Древнее китайское проклятие - Мусаниф Сергей Сергеевич. Страница 24

Дзинь. Фрхшшшшш!

– Полыхнул огнем, но не попал.

– Откуда знаешь, что не попал?

– Были бы крики.

Фрхшшшшшш! Йогого!

– Чьей-то лошади кирдык.

– Жалко животное.

Дзинь! Дзинь! Дзинннь! Ах ты, падло!

– Опять не попали.

– Чего они там делают, если никто ни в кого попасть не может?

– Маневрируют.

Дзинь! Дзинь! Хрясь! Хрясь! Сссссссссшшшшшш! Бум! Сволочь!!!!!

– Получил царапину на чешуе и ответным ударом угодил Алеше Поповичу в щит.

– Поповича голос?

– Его. Если уж он со щитом на Змея пошел, значит, именно под ним лошадь убили.

– Не помочь ли нам?

– Если они втроем не справятся, то и вчетвером вы не сладите.

– Четверо лучше, чем один.

– Не всегда, – сказал Гэндальф. – Чудеса творят как раз тогда, когда этого никто не ждет.

– Тебе виднее, – сказал я.

– Виднее, – согласился он. – Саурон тоже не ожидал такого подвоха от двух хоббитов.

Дзинь! Дзинь! Хрясь! Дзинь! Хрясь! Тюк! Фрхшшшшшш! Аааааааа!

– Попал-таки Муромец палицей в Змея, – сказал Гэндальф. – Но он и ответил.

– Орал-то не Муромец.

– Никитич орал. Похоже, струей пламени его зацепило. Но не смертельно, оклемается. У меня после схватки с Балрогом тоже ожоги по всему телу были.

Дзинь! Дзинь! Хрясь! Отходи, я прикрою!

Из-за холма появилась хромающая фигура Добрыни Никитича. Щит он где-то потерял, шлем был сбит на сторону, одежда на богатыре горела. Он сделал пару шагов, пошатнулся, утратив равновесие, и покатился по земле. Это было разумным ходом, потому что позволяло сбить пламя.

Я окатил его струей из огнетушителя, который всегда вожу в машине, и помог загасить пожар. Выглядел Никитич не лучшим образом, одежда его превратилась в лохмотья, кольчуга была вся в копоти, и половина лица исчезла под ожогом.

– Жить будет, – сказал Гэндальф. – Они, богатыри эти, чересчур уж живучий народ. Если сразу не помрет, то обязательно оклемается.

– Может, помочь ему?

– Спирт у тебя есть?

– Спирта нету.

– Тогда ничем ты ему не поможешь. Не волнуйся ты за него, на них все как на собаках зарастает. Через неделю плясать будет.

Плачевный вид богатыря внушал мне некоторые сомнения относительно последнего заявления Гэндальфа, но я решил, что он лучше знает. Кто из нас волшебник, в конце концов?

Тем временем битва шла своим чередом.

Дзинь! Хрясь! Дзинь! Фрхшшш! Дзинь! Бум! Справа заходи, Леха! Дзинь! Хрясь! Тюк! Тюк! Дави его, Илюша, взлететь не давай!

– Правильная стратегия, – одобрил Гэндальф. – Если Змей взлетит, им обоим хана. Стратегия правильная, но исполнение, как всегда, не на высоте.

Сссстк! Фрхшшш! Йогого! Його! Хрясь!

– Все, – сказал Гэндальф. – Теперь там только Змей и два пеших богатыря. Лошадкам конец.

– Жалко.

– Я бы своего Светозара под такой бой не подставил. Слишком дорого он мне достался.

«Ага, – подумал я. – Спер лучшего коня из царской конюшни Рохана, а теперь еще жалуется».

Дзинь! Дзинь! Хрясь! Дзинь! Ссстк! Дзинь! Хрясь! Хрясь! Тюк! Бум! Трам! Дон! Дзинь! Аааа! Дзинь! Да чтоб тебя! Хрясь! Тюк!

Новую порцию звуков Гэндальф оставил без комментариев, но и без них было понятно, что дело богатырей кислое.

Они появились из-за холма уже тогда, когда я начал думать, что русский эпос только что недосчитался двух центральных персонажей. Илья Муромец каким-то образом умудрялся хромать на обе ноги, но на спине своей волок Алешу Поповича. Вид у обоих был ужасен. Скажем, по шкале «Вы выглядите на миллион долларов», они смотрелись на два дырявых цента. Оба.

– Черт, – сказал Илья Муромец, роняя свою ношу, как будто это был не былинный богатырь, а мешок с картошкой. – Змеи Горынычи что-то уж больно крутые пошли.

– Жив он? – с надеждой на обратное поинтересовался я.

– А что ему, гаду, сделается. – Илья Муромец в сердцах плюнул и попал Гэндальфу на сапог. – Поцарапали, да и только. Иди, Серега, на тебя вся надежда.

– Значит, вы трое с ним не совладали и теперь надежда на меня одного? – уточнил я.

– Ты ж богатырь! – сказал Муромец. – Иди! А я тут пока волшебника поохраняю!

– И то верно, – сказал я. Если Пыльный не будет путаться под ногами, это уже большой плюс. – Гэндальф, ты, как лицо, непосредственного участия в событиях не принимающее, останься здесь. Илья за тобой присмотрит.

– А то, – сказал Илья.

Гэндальф скривился.

Местность перед логовом Змея выглядела так, словно на ней три былинных богатыря бились с трехголовой рептилией, имеющей обыкновение дышать на своих врагов огнем. Земля была распахана и обуглена, валялись осколки мечей, кучи тлеющего тряпья и трупы трех благородных животных. Самого виновника торжества на месте уже не обнаружилось. Уполз зализывать раны.

Я припарковался метрах в пяти от огромной черной дыры, украшающей склон холма, вытащил из багажника кое-какое оборудование, положил его на капот, потом посигналил, закурил сигарету и стал ждать.

Ждать пришлось долго. Минут десять. Очевидно, звук клаксона немецкого седана не расценивался Змеем как вызов на смертный бой. И как приглашение поговорить тоже. Однако обзывать противника нехорошими словами и заранее настраивать его на негативное отношение к моей персоне мне не хотелось.

Потом Змей выполз. Не знаю, как он должен выглядеть вообще, вне контекста общения с тремя героями русского эпоса, но сейчас выглядел он погано. Говоря, что они его только поцарапали, Илья явно поскромничал.

Шкуру его украшали длинные порезы, некоторые из которых сочились кровью. В тех местах, где кровь падала на землю, земля дымилась. Средняя голова Змея была наспех перебинтована, а правую украшал здоровенный фингал под правым же глазом, по размеру точно совпадающий с размерами палицы Муромца.

– Что? – спросила средняя голова. – Опять? Еще один хочет взбучки?

– Э, – сказал я дипломатично, – Можем мы с тобой поговорить как мужик с…. м…. рептилией?

– Можем, – согласилась средняя. – Только побыстрее. А то у меня головы раскалываются. Утомительное это дело – с богатырями биться. Ты кто такой-то, вообще?

– Сергей.

– На Царевича не похож, – пробормотала левая голова. – Видали мы того Царевича как-то в бою. Дурак, что ли?

– Я тебя обзывал?

– Нет, – вздохнула средняя. – Ты левую прости, она от рождения дурная. Чего хотел-то, Сережа?

– Поговорить. Так сказать, посидеть, покурить, о делах наших скорбных покалякать..

– Дела ваши швах, – сообщила левая. – Богатыри теперь нескоро оклемаются, а без них и Васькиного папы войска вам против хазар не выстоять.

– Надо было этих богатырей совсем грохнуть, – мстительно сказала правая голова. – Взяли моду дубинами махать. Я так думаю.

– Твое место крайнее, – оборвала средняя. – Я центровая, я и думать буду. Кто не согласен, тому шею во сне перекушу. Ясно?

– Ясно, – нехотя сказала правая.

– А тебе? – Средняя голова повернулась к левой.

– И мне ясно.

– Спасибо за внимание, – умиротворяюще кивнула средняя. – С точки зрения выживания меня как вида мы поступили правильно. Мы этих богатырей отмутузили так, что они еще пару месяцев не оклемаются, а как оклемаются, то дважды подумают, прежде чем сюда возвращаться и славы за наш счет искать. Еще и приятелям своим расскажут, что Змей Горыныч – не самая простая добыча. А если бы мы их совсем грохнули, как правая предлагала, что бы тогда было?

– Что? – спросила левая. Мне тоже было любопытно.

– Что, – передразнила средняя. – Вторая Пуническая война была бы, вот что. Богатыри эти – народ мелочный и мстительный, как и все людишки. Сразу бы начали вопить, что, мол, схватка нечестной была, хотя куда уж честнее, трое на трое, что, мол, тварь мы паскудная и надобно бы нас всех извести. И через неделю явилась бы сюда дружинка неслабая, копий этак в пятьдесят, и тут нам либо место жительства навсегда менять, либо совсем с жизнью прощаться. Супротив пятидесяти богатырей ни один Змей не выстоит, Горыныч он или Тугарин какой-нибудь. Я понятно излагаю?