле.

Итак, все были в сборе. Не теряя времени, Брут пригласил собравшихся за стол, стоявший посредине комнаты…

– Друзья, – начал он, когда все расселись, – вы знаете, зачем мы собрались. И, однако, повторю еще раз то, что должно лечь в основу нашего сотрудничества.

– Начнем с того, что все мы – сторонники демократии. То, что мы замышляем, направлено не против нее, а на ее защиту.

– Что нас объединяет? Сознание, что в современном обществе нарушена главная свобода – свобода человека от страха. Преступники разгуливают на воле, в то время как порядочные люди прячутся по домам как в тюрьмах, уповая лишь на милость Провидения, потому что защита собственной жизни нередко возводится правосудием в ранг преступления. Но это не все: насаждаемая у нас анархия грозит привести к формированию тоталитарных группировок – будь то экстремисты слева или сторонники так называемой «твердой власти» справа, а это означало бы конец демократии…

Далее Брут сказал, что настало время, когда граждане сами должны позаботиться об охране свобод и о своей безопасности.

– Мы собрались, – закончил он, – чтобы решить – согласны ли мы действовать совместно как организованная сила. Средства, к каким придется прибегать в нашем деле – не детская игра; поэтому, если кто не уверен в себе, он может подняться и покинуть собрание. Единственное, чего мы потребуем от него, это – твердого обязательства не разглашать нашей тайны!

Говоривший смолк. Было тихо. Никто не пошевельнулся.

– Как же, господа, – услышал я голос Брута, – значит, договорились?… Что ж, это необходимо отметить! – Он многозначительно взглянул на Билла; тот поднялся и направился к буфету. '

Через минуту на столе появились бутылки и стаканы. Билл разлил напитки…

– За успех дела! – провозгласил Брут.

Все подняли стаканы. Выпили.

Как только первое возбуждение улеглось, кто-то спросил:

– Когда же мы… приступим?

– Сегодня!

– Это не Паркер ли? – спросил Дик.

Брут улыбнулся:

– Да, Паркер. Я давно за ним слежу, но такой развязки, признаюсь, не ожидал. Все ли знакомы с делом Паркера? – Брут обвел глазами присутствующих и, заметив на лицах у некоторых вопрос, продолжал: – В прошлом – три убийства; одно доказано. Осужден на пятнадцать лет, выпущен через семь. Подозревается в новом убийстве и изнасиловании. Арестован за попытку вооруженного грабежа, при которой тяжело ранил сторожа. Получил бы еще пятнадцать лет, если бы сведения не были добыты путем подслушивания. Короче говоря, он опять на свободе.

Закончив свое сообщение, Брут вынул из портфеля пачку газетных вырезок и протянул соседу. Пачка заходила по рукам. Когда дошла до меня, я увидел фотографию человека. В его физиономии было что-то отталкивающее, не внешним уродством, нет, черты были правильны, даже красивы, да и в глазах пряталась беспокойная мысль, а в то же время в выражении лица сквозила какая-то тупая бессмысленная жестокость.

Мне послышалось, что Дик пробормотал себе под нос:

– Ну и зверюга!

Когда пачка снова улеглась перед Брутом, воцарилось молчание. Все понимали, что нам предстоит. Лица были напряжены. Значит, я был не один; от этой мысли мне стало легче.

Брут откашлялся; он сидел прямо, крепко держась руками за края стола.

– Сейчас, – сказал он, – мы приступим к решению главного вопроса: заслуживает ли преступник, Генри Паркер, исключения из человеческого общества? Голосование будет тайным. Если хотя бы один из нас проголосует «против», акция не состоится. – Брут вынул стопку листков и пачку карандашей и передал соседям справа и слева. – Решайте, господа, – добавил он, – а затем сложите билеты и опустите вон в ту коробку!

Голосование длилось недолго. Через несколько минут коробка стояла перед Брутом. Он поднял ее, перевернул несколько раз, потряс и передал соседу, заметив:

– Тройка справа просмотрит билеты.

Приближался решительный момент. Первый билет – «за», второй тоже, и третий, и четвертый… Напряжение нарастало. На какую-то долю секунды даже пожелалось, чтобы вышло «против»… Что это было: страх, неуверенность в нашей правоте? Не знаю, но думаю, что такое колебание возникло не у одного меня.