100 великих авантюристов - Муромов Игорь Анатольевич. Страница 111

Подобное признание не могло не польстить самолюбию Самсон-хана. Затем Хаджи-Мирза-Агаси пригласил его на завтрак. Самсон-хан отвесил поклон, но к пище не притронулся, сославшись на то, что не имеет привычки завтракать. Хаджи сказал на это: «Обмокни, по крайней мере, палец в соль и докажи тем свою привязанность ко мне».

Самсон-хан последовал совету первого министра.

«Теперь я убедился, что ты любишь меня; останемся же и впредь искренними друзьями».

Произнеся это, Хаджи приказал принести дорогую кашмирскую шаль и, накинув ее на плечи Самсон-хана, попрощался с ним…

В 1837 году император Николай I, путешествуя по Кавказу, посетил Эривань. Мамед-шах, находившийся тогда под Гератом, выслал для приветствия своего августейшего соседа делегацию. Государь принял делегацию и выразил желание, чтобы батальон, составленный в Персии из наших дезертиров и военнопленных, был распущен, а русские солдаты вернулись на родину, и чтобы впредь в персидских владениях не принимали наших беглецов. Самсон-хану было обещано прощение и денежное вознаграждение, если он приведет свой батальон к русской границе и сдаст властям. Учитывая более чем тридцатилетнее пребывание в Персии, Макинцев вправе был сам решить, где ему жить.

Шах согласился с русским императором, приказав собрать всех перебежчиков и передать их русскому консулу капитану Альбранду. Самсон-хан этом мог потерять свое влияние в Персии, поэтому Альбранд встретился с нимчтобы склонить на свою сторону.

Макинцев принял консула в своем богатом доме, в окружении преданнейших людей из своего батальона. Альбранд понимал, что этого человека, составившего себе в новом отечестве имя, связи и богатство, почти невозможно убедить вернуться в Россию, где он потеряет два первых преимущества; но вместе с тем он знал также, что, несмотря на долгое пребывание между мусульманами, Самсон-хан не изменил христианской вере. Он жертвовал своим состоянием и даже рисковал навлечь на себя негодование персидского правительства, соорудив в одной из Адербейджанских деревень христианский храм с золотым куполом На религиозных чувствах и сыграл Альбранд. В результате этой беседы Самсон-хан пообещал не препятствовать выводу батальона из Персии, но уклонился от прямого содействия этому делу, чтобы не вызвать против себя гнева правительства, на службе которого продолжал оставаться. Ведь шах прекрасно понимал, что уход русских солдат ослабит его армию, и всячески мешал выводу войск. После встречи с Самсон-ханом отряд Альбранда стал быстро расти. Из Персии вернулось в Россию 597 дезертиров с женами и детьми.

С выводом из Персии русского батальона Самсон-хан потерял значительную часть своего влияния. Особенно тяжело ему было расставаться с командиром батальона полковником Скрыплевым. Сбежав в Персию, Скрыплев женился на дочери Макинцева, дослужился до чина полковника, имел до 1000 червонцев годового дохода. Однако ни положение, ни родственные связи не могли удержать его на чужбине. По ходатайству русского генерала Головкина, он был определен сотником в один из линейных казачьих полков.

Самсон-хан поселился в Тавризе, где по поручению правительства занялся формированием нового полка, в состав которого вошли и дезертиры, которые предпочли остаться в Персии.

Спустя несколько лет, ничем особо не отмеченных в жизни Самсон-хана, он снова участвовал в военных действиях, и как и прежде оказывал правительству Персии неоценимые услуги.

Последние годы правления Мамед-шаха ознаменовались восстанием в Хорасане. Правитель снарядил восьмитысячный отряд, в состав которого вошел и батальон Самсон-хана. Как только русский батальон появился в Тегеране, шах потребовал Самсон-хана к себе, чтобы посоветоваться, кого поставить главнокомандующим карательным отрядом.

Выслушав вассала и согласившись с его мнением, Мамед-шах остановил выбор на своем родном брате Гамза-мирзе, назначив его главнокомандующим и управляющим Хорасанской областью. Повелитель при этом выразил непременную волю, чтобы брат во всех начинаниях следовал указаниям Самсон-хана и ни в коем случае не принимал важных решений, не посоветовавшись с ним.

К чести Гамза-мирзы, он свято исполнял волю своего царственного брата; Самсон-хан же не только не делал ему уступок, но иногда даже выходил за границы предоставленного ему права. Но все обиды Гамза-мирза сносил безропотно.

Во время похода в Хорасан главнокомандующий оставил в городе Мешеде Самсон-хана и его отряд в 300 человек, две трети которого составляли русские беглецы. Сам же Гамза-мирза поспешил в Буджнурд, где гарнизон правительственных войск был вырезан восставшим отрядом Салара, причем одним из первых пал эмир-туман Мамед-Али-хан.

В Персии любое продвижение войск в те времена сопровождалось разорением деревень. Воины Гамза-мирзы с особым усердием принялись грабить встречавшиеся на их пути деревни. Возмущенные жители отправили в Мешед посланников, чтобы заручиться письмом Самсон-хана к принцу и удержать сарбазов (солдат) от дальнейших варварских действий. Одновременно с прибытием депутации в Мешед привезли тело убитого в Буджнурде Мамед-Али-хана. Траурную процессию еще за городскими стенами встретил отряд, посланный Самсон-ханом. Смерть эмира отозвалась болью в сердце не только в столице Хорасана, но и в шахской резиденции.

Шейх-уль-ислам (блюститель веры) Мешеда, мечтавший быть хозяином в городе, заметно приободрился, увидев, сколь малочислен отряд сарбазов. Он предложил Самсон-хану встретиться по весьма важному делу. Однако Макинцев послал к шейх-уль-исламу Симон-бека, который взял с собой слугу-несториянца, имевшего безобразную внешность.

Поговорив о делах, шейх-уль-ислам осторожно поинтересовался у гостя, не боятся ли они стоять в Мешеде с отрядом в две-три сотни человек?

Симон-бек на это отвечал: «Нет, вы ошибаетесь. У нас, слава Аллаху, кроме сарбазов, есть еще до 1000 человек солдат-людоедов, которых мы не выпускаем из крепости, опасаясь, чтобы они не пожрали детей, женщин и даже мужчин, а что еще хуже, не разрыли бы свежих могил. Войско, которое вы вчера видели на похоронах, было не из тех людоедов». И в качестве доказательства пригласил своего слугу-несториянца. Увидев его, шейх-ульм-ислам обомлел: лицо его вытянулось, он долго не мог вымолвить и слова.

Оставшись один, блюститель веры еще долго размышлял о страшном племени людоедов. Нет, лучше снискать расположение Самсон-хана, решил он и поспешил нанести ему визит.

Самсон-хан принял шейх-уль-ислама с подобающей его сану почестью, а как это было около полудня, то пригласил его позавтракать. Подойдя к столу, Самсон-хан налил себе водки и, прежде чем ее выпить, снял шапку и перекрестился. То же самое он повторял каждый раз, когда наливал себе вина. Заметив удивление гостя, Макинцев пояснил: «Снятие шапки у нас означает: „Господи, подобно тому, как обнажена голова моя, перед тобою открыты грехи мои“. Знамение же креста есть воспоминание распятия Иисуса по искуплению грехов рода человеческого. Крестясь, мы просим у Бога отпущения грехов во имя распятого Сына Его, а также благодарим за то, что Он сохраняет нас в здравии и удостаивает ниспосланных благ своих, — словом, мы так же прославляем нашего Бога, как и вы молитесь своему».

Услышав такие речи, шейх-уль-ислам обратился к присутствующим: «Вал-лах-биллах (ей! ей!), такая ревность к Аллаху может заслужить не только отпущения грехов, но, клянусь вашими бородами, и самого прощения людоедства».

Когда правительственные войска овладели Келатом, шах, обрадованный этим известием, немедленно отправил на имя Гамза-мирзы фирман, которым повелевалось поручить Самсон-хану снять план названной крепости и выехать в Тегеран для личной передачи Его Величеству всех подробностей, сопровождавших овладение этим столь важным пунктом. Но Гамза-мирза, сознавая, что: отсутствие Самсон-хана поставит его в величайшее затруднение, решился удержать его подле себя, а исполнение шахской воли возложить на Симон-бека. По прибытии последнего в Тегеран он немедленно был представлен шаху. Его Величество, прочитав привезенные донесения от Гамза-мирзы и Самсон—хана, взял план Келата и начал слушать обстоятельный рассказ его покорения, причем так увлекся изложением Симон-бека, что тут же возвел его в ханское достоинство, с пожалованием ему ордена „Льва и Солнца“, украшенного алмазами, дорогой шали и 60 туманов деньгами, упомянув по этому случаю, что „награждает его не только за собственную службу, но и за службу Самсон-хана“. Кроме того, на имя Самсон-хана последовал собственноручный рескрипт следующего содержания: