Атомный поезд - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 81

Сопровождающий нахмурился.

— А вывозить его вы будете под нашим прикрытием? — неодобрительно спросил он. — Или засунете оружие в дипломатическую почту?

Мачо улыбнулся.

— Зачем же усложнять, Том? Вы проводите меня через таможню. Надеюсь, в аэропорту у вас твёрдые позиции? А эта штучка поможет нам выбраться отсюда в случае каких-либо осложнений. Ведь вы, как я понимаю, безоружны?

Услышав про возможные осложнения, Том помрачнел.

— Дипломат не имеет права носить оружие, — угрюмо ответил он.

— Но вы ведь не только дипломат? — подмигнул Мачо. — Расслабьтесь, вечером я угощу вас джином!

Через несколько кварталов Мачо остановился у узкой щели между двумя трёхэтажными домами. Это тоже улица, но два человека в ней вряд ли смогли бы разминуться. Зато заколоть неверного кривым кинжалом очень легко из любого окна или двери.

— Погуляйте здесь, Том, — дружелюбно сказал он. — Если что — действуйте по обстановке. А вы, ребята, за мной.

Офицер для особых поручений нырнул в щель, морпехи последовали за ним, а «атташе по культуре» остался, не зная, что лучше: пробираться по щелеобразной улице с тремя вполне боеспособными спутниками или в одиночестве бродить в районе, где весьма велика вероятность стать жертвой похищения.

За узкой улочкой многие люди, хотя и выглядели как арабы, тем не менее говорили… по-русски! Это был чеченский квартал, и в последние годы местную диаспору сильно разбавили выходцы из Чечни.

Мачо подзабыл дорогу, ему пришлось спросить Салима, и чернявый мальчишка показал ему нужный дом, как сделал бы это в Гудермесе, Ножай-Юрте или Аргуне.

— Стойте по обе стороны двора, — проинструктировал Мачо спутников. — Будьте готовы к действию. Сигнал: выстрел, или крик, или шум. Или если я не выйду в течение сорока минут. Думаю, всё обойдётся.

Последнюю фразу он сказал для порядка. Когда имеешь дело с Салимом, никогда нельзя предполагать что-то наверняка.

На стук в глухую калитку вышел худощавый жилистый мужчина в просторных шароварах и с голым торсом, что в общем-то не принято в арабском мире. У него было непроницаемое лицо, крючковатый хищный нос и широкие, загибающиеся книзу чёрные усы. Он скользнул взглядом по неожиданному визитёру, выглянул на улицу и внимательно осмотрел его сопровождающих.

— Салам! — сказал Мачо и дружески улыбнулся.

— Салам! — ответил хозяин и, молча повернувшись, вошёл во двор. Мачо последовал за ним и сам притворил за собой калитку. Осторожно, так чтобы язычок замка не защёлкнулся.

Они уселись за стол посередине мощёного двора, под навесом, укрывающим от палящих солнечных лучей. Во дворе шумно играли трое мальчиков лет семи-десяти.

— Непривычно видеть тебя без рубашки, — начал ни к чему не обязывающий разговор Мачо. Обычно Салим ходил в просторной одежде, под которой скрывались несколько килограммов мощнейшей пластиковой взрывчатки «Г-9». Какие-то проводки были выведены в карманы, а иногда торчали из-под воротника. Поэтому общаться с ним всегда было крайне тревожно, чтобы не сказать страшно. Впрочем, и сейчас, без «Г-9», общение с ним удовольствия не доставляло.

— Я же дома… — пробурчал Салим.

Хозяин поднял руку, и через несколько минут закутанная в чадру женщина принесла пиалы, два чайника с терпким зелёным чаем и обязательные сладости. Обряд гостеприимства был выполнен, и теперь следовало переходить к делу.

— Давно не виделись, Салим! — сказал нейтральную фразу Мачо и улыбнулся обязательной и ничего не значащей улыбкой.

— Давно, — согласился тот, прихлёбывая чай.

Происхождение Салима было окутано завесой тайны, но эта привычка выдавала в нём пришлого: коренные иорданцы предпочитают арабский кофе с кардамоном. Вторым демаскирующим фактором был хороший английский. По одной из версий аналитического отдела значительную часть жизни он прожил в Лондоне, неоднократно бывал в Чечне, много путешествовал по Европе. Салиму на вид было около сорока лет, но у арабов внешность обманчива — судя по возрасту детей, ему около тридцати.

— А ты всё так же ходишь с охраной…

Тонкие губы под блестящими усами изогнулись в скверной улыбке.

— Наверное, человек двадцать привёл?

Мачо развёл руками.

— Зачем так много, Салим? Я ведь пришёл к другу. Со мной только шестеро. И то потому, что без них меня не отпустили. В посольстве беспокоятся о приезжих земляках-журналистах…

Хозяин прекрасно знал, чем занимается гость, но опровергать его утверждение не стал. Так же он пропустил мимо ушей и преувеличенное число охранников.

— И что тебя привело к небогатому торговцу коврами? Хочешь написать о застое в торговле? Это чистая правда…

Может быть, Салим и торговал коврами. Но не в связи с этой работой он получил осколочные ранения груди и сильный ожог левой руки. Шрамы остались на всю жизнь, и сильный загар не мог их замаскировать. И не в связи с торговлей коврами он был известен всем спецслужбам развитых государств. И не в связи с торговлей коврами приехал к нему посланник ЦРУ США.

Мачо протянул руку и взял из небольшой фарфоровой вазочки кусочек рахат-лукума. На самом деле ему кусок не лез в горло, но принимать угощение — святой долг гостя. И к тому же подтверждение его спокойствия, характеризующего чистую совесть и благородство намерений.

— Нет, Салим. Сейчас меня не интересуют ковры. Может быть, в другой раз.

— Другого раза может и не быть, — хозяин тоже взял щепотку изюма, и потянувшийся было к сушёному инжиру Мачо оцепенел.

Здесь не принято пользоваться ложечками или вилками, сласти берут руками, но на руках Салима была кровь. Не в переносном, а в самом буквальном смысле. Один раз Мачо видел это своими глазами. Она стекала с пальцев и капала на белый кафельный пол крупными, разбивающимися в звёздочки каплями. И теперь он не мог брать после него сладости из красивой фарфоровой вазочки.

— Почему? — нейтральным тоном спросил офицер. — Я думаю, мы ещё не раз встретимся.

— Человек может только думать, лишь Аллах знает наверняка!

Салим что-то гортанно крикнул, и дети, свернув игру, забежали в дом. Это был очень плохой признак. Хотя Салим вполне мог начать бойню и без подобной предосторожности.

Мачо напрягся, машинально поправил ремень, незаметно тронув оттопыренный задний карман и убедившись, что пуговица клапана расстёгнута. Патрон был в стволе, так что через три секунды пуля уже могла сидеть в мозговом веществе хозяина.

— Мне интересно, американец, неужели ты считаешь, что шестеро охранников обеспечат твою безопасность? — верхняя губа у Салима хищно задёргалась, обнажая плохие, прокуренные зубы. — Даже если бы их было шестьдесят шесть и мы сидели не в моём квартале, а в твоём долбаном Нью-Йорке или твоём долбаном Вашингтоне?

Когда досужие журналисты начинают рассуждать о том, существует ли всемирная террористическая организация «Аль-Каида», или это плод преувеличений и чьего-то больного воображения, им надо показать скромного торговца коврами Салима. Потому что он и есть ответственный координатор «Аль-Каиды». Хотя знают об этом немногие. И конечно, ему бы хотелось, чтобы посвящённых в тайну стало ещё меньше.

— Я считаю, Салим, что никто не может обеспечить ничью безопасность, — Мачо перестал улыбаться. — И твоя жизнь каждую минуту висит на волоске, и моя. Мы привыкли рисковать. Но я скажу тебе ещё, что я считаю!

Мачо наклонился вперёд и встретился взглядом с нечеловеческими, почти без зрачков, глазами Салима.

— Я считаю, что я ещё способен забрать с собой в ад двух-трёх человек. А может, и больше! И каждый из моих людей тоже способен это сделать! Ты хорошо умножаешь, Салим?

Они несколько секунд буравили друг друга взглядами, излучаемая каждым ментальная энергия сталкивалась с равной по силе энергией противника, как будто сцепленные руки силачей застыли в схватке на столике для армреслинга. Атташе по культуре Том эту схватку наверняка бы проиграл и не вышел отсюда живым. Но Мачо отличался сильной ментальностью. Она не уступала жестокой ментальности Салима. К тому же офицер выразился достаточно прозрачно: сколько бы человек ни выскочило из соседних дворов, но часть их погибнет. И в первую очередь погибнет сам Салим. А координатор Аль-Каиды, несмотря на свою фанатичность и жестокость, всё же хотел жить. Поэтому он первым отвёл взгляд и отвернулся.