Подземная Канцелярия - Мусаниф Сергей Сергеевич. Страница 10

— Ладно, — сказал я. — Посмотрю, что тут можно сделать.

— Лет через сто, да?

— Для тебя постараюсь провернуть за пятьдесят, — сказал я. — Только потому, что мы с тобой в шахматы играем.

— Договорились, — сказал он. — Пятьдесят лет я уж как-нибудь потерплю.

— Будешь выходить, следующего позови, — попросил я.

— Обязательно.

Жалоба друида была более серьезной, чем претензии Смитсона. Мы, конечно, ад, а не содружество клубов по интересам, но кто-то дал маху. В рабочее время грешники должны полностью отдаваться посылаемым им страданиям, а подобное неуютное соседство в триста сорок шестом котле может здорово их отвлекать, тем самым снижая эффективность нашей работы. Я сделал пометку не откладывать его вопрос в долгий ящик.

Страдание воздействует более эффективно, если грешник разделяет его со своими единомышленниками. А если он горит в геенне огненной, наблюдая при этом, как в той же геенне огненной горит тип, которого он ненавидит, у него появляется некое мелочное человеческое удовлетворение, что снижает общее воздействие наказания.

— Наконец-то, — сказал следующий. — У вас на двери написано, что прием только до обеда, я уж думал, что до меня сегодня очередь не дойдет.

— После обеда я занимаюсь обработкой и рассмотрением ваших жалоб, предложений и пожеланий, — сказал я. — Вот у вас что, жалоба или предложение? Или даже пожелание?

— Жалоба, — сказал он.

— Как всегда, — сказал я. — Вы у нас кто?

— Иванов Василий Иванович, — сказал он. — Россия.

— Вот как? — удивился я.

Жалобщики из России были редким явлением во все времена. Судя по доходящим до нас слухам, жизнь в этой стране была почти такой же, как и у нас, посему населяющие ее территорию грешники не видели в аду особых поводов для жалоб. И вот вам паршивая овца.

— Давно преставились?

— В две тысячи первом году, — сказал он.

— Ого, — сказал я. — А сейчас какой? Я, видите ли, не слишком слежу за внешним летоисчислением.

— Сейчас тоже две тысячи первый, — сказал он.

— Быстро вас обработали, — сказал я. Обычно люди проводят в чистилище лет по двадцать, не меньше. — Вам еще повезло.

— Нет, — заявил он, — дело как раз в том, что мне не повезло. Тут какая-то ошибка, понимаете? Я вообще не должен здесь быть.

— Все вы так говорите, — сказал я. — Вас же взвесили на весах, не так ли?

— Нет, в этом-то все и дело, — сказал он. — Я не провел в чистилище и пары дней, как за мной явились демоны, помахали перед носом какой-то бумажкой и приволокли меня сюда. Я говорил им, что тут какая-то ошибка и меня еще не судили, но они ничего не хотели слушать и сразу засунули в один котел с какими-то уголовниками.

— Номер котла? — уточнил я.

— Двести сорок восьмой.

Я сверился со своими записями.

— Полноте, батенька, — сказал я. — Какие же они уголовники? Вполне достойные грешники. Один даже древнегреческий философ.

— Да я не на них жалуюсь, поймите, — сказал он. — Я вообще не должен здесь быть. Меня же не судили.

— А вы — праведник? — скептически осведомился я.

— Ну, об этом не нам с вами судить.

— А кому? — поинтересовался я.

— Ему, — сказал он, указывая пальцем вверх.

— И вы полагаете, что всех преставившихся судит Он сам? — спросил я.

— А что, не так?

— Вы где при жизни работали?

— В Мосэнерго.

— И что, если бы вас собрались уволить, вам бы об этом лично Чубайс сообщил?

— Вряд ли, — сказал он.

— То-то и оно, — сказал я. — У нас, как и в любой крупной организации, подчиненные, а тем более клиенты редко видят высшее руководство.

— Но все равно, — талдычил он, — я настаиваю на суде. Я ведь имею право на суд?

— Имеете, — сказал я. — А вы точно этого хотите?

— В каком смысле? — спросил он.

— Ну, вы уверены, что суд вам нужен?

— А почему я не должен быть в этом уверен?

— А потому, батенька, — сказал я, — что одно дело — находиться в аду, считая, что вы попали сюда по ошибке, и питать надежды, что когда-нибудь эта ошибка будет исправлена, и совсем другое — находиться в аду с уже вынесенным приговором, который поставит точку на всех ваших сомнениях и надеждах. У вас есть какие-либо основания полагать, что после рассмотрения вашего вопроса в арбитражном суде, вас не вернут обратно, к нам? Вы твердо уверены в том, что являетесь праведником?

— Я знаю десять заповедей, — сказал он. — Не убий, не укради… Я ничего такого не делал.

— Для того чтобы попасть в рай, мало не делать плохих дел, — сказал я. — Надо еще активно совершать хорошие поступки. Много вы их совершали? Помогали вдовам и сиротам? Подавали милостыню? Жертвовали чем-то ради кого-то?

— Ну… — Он задумался.

— Если вы будете настаивать, я отправлю ваше дело на рассмотрение, — сказал я. — Но вот вам мой личный совет: не стоит.

— Я могу подумать? — спросил он.

— Конечно, — сказал я. — Ведь у вас впереди — вечность.

— Тогда я подумаю, — сказал он. — Если что, вы ведь всегда здесь, не так ли?

— Да, — сказал я. — И передайте остальным ожидающим, что прием на сегодня закончен.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо.

— Не за что, — сказал я, и дверь за ним тихо закрылась.

И тут же открылась.

— Прием закончен, — сказал я. — Заходите завтра.

Но она все равно вошла. Старушка лет семидесяти, возможно с хвостиком, явно скандинавских кровей. Интересно, что она такого натворила? — подумал я.

— Я зайду сегодня, — сказала она таким тоном, как будто это был ее кабинет, в котором не самым желанным гостем был я.

— Ладно, — согласился я. Мне стало любопытно. — Присаживайтесь.

— Спасибо, — сказала она.

— Пожалуйста, — сказал я. — Как вас зовут?

— Кейт Якобсон, личный идентификационный номер семь-восемь-восемь-четыре-три-два-семь-семь-два-семь-два-семь-шесть-шесть-четыре-шесть-четыре, тысяча восемьсот первый — тысяча восемьсот семьдесят четвертый, Швеция, — выпалила она на одном дыхании. И уставилась на меня с таким видом, словно для меня это что-то должно было означать.

— Ну и что? — спросил я, когда играть в молчанку мне надоело.

— Вы, наверное, не поняли, молодой человек, — сказала она. — Меня зовут Кейт Якобсон, личный идентификационный номер семь-восемь-восемь-четыре-три-два-семь-семь-два-семь-два-семь-шесть-шесть-четыре-шесть-четы-ре, тысяча восемьсот первый — тысяча восемьсот семьдесят четвертый, Швеция.

— Именно так я услышал и в первый раз, — сказал я. — Ну и что?

— Вы что, обо мне не слышали? — спросила она с таким видом, словно я только что признался, что никогда не слышал о древе познания.

— А должен был?

— Ну, знаете ли, молодой человек, — сказала она. — Такого я не ожидала.

— Вынужден указать вам на несколько очевидных фактов, — сказал я. — Во-первых, я уже пару тысяч лет как не молодой. И уж совсем точно не человек. Кроме того, мне было бы любопытно узнать, чего же вы ожидали.

— Мне нужно видеть Князя тьмы.

— Это невозможно, — сказал я.

— Почему?

— Он занят.

— Чем?

— Понятия не имею, — сказал я.

— Как это может быть?

— Демонов много, — сказал я. — Он перед всеми нами не отчитывается.

— Тогда мне нужно поговорить с вашим начальством.

— Это невозможно.

— Почему?

— Оно тоже занято.

— И вы тоже не знаете чем?

— Знаю, — сказал я. — Оно работает.

— Плохо работает, — сказала она. — Раз здесь еще есть такие, как вы.

— На таких, как я, это все и держится, — сказал я.

— Из-за таких, как вы, все и разваливается.

— Ад простоял здесь много тысяч лет, — заметил я. — И я не вижу, чтобы за последнее время он сильно развалился.

— Значит, мне придется иметь дело с вами?

— Увы.

— Я продолжаю настаивать на том, что мне необходимо увидеть Князя.

— Я продолжаю настаивать на том, что он занят.

— Так мы ничего не добьемся, — сказала она.

— Это очевидно.

— И вы не знаете, кто я?